Роман с призраком - Жаклин Митчард

Дрю все объяснил.

Накануне в Дептфорде была дискотека, на которую приглашали далеко не всех.

В результате пиццерия «Папа» получила вдвое больше, чем обычно, заказов на пиццы-розыгрыши. Эрни отдал Дрю неизбежно возвращенные клиентами пиццы с гадкими начинками. Пиццы-розыгрыши наряду с разъяренными, брызгающими слюной питбулями, с которыми их владельцы обращались как с пушистыми кроликами и орали не на собак, бросающихся на разносчиков пиццы, а на самих разносчиков, были проклятием этого бизнеса. Эрни снова потерял кучу денег на супер-больших пиццах, заказанных с неопределяемых номеров девочками, влюбленными в мальчиков, девочками, брошенными мальчиками, или просто одинокими девочками, в одиночестве просматривающими повторы «Друзей», пока сами друзья веселятся на вечеринке.

Хуже всего обстояло дело с самыми большими экземплярами — с тройным сыром, перцем и анчоусами. Даже после того, как ребята старательно очистили поверхность от рыбешек, еда сохранила их стойкий запах.

— Что это? — поинтересовалась Мэллори, снимая с очередной в целом нормальной пиццы с грибами и сыром оранжевый диск, по форме напоминающий большой палец руки.

— Абрикос, — ответил Дрю. — Обычно добавляется в начинку из авокадо и креветок, но иногда кладется на грибы, особенно если кто-то решил кому-то отомстить. Я уже говорил Эрни, чтобы он не обращал внимания на такие заказы. Я даже запомнил голоса некоторых шутников. Но он говорит, что это плохо отразится на бизнесе.

— Еще как плохо. Фу! — скривилась Мерри, отбрасывая абрикос в кашеобразную горку анчоусов, зеленых маслин, ломтиков бекона и каштанов.

— Все равно это не так омерзительно, как фрикадельки и салями, посыпанные горгонзолой,[16] которыми ты когда-то нас угощал, — фыркнула Мэллори. — Я люблю мясо, но после той пиццы за мной несколько недель гонялись все местные кошки.

— Я предоставляю людям питание по доступной цене, — вскинув голову, заявил Дрю. — При этом мое чувство собственного достоинства терпит немалый урон. Я проделал такой путь, чтобы избавить вас от необходимости готовить!

— У нас на самом деле имеются проблемы посерьезнее, — вздохнула Мередит. — Врачи подозревают, что Оуэн… один из тех малышей, у которых аллергия на пшеницу, арахис… на все на свете. Не дай Бог! Это было бы слишком ужасно!

— Не сгущай краски, Мередит! До этого еще не дошло. Но все равно хорошего мало. Пока мама кормила его сама, такого не было, — вмешалась Мэллори. — До того как она стала пропадать то в школе, то на работе. Малыши не должны питаться смесью для того, чтобы их мамы могли стать врачами, которые потом будут говорить другим мамам, чтобы те не кормили своих детей смесями.

— Прошу прощения, — понурился Дрю. — Я всегда пытаюсь немного разрядить обстановку, но почему-то всегда невпопад.

— А у нас есть что-нибудь еще? — жалобно поинтересовался Адам. — Хотя бы тосты?

— Адам, ешь! — строго ответила Мерри. — Просто соскреби с пиццы начинку и ешь. Хватит ныть.

— Меня сейчас стошнит, — пожаловался Адам.

— Идея! — воскликнула Мэллори. — Я возьму денег из «бранной» банки и куплю яиц, хлеба и чего-нибудь еще. Дрю, ты отвезешь меня в магазин? Муравей, ты все уроки сделал? Заканчивай быстро, и тогда весь вечер будешь делать все, что захочешь. Свобода!

— У меня уже все сделано, — ответил Адам. — Я и так чувствую себя свободным.

— Врунишка.

— Осталась история, — с несчастным видом признал Адам. — Гражданская война.

— Шестой и седьмой класс… — задумчиво произнес Дрю. — Бесконечный период реконструкции. До прошлого года я даже не догадывался о существовании двадцатого века.

Мэллори ткнула его в бок и выхватила долларов двадцать из банки, в которую Кэмпбелл и Тим клали по доллару всякий раз, когда у кого-то из них вырывалось бранное слово.

— Я помогу тебе с уроками, — сообщила Адаму Мередит, — а ты помоги мне тут убрать.

Они украсили единственную оставшуюся пиццу половиной отвергнутых начинок. Она предназначалась для отца, который ел все без разбора. После этого брат и сестра целый час провели за кухонным столом, обсуждая гибель Авраама Линкольна.

— После того как в него выстрелили, он продержался до самого утра, — рассказывала Адаму Мередит. — Он был так высок, что не помещался ни в одной кровати. Его принесли в дом, расположенный напротив театра, и положили на постель, но его ноги свисали. Около него всю ночь дежурили люди, но рана была слишком серьезной, и шансов выжить у него не оставалось. Просто у Линкольна оказался очень крепкий организм. Он был совсем еще не стар, всего пятьдесят шесть лет. Гораздо моложе дедушки Бринна. Всего лет на десять старше папы.

— Какое это было число? — спросил Адам. — Когда он умер?

— Ну зачем вас этим мучают? — вздохнула Мерри. — Это было сразу после окончания войны, так что, наверное… тринадцатое или четырнадцатое апреля. Но самое интересное — это то, что врач, пытавшийся его реанимировать, применял оборудование, которым сейчас пользуются наши парамедики. Еще у Линкольна была жена, обожавшая избивать мужа. Она вырывала ему волосы, исцарапывала лицо и била его метлой.

— Ну да! — воскликнул Адам, помимо своей воли заинтересовавшись рассказом Мередит.

— У нее была депрессия, — пояснила Мерри. — Или того хуже.

— Как у той старушки, которая живет рядом с Алексом, — кивнул Адам, подразумевая своего двоюродного брата, сына дяди Кевина и тети Кейт, которому было столько же лет, сколько и ему.

— Наверное. Думаю, она не ограничивалась тем, что ругала детишек, переезжающих ее лужайку на велосипеде. Это было очень давно. Ты говоришь о миссис Хайленд.

Перед внутренним взором Мерри промелькнуло улыбающееся, но одновременно омраченное глубокой грустью лицо Бена. Она едва сдержала слезы.

— Она кричит, даже когда рядом никого нет. Мы с Алексом за ней наблюдаем. Она просто стоит в саду и орет на свои яблони.

Мерри опустила голову на стол.

Она увидела молодую женщину. Не очень молодую, но моложе мамы. Та ходила по саду, останавливалась возле каждого дерева, обнимала его ствол и всхлипывала, поднимая голову и всматриваясь в ветки. Ее прекрасные белокурые волосы волнами ниспадали ей на плечи. Она была одета в белую мужскую рубашку с закатанными рукавами и полами, завязанными над поясом старых рваных джинсов. В руках она держала куртку, очень похожую на куртку Бена. Она опустилась на землю, прижимая к себе эту вещь. Она плакала горько, как маленький ребенок, и ее тело сотрясали рыдания. Губы женщины повторяли чье-то имя, но Мерри не удалось его расслышать…