Синеет парус - Сергей Александрович Кишларь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пошли по домам. Малознакомым железнодорожникам Люба строго показывала мандат, кое-кому грозила арестом за саботаж. Хорошо знакомых просила: «Дядя Архип, помоги… Не бойся, в обиду не дадим, – у меня там целый грузовик надёжных красногвардейцев, почти все наши, с Литейного».
Боялась, смеяться будут – Любка Головина им свою защиту обещает! Но на удивление – верили. Оказывается, слухи о ней давно уже гуляли по Кривой Балке.
В общей сложности собрали человек десять железнодорожников: машинистов, сцепщиков, стрелочников. По одному они испуганно молчали, но едва собрались вместе, – замитинговали:
– Да что ж мы дураки, под ихние штыки лезть? У них разговор короткий: буржуям продался, и – штыком в бок.
– Поликарпа Беленького за что убили? Угля не было. Ему говорят: трогай, а он руками разводит – в топку что кидать? Долго солдатики думали? Пулю, говорят, тратить не будем на такую контру, как ты, и штыками ему в живот. Три дня на путях лежал, не подпускали к нему ни родственников, ни нас. Пусть все видят, что с контрой будет, говорят.
– Тихо, тихо! – уговаривала Люба. – Анархия кончилась, на станции новый комендант. Будет вам порядок.
Мишка Палей – коренастый крепкий парень, с детства знакомый Любе, всю обратную дорогу до железнодорожной станции заискивающе подстраивался под шаг комиссара.
– Слышь, Люба, ты это… зла не держи.
– За что?
– Помнишь, дразнил тебя Кикиморой?
– Ну?
– Не со зла это я… Пацанами были. Что понимали?
Помнила Люба и «кикимору», и слёзы отчаяния, и свои мечты о том, как сладко было бы этого самого Мишку окунуть головой в отхожее место, а после выставить всем на посмешище. Сколько вариантов сладкой мести прошло в Любиной голове в те годы. И вот он, Мишка, – весь в её власти. И мстить не надо – от одного его жалкого вида и заискивания перед ней – Любкой! – душа должна была бы быть полна удовлетворением. Но не было ни злорадства, ни удовлетворения.
– Ладно, – сказала она. – Поможешь – забуду!
Шли через запасные пути, мимо семафоров, мимо залитого машинным маслом гранитного щебня, мимо заросших прошлогодним бурьяном шпал. У прокопченной стены паровозного депо лежали давешние офицеры, раздетые до исподнего белья. Железнодорожники опасливо обошли тела стороной, а Люба как загипнотизированная остановилась.
Задеревеневшее белье офицеров было густо залито замёрзшей кровью. Патроны, видно, жалели, кололи штыками, – много и беспощадно. Люба не могла отвести завороженного ужасом взгляда. Смотрела до морозного холода в глазах, пока не показалось, что глаза её стали такими же стеклянными, как глаза покойников.
Тогда она всё разом отмела: и тянущий сердце книзу тяжёлый осадок, и холодный ужас, и сомнения. Откусила с большого пальца кусочек ногтя, отплюнула его в конопатого покойника… Контра! И так будет со всеми… Решительно развернулась, зашагала, догоняя железнодорожников… Со всеми кто станет на пути рабочего класса.
К вечеру Максим пригнал состав с углём. Дело сдвинулось с мёртвой точки, заслышался чих паровозов, парализованный вокзал ожил. Ноздри Любы слипались от мороза, к свежему зимнему воздуху примешивался запах паровозного угля, машинного масла, копоти. Чувство гордости переполняло набегавшуюся, накричавшуюся Любу, и когда первый состав тронулся, она не сдержала этого чувства, негромко сказала Максиму:
– Что-то мы можем.
Максим улыбнулся в ответ.
– Мы всё можем, Люба. С нами народ. Мы сами и есть народ.
Глава 23
Ольга вернулась из города к вечеру. Носик покраснел от мороза, на воротнике изморось горячего дыхания – видно, доро́гой прятала нос в воротник. Вынула из муфточки сложенные вчетверо бумаги, отдала их сидящему за столом Владиславу.
– Документы на выезд. Аркадий не подвёл.
Кинула муфточку на стол, негнущимися пальцами попыталась расстегнуть тугой крючок под горлом, повернулась к Арине.
– Ариш, помоги, пожалуйста, руки совсем окоченели. Мороз – никакая муфта не спасёт. – Ожидая, пока Арина справится с крючком, Ольга говорила, вытянув шею и глядя в потолок: – Знаешь, кого видела?.. Любку. Нашу бывшую санитарку. Комиссарша!.. Кожаная куртка, наган… Уму непостижимо, – вот ведь кто вершит теперь наши судьбы. А глянула на меня как! Мороз по коже. Ведь удумает ещё мстить за то, что распекала её за полы немытые. Кто знает, что в её больной голове творится?.. Дожили. Собственных поломоек боимся.
Расстегнув крючок, Арина принялась за верхние пуговицы шубы, Гузеев, став на колено, взялся расстегивать нижние. Ольга стояла неподвижно, как на примерке у портного.
– Но не это главное. Вчера на вокзале двух офицеров расстреляли. У одного из них в подкладку шинели рекомендательное письмо Корнилову было зашито. Не ваши ли?
Гузеев поднялся с колена, тревожно переглянулся с Владиславом, стал за спиной у Ольги.
– Примет никаких не известно?
Ольга потрясла плечами, скидывая ему в руки шубу.
– Нет, я не могла такие подробности выспрашивать.
Владислав изучил принесённые Ольгой разрешения на выезд, поднял на Арину глаза.
– Завтра утром уезжаем. Неделя истекла. Если они живы, догонят нас.
Арина попятилась к печи, прислонилась заведёнными за спину руками.
– Останьтесь хотя бы на Рождество.
– Ждать дальше опасно. Можем на вас беду навлечь.
Арина с надеждой глянула на Виктора Гузеева, но тот в ответ только отрицательно покачал головой, и Арина раздосадованно вздохнула, ушла к себе в спальню. Через минуту она вернулась с полной стеклянной колбой.
– Спирт… На Рождество держала.
Гузеев деловито взял со стеклянного подноса графин с водой, засуетился, разбавляя спирт и разливая его в стаканы. Морщась, выпили за удачу, потом – за будущую встречу. Сидели в сумерках, не зажигая света, пока в окнах не вызвездилось синее морозное небо. Тогда Арина встала зажечь лампу.
– Ариш, не надо, – остановила её Ольга. – Меня обычно раздражают проблемы с керосином, а сегодня так уютно в темноте.
Негромко разговаривали, но больше молчали, вспоминая каждый о чём-то своём. Ольга удобно устроилась под мышкой у Виктора, Арина отодвигалась от них в угол дивана. Владислав выходил курить, и сколько Арина его ни уговаривала, не хотел дымить в кабинете. Вскоре Виктор и Ольга ушли. Владислав снова курил где-то в коридоре. Арину чуть покачивало от спирта. Все жёсткие линии недружелюбного мира разгладились, и было так хорошо, как не было уже много лет. Владислав вернулся, неся с собой едкий запах дешёвой махорки.
– Я, пожалуй, пойду. – Он склонился, поцеловал Арине руку, чётким офицерским жестом склонил голову. – Спокойной ночи.
Арина взяла его за руку.
– Уж если я не могу удержать вас от этой поездки на Дон, то, по крайней мере… – взглянула