Наблюдатель - Шарлотта Линк

на нее нашло. Том был прав, но то, что не следовало превращать каждый вечер в праздник для Бекки, тоже было верно. Джиллиан ревновала его к Бекки, поэтому и вела себя не как взрослая женщина. Несправедливость ситуации была очевидна, но это считалось нормой во многих семьях. Как отец, Том больше времени проводил на работе, поэтому каждый вечер с дочерью превращался в нечто необычное. Джиллиан же приходилось заставлять Бекки есть овощи, делать домашние задания и ругать за бардак в комнате. Ее популярность приносилась в жертву порядку.

– Может, и мне стоило бы ездить в Лондон каждый день, – сказала Джиллиан. – Думаю, больше работы пошло бы мне на пользу.

Том посмотрел на нее с удивлением.

– Ничего не имею против. Ты отлично справляешься, и мне хотелось бы чаще видеть тебя в офисе. Но что будет с Бекки?

– Бекки вполне может оставаться дома одна. Так или иначе, она тяготится моей заботой. Думаю, будет правильней ее отпустить – если не совсем, то хотя бы ослабить хватку. Я всегда считала, что мои родители слишком меня опекали, а теперь, похоже, повторяю их ошибки.

– Бекки двенадцать лет, – напомнил Том. – В этом возрасте дети считают себя взрослее, чем есть на самом деле. – Он прошел в гостиную, встал у окна и выглянул в темноту, где мог видеть лишь отражение комнаты на стекле, и задумчиво закончил фразу: – Хотя… может, стоит попробовать и это.

Джиллиан сбросила сапоги и последовала за ним.

– Бекки хочет, чтобы я ей больше доверяла. Я не могу это игнорировать.

Том повернулся к ней, и Джиллиан вдруг увидела, как он устал. В то же время муж вздрагивал от внутреннего напряжения, как будто стоял на теннисном поле и в следующую секунду собирался, взмахнув ракеткой, атаковать противника. Даже в нерабочее время Том не мог выключить перегруженный внутренний двигатель, и время лишь усугубляло эту проблему. Он выглядел как человек, двадцать четыре часа в сутки искусственно подпитывающий себя адреналином, но Джиллиан-то знала, что это не так. И не раз умоляла мужа обратиться к врачу, потому что боялась, что однажды его хватит сердечный приступ – классическое завершение сценария.

– С сердцем всё нормально, – сказал он, как будто знал наперед все ее возражения.

В конце концов, с тех пор, как они познакомились, Том по широкой дуге обходил все, что хотя бы отдаленно напоминало о медицине.

Джиллиан подошла и положила руку ему на плечо.

– Все будет в порядке, – заверила она.

– Конечно, – ответил Том.

Он не понимал толком, что она имеет в виду, но почему-то решил, что Джиллиан оставила тему Бекки и переключилась на что-то другое. С некоторых пор дистанция между супругами увеличилась, и исчезновение блеска в глазах Джиллиан не в последнюю очередь было связано и с этим тоже. Том много работал, фанатично играл в теннис и слишком мало времени проводил с женой. Джиллиан никогда ни в чем его не винила, его компания была и ее компанией, и она прекрасно видела, через что им пришлось пройти, с тех пор как мировая экономика погрузилась в кризис – самый разрушительный после двадцатых годов прошлого века.

Джиллиан никогда не жаловалась, потому что Том из последних сил отстаивал их общее дело. И теннис был прежде всего отдушиной, без которой он мог бы не выдержать чудовищной нагрузки. И все-таки она не понимала, почему Том больше не с ней, даже когда лежит рядом в постели. Это причиняло ей страдания.

Том и сам себя не понимал. Он любил Джиллиан и прекрасно помнил, когда принял решение связать с ней судьбу, потому что вдруг осознал, что другого варианта для него нет и быть не может. Как-то осенью на выходных, еще в университете, они отправились в поход по Шотландскому нагорью, с палаткой. Погода выдалась солнечная, вокруг расстилались бескрайние холмистые равнины, поросшие темно-фиолетовым вереском. Вечером разожгли костер, а потом уютно устроились в спальном мешке, согревая друг друга. За ночь сильно похолодало, и они не видели собственных рук в опустившемся с гор тумане. Пришлось возвращаться, но на скалистом утесе Том неудачно поскользнулся и упал. Позже выяснилось, что это перелом, но тогда Том лежал между огромными валунами в сыром тумане и чуть ли не терял сознание от боли. Его тошнило, кружилась голова. Где-то на парковке осталась его потрепанная, ржавая машина, но он понятия не имел, как теперь будет до нее добираться.

Джиллиан перепугалась до полусмерти, но быстро взяла себя в руки. Соорудила шину из веток и марлевых бинтов и зафиксировала поврежденную лодыжку. Потом взвалила на плечи тяжелую палатку, помогла Тому подняться и поддерживала его, парня ростом сто девяносто сантиметров, на узких горных переходах, в вибрирующем от сырости тумане долин, на скалистых тропах, где холод пронизывал до костей. Подбадривала, когда становилось особенно больно, хотя сама едва держалась на ногах от усталости. И шла вперед, стиснув зубы, неколебимо и решительно.

А Том тем временем думал, что отныне и навеки никуда ее от себя не отпустит. И не только потому, что видел в ней свою спасительницу. Джиллиан обнаружила перед ним свою сущность и силу – при любых обстоятельствах, стиснув зубы, делать то, что нужно делать в данный момент.

Они поженились, еще не закончив учебы. И чувства Тома в отношении этой женщины с тех пор не переменились. Он по крайней мере знал это, по-прежнему любил Джиллиан и доверял ей во всем. Она была его опорой и лучшим другом. Но чтобы показать ей это, ему нужно было остановиться, перевести дух и стать прежним Томом. И это было то, на что он не был способен. Потому что жизнь давно тянула Тома за собой, как на буксире, и сбавить скорость было не в его власти.

– Я люблю тебя, Джиллиан, – мягко сказал он.

Она как будто удивилась, и Тому стало не по себе. Неужели он так давно в последний раз говорил ей об этом?

– Я тоже люблю тебя, – сказала она.

Он пытался разглядеть ее лицо. Оно показалось Тому не таким, как обычно. Очевидно, с Джиллиан происходило что-то, о чем он не догадывался.

– Я должна тебе кое-что сказать, – резко начала она. – Дело в том, что я сегодня…

Она осеклась. Том смотрел вопросительно.

– Что?

– Ничего… Так, пустяки…

Полтора часа назад, в машине, она на несколько минут потеряла дар речи после признания Джона Бёртона. Он схватил старый чек, валявшийся в бардачке, достал из кармана пиджака карандаш и нацарапал номер:

– Вот… мой мобильный. Я больше не стану вас беспокоить, но