Продюсер козьей морды - Дарья Донцова

– А кто жил через дорогу?

– Поэт Степан Щипачев. Вы хотели задать один вопрос, а получился масштабный допрос, – улыбнулся я.

– Лучше продолжим! Кто были ваши ближайшие друзья по даче?

– В основном я общался с девочками. Внучка Катаева, Тина, потом Тата Тевекелян, Катя Чаковская, дочь главного редактора «Литгазеты», она, к сожалению, погибла молодой в автокатастрофе, – перечислил я, – остальных плохо помню, я был замкнутым подростком, больше сидел в саду и читал!

Ольга Ивановна посмотрела на меня:

– И последнее! У вас с отцом имелся тайник, куда клали всякие секретные записки. Назовите его!

Я поразился до глубины души.

– А вы откуда знаете?

– Неважно, отвечайте!

– Дача в Переделкине была не личной, ее дал отцу в аренду Литфонд. Пользоваться домом мы могли, пока был жив сам писатель, после его смерти семью выселяли. Подушкины сменили драматурга Ромашова. Отец перед въездом капитально переделал дом. В частности, на свои деньги приобрел котел отопления и повесил батареи. Ромашовы пользовались печами. Павел Иванович хотел сломать здоровенные «голландки» и сделать тем самым комнаты более просторными, но это не удалось. Печи просто вычистили и закрыли. В одной из них, той самой, что стояла у отца в кабинете, мы и оборудовали «почтовый ящик». Это было игрой. Папа клал внутрь письма «таинственного» содержания. Ну, допустим: «Иди до забора, поверни налево, найди куст жасмина». Я выполнял указания и обнаруживал следующую инструкцию. В результате через два-три часа получал новую книгу или модель для склеивания.

Ольга Ивановна прижала кулаки к груди.

– Я вам верю! Ванечка! Что произошло? Отчего вы пришли ко мне? Можно я возьму вас за руку?

Я подсел к Рязановой и обнял ее за плечи.

– Простите за жестокий допрос, но я попал в тяжелую ситуацию, мне никто не поможет, кроме вас.

Ольга Ивановна погладила мою ладонь и вдруг улыбнулась.

– Вы, несомненно, сын Подушкина. У него на указательном пальце тоже была родинка. Павлуша говорил, что это божья отметина, он в нее упирал ручку во время письма.

– Павлуша? Вы были в близких отношениях?

Ольга Ивановна склонила голову.

– Скажите, солнышко, а ваша мать жива?

– Да, спасибо, Николетта находится в добром здравии, недавно вышла замуж.

– Что? – подпрыгнула Ольга Ивановна. – Она ходила в загс? Да ей же сто лет!

– Точный возраст Николетты не известен никому, но думаю, вы ошибаетесь, она моложе!

– Ненамного, – съехидничала Рязанова. – Значит, мадам нынче супруга… кого?

– Владимира Ивановича, хорошего человека.

– Небось новый муж очень богат?

– Небеден.

– Кто бы сомневался! Райка умела откапывать золото!

– Рая? – фальшиво удивился я. – Но моя маменька Николетта Адилье, актриса.

– Насчет артистки это святая правда, спектакли она разыгрывала профессионально, – брякнула Ольга Ивановна. – Вот что, ангел, рассказывай суть проблемы.

– Вы были настолько своим человеком для моего отца, что я считаю вас тетушкой, – галантно отреагировал я.

– Слышу Павлушу, – грустно сказала Ольга Ивановна, – дамский угодник! Ну, начинай.

Когда мой рассказ иссяк, Рязанова встала, дошла до письменного стола, выдвинула ящик, вынула из него коробочку зефира, включила белевший на подоконнике чайник. Потом стала вытаскивать из шкафчика чашки, блюдца, ложки, сахарницу, коробку с заваркой…

Мне было понятно, что пожилая дама собирается с духом, очевидно, ей трудно сразу приступить к рассказу. Наконец Рязанова решилась:

– Очень часто, наделав глупостей в прошлом, человек резко меняет свою жизнь, – тихо произнесла она, – и думает: «Все, никто не знает, чем я занимался в юности». Но, увы, ничего нельзя скрыть, рано или поздно правда вырвется наружу в самый неподходящий момент. Ванечка, ты ведь не осудишь меня?

– Нет, – твердо пообещал я.

Ольга Ивановна села и оперлась грудью о стол.

– Мы были очень молоды, я и Нюрочка. Павлуша наша первая любовь, мы с ней работали вместе в этой библиотеке, только в разных сменах и не всегда пересекались на службе.

Я притих в углу дивана, боясь пропустить даже слово из рассказа библиотекарши.

Девушки обожали писателя сначала издали, потом стали активно ходить на все его встречи, и наконец настал момент, когда прозаик выделил их из толпы. Дело было осенью, Подушкин в тот день отвечал на вопросы поклонников в магазине на улице Кирова, нынешней Мясницкой. Оля и Нюрочка получили автографы и совершенно счастливые пошли домой. Было темно, лил холодный дождь. Нюрочка жила рядом, а Ольге надо было ехать далеко. Девушки жались под одним зонтиком, редкие прохожие неслись по тротуарам не оглядываясь. Один из спешащих мужчин споткнулся и рухнул в лужу.

И Олечка, и Нюра отличались сердобольностью, поэтому они кинулись на помощь потерпевшему бедствие. Незнакомец упал лицом вниз, вдобавок ко всему на нем был модный светло-серый габардиновый плащ, вмиг превратившийся в грязную тряпку.

– Вы ушиблись! – воскликнула Оля.

– Давайте руку, – защебетала Нюрочка.

– Спасибо, девушки, – знакомым голосом ответил потерпевший и ловко вскочил.

Оля и Нюра ахнули, перед ними стоял Павел Подушкин. Писатель тоже узнал поклонниц.

– Это вы! – с явным облегчением воскликнул он. – Я поскользнулся, как дурак, теперь весь в грязи!

– Ой, не надо так себя ругать, – очнулась Нюрочка, – давайте зайдем ко мне, я живу неподалеку, отчищу вашу одежду.

Павел заколебался.

– Быстро высушу и щеткой отряхну, – продолжала Нюра, – а то в таком виде вас в метро контролер не пустит!

– Хорошо, – неожиданно согласился писатель и отправился вместе с поклонницами.

Тот вечер Олечка запомнила на всю жизнь. Нюра жила в многонаселенной коммунальной квартире, у нее была комнатка, примыкающая к ванной. Павел слегка растерялся, увидев длинный полутемный коридор, стены, завешанные велосипедами, корытами и тазами. Оле показалось, что романист пожалел о том, что принял приглашение, но куда ему теперь было деться? Пришлось войти в крохотную каморку и устроиться на продавленном диване. Нюрочка унесла плащ, Оля притащила с кухни чайник, в буфете нашлись карамельки и батон с изюмом. Плащ давно почистили и погладили, но Павел не спешил домой, он веселил поклонниц рассказами о жизни писателей и смешно пародировал их жен. Где-то около десяти вечера Оля вдруг сообразила: и Подушкин, и Нюра ждут, когда она уйдет. Когда девушка поняла, что ее подруга понравилась их кумиру, то испытала сильный укол ревности. Но Олечка была благородна, и она по-настоящему любила Павла и желала ему счастья. Конечно, Оля сама надеялась на роман с ним, но фортуна улыбнулась Нюрочке. Сделав вид, что внезапно вспомнила о каком-то важном деле, Рязанова встала и заявила:

– Ой! Мне домой пора! Заболталась тут с вами!

– А я должен подождать, пока высохнет плащ, – отозвался Павел, бросив взгляд на абсолютно сухой габардиновый пыльник.[14]

Оля откланялась и ушла. С Нюрой она не виделась около месяца. У девушек не совпадали рабочие смены, кроме того, сказавшись нездоровой, Нюра не приходила на собрания клуба поклонников Подушкина. Но потом подружки созвонились. Рязанова, не сумев справиться с любопытством, проявила несвойственную ей бесцеремонность, спросила:

– Что у тебя с Павлом?

– С кем? – прикинулась дурочкой Нюра. – Кого ты имеешь в виду?

– Не поняла? – усмехнулась подруга. – Подушкина. Я видела, как вам не терпелось остаться вдвоем.

– Глупости, – рассердилась Нюрочка, – он ушел через четверть часа после тебя! Более мы с Павлом Ивановичем не виделись.

– Ага, – протянула Рязанова, – ладно. Завтра воскресенье, пойдем в парк?

– Я занята, – ответила коллега, – дел полно, обещала маме помочь!

Через две недели Ольга окончательно уверилась: у Нюры роман с Павлом. Кондратьева теперь практически не общалась с Ольгой, перестала ходить на встречи с Подушкиным. Кстати, романист ушел в подполье, раньше он частенько устраивал в магазинах автограф-сессии, теперь же, похоже, не высовывал нос из дома.

Ну а потом дождем посыпались невероятные события. Нюра старательно избегала встреч с Ольгой. После той встречи с Павлом Нюра, сообщив начальству о проблемах со здоровьем, попросила перевести ее в хранилище из читального зала. Ольга удивилась, она знала, что подруга терпеть не может возни с инвентаризацией фонда, Нюра всегда рвалась общаться с читателями. Рязанова хотела побеседовать с Кондратьевой, но ей это не удалось, ее отправили в Ленинград, в командировку, на целый год. Была в советские времена такая практика временного обмена сотрудниками. Оле она нравилась, потому что позволяла бесплатно ездить по стране. Когда же Рязанова вернулась, Нюра уже уволилась. Более того, она съехала со старой квартиры, не оставив никому нового адреса. Ольга обиделась на нее и искать ее не стала. Да и можно ли было теперь считать Кондратьеву подругой? Отношения между девушками прекратились, и охлаждение наступило не по вине Рязановой.