Нет билетов на Хатангу. Записки бродячего повара. Книга третья - Евгений Вишневский

Вечером, вернее уже ночью, пересказал я весь этот наш разговор Коле, когда мы укладывались спать. К моему неописуемому удивлению, Коля даже обрадовался.

— Вот сука! — весело обругал он то ли Шефа, то ли Валеру. — Ну, теперь все хорошо, теперь наши руки развязаны.

И мы торжественно постановили, что отныне будем делать балыки только для себя, Альберта и Нины Кузьминичны. Причем сети будем проверять сами, вдвоем. Вернее, не общественные сети, а ту многострадальную и самую уловистую сеть, которая стоит сейчас на дальнем конце бухты (кстати, эта сеть моя, личная). Из общественных же сетей рыбу будем брать только на еду, в общий, так сказать, котел. Валера же, если хочет, пусть для своих начальников балычит сам. И вообще отныне мы с ним и его мандаринами — рупь-слово. Так наш отряд сам собой раскололся на две половины: в одной — начальник Валера, Шеф, Тамара и Большой Начальник; в другой — Альберт с Ниной Кузьминичной да мы с Колей.

18 августа

Утром, когда к нам в кают-компанию заглянул за теплой водицей Альберт (я обычно грею воду для чистки зубов, бритья и умывания всем ежедневно), мы с Колей наперебой пересказали ему наш с Валерой разговор на Моржовой косе и наш с Колей договор о содружестве. Альберт поморщился, плюнул и в сердцах сказал:

— Фу, дерьмо какое! Ну, Валера, ну, орел! Это уж точно: сказал «а», скажешь и «б»! Но вы — молодцы, все верно, так и надо: переходим на формальные отношения! Жаль, я ничем пока помочь не могу — мне же за двоих пахать приходится. Ладно, я свое в конце отработаю, когда вертолет ждать будем.

Все, кроме нас с Тамарой, ушли в маршрут, на разрез. Я быстро сделал заготовки для обеда и ужина, после чего бегом отправился к Кеше: омуль не ждет (и бокоплав тоже).

А у Кеши приятная новость: ночью были ребята с острова Преображения. Наконец-то во льдах появился проход, и «Дора»[28] была тут как тут. Кеше привезли множество подарков: во-первых, двух собак — того самого блудливого Мишку, что зимой убежал к сучке на остров, и молодого кобелька, почти щенка, Ваську; во-вторых, привезли ему долгожданного елового и березового лесу на полозья к нартам; в-третьих же, большую кошелку крупных, поболее куриных, крапчатых яиц. Как я уже говорил, на острове Преображения с северной стороны, на крутом, почти вертикальном обрыве, один из крупнейших и известнейших в Арктике птичьих базаров, а потому свежие яйца — единственная добыча на острове, разнообразящая стол полярников. Собирать эти яйца непросто: нужно по веревке спуститься вниз и аккуратно собрать нежную добычу. При этом из гнезда можно забрать не более одного яйца — эту пропажу птица потом восполнит: снесет еще одно. Собирать яйца — занятие довольно опасное. Тысячи кайр, чаек и топорков атакуют непрошеного гостя и, бывает, больно исклевывают своими железными клювами. Базар этот существует испокон веку, промысел — тоже очень давно и, поскольку ведут его полярники с умом, не скудеет.

Кеша от своих щедрот подарил нам десяток свежих яиц — для меня это царский подарок, и теперь мои кулинарные возможности возрастут во много раз (яйцом можно не только замечательно осветлять бульоны, но и делать, например, домашнюю лапшу).

Однако не было мне счастья от этого подарка. Я отнес его домой, к себе на кухню, и там оставил на видном месте. И покамест я возился с рыбой, Тамара, восхищенная возможностью приобрести великолепные сувениры, все десять штук сварила вкрутую (совершенно справедливо рассудив, что сырыми ей их до дому ни за что не довезти). Со мной же посоветоваться об этом она не сочла необходимым. Пришлось мне еще раз идти к Кеше и вновь клянчить у него яйца. Кеша побухтел, поморщился, но дал пару штук. Ладно, уж не до осветления бульонов, хоть лапшу заведу. Тем более что с хлебом у нас по-прежнему туго, а Коля добыл еще пару гусей...

...На этом записки, которые я вел на берегу моря Лаптевых у мыса Цветкова, обрываются. Не привык я к такой обстановке в поле, обычно я там всегда отдыхал душой, получая в основном положительные эмоции, которых мне хватало потом на год, а то и на два. А тут... До такой степени измучили меня эти непреклонные начальники, что вернулся я домой с сильной сердечной болью. Боль эта не проходила у меня более месяца, так что я, практически ничем не болевший прежде и ни к каким врачам не обращавшийся (я где-то в глубине души полагал даже, что никаких болезней на свете вообще не существует, их просто выдумали врачи — ведь если бы они были, я бы ими хотя бы изредка болел), вынужден был обратиться к своим друзьям-медикам, работающим в клинике сердечных болезней имени Е. Н. Мешалкина. Они записали мою кардиограмму, всего меня простучали, просветили и проанализировали, после чего вынесли диагноз: сердце в полном порядке, а у меня просто межреберная невралгия, — назидательно добавив при этом, что все болезни от нервов и только некоторые — от удовольствия (один из врачей, впрочем, тут же уточнил, что и те — тоже, скорее всего, от нервов). А писать свой дневник я бросил задолго до конца поля, потому что не было у меня уже к тому ни сил, ни настроения, ни желания.

Вывезли нас в самом конце августа, числа, кажется, тридцатого, день в день, согласно заказу — совершенно небывалый случай в истории Хатангского авиаотряда. Впрочем, дело, я думаю, было в том, что находился у нас в отряде Большой Начальник, и начальник Таймырской базы Института геологии и геофизики СО АН просто встал на уши, чтобы услужить любимому начальнику. Вывозил нас на своем вертолете Юра (тут-то наконец мы и встретились!), однако он страшно торопился и никакого угощения принять от меня не смог. Остатки свежей картошки, лука и чеснока мы, разумеется, подарили Кеше с Машей, а Кеша, в свою очередь, подарил нашим начальникам две замечательно выделанные шкуры (Большому Начальнику — оленью, а Шефу — шкуру белька, детеныша нерпы). Как видно, Валера провел с Кешей большую и содержательную работу. Когда наш вертолет, заложив вираж, уходил на юг, мы с Колей, глазевшие в иллюминатор, увидели, что молодой пес Васька вместе с Турпаном (и под его руководством) зубами вытягивают на косу Кешину сеть, как видно, для того, чтоб полакомиться рыбкой воровским образом. Ох, несдобровать, несдобровать теперь моему любимцу. И ведь все сообразил, мерзавец: дождался, когда мы улетим, и в напарники себе взял кого надо — молодого шалопая, который пока никаких высоких собачьих принципов не приобрел, и потому спросу с него быть не может.

Вывезли нас в Косистый, где мы пробыли пару дней. На второй день в гостинице, где поселились все, кроме меня (я жил с новым летным экипажем Юры в летном общежитии), Шеф праздновал свой день рождения. Я не только не готовил никакого стола (да в гостиничных условиях это было и невозможно), но и вообще отказался присутствовать на торжестве под тем предлогом, что надо же кому-то охранять наше экспедиционное снаряжение, сложенное у взлетной полосы и укрытое брезентами. Уловка была, конечно, липовой (кто и когда что-то крал в Арктике?), но все ее приняли.