Проигравшему достается жизнь - Наталья Андреева

– Да пошла ты! – выругался Василий Андреевич.

«Неужели скунс знает?!»

– Виски, – бросил он подскочившему официанту. Вышколенный, с полувзгляда понимает желания vip-клиента. Василий Андреевич только бровью повел, и вот он, халдей! Тут как тут! Так и должно быть, а мобильники отключать, когда ОН звонит, никто не смеет! Василий Андреевич всерьез рассердился.

«Дельце-то пустяковое, так, заковыка. А, поди ж ты, какие сложности организовались!»

По опыту он знал: вот так всегда. Планируешь какое-нибудь дело, масштаб, размах, миллионные инвестиции. А поскольку масштаб и размах, о мелочах как-то забываешь. И вот оно стронулось с места, дело, начала расти гора. Все выше и выше, вершиной в небо упирается, и уже успех вот он, можно рукой пощупать. И вдруг какой-нибудь маленький камешек в самом основании начинает шевелиться. Да и черт с ним! Это же мелочь! Не проблема, а так, пустячок! А он вдруг – бац! И вывалился, камешек-то! И зашаталась гора! А потом и посыпалась! Был успех, а стал пшик! Какой-нибудь маленький человечек, слово, не вовремя сказанное, или бумажка какая-нибудь, подписанная не глядя, обрушила все!

И сейчас ему нужен пустячок, всего лишь тряпичная кукла. Не вещь, а тьфу! Вещица. Безделица! И можно бы пренебречь. И надо бы пренебречь. А как представишь, что из-за этого обрушится гора, мороз по коже! Все его дело обрушится! А что? Запросто! Времена-то какие? И станет он нищим. Пообещал ведь. А слово нынче дорогого стоит. Если ты его в такое время нарушаешь, то дальше нет тебе веры, а нет веры, нет помощи. Давай сам, Василий Андреевич, как сможешь.

А сам-то он давно уже ничего не может. За сытые годы, когда цена на нефть взлетела до небес, не только тело, мозги жиром заплыли. Все как-то само собой случалось. Попал в обойму, тебя и крутят, тебе и отчисляют. Уже не ты на деньги, а деньги на тебя работают, а тебе и делать-то ничего не надо. Живи, радуйся. Хотя, чему радоваться-то? Давно уже все приелось. Но как подумаешь, что можно все потерять… Нет, падать больно, да и не надо падать. Не в его годы. В его годы надобен покой, сытая, тихая жизнь, такая славная, такая налаженная…

И вдруг пустячок – кукла. Которая валяется в картонной коробке в квартире у глупой девчонки. Он вдруг подумал о Рине. А она изменилась! Что-то в ней появилось такое… И слова нужного не подберешь… Настоящее. Да, вот оно: настоящее. Как она сказала? Сострадание? И глаза-то, какие! Бездонные! Да-да, бездонные! Вот он смотрел сегодня в эти глаза и думал, что эта девчонка и в самом деле прибежала бы к нему в больницу, случись что. И не за деньгами, а из этого, как там его? Сострадания!

Он усмехнулся: надо же! Какие, оказывается, есть слова! И чувства. Любовь, сострадание… Надо же! Девчонка-то их, похоже, знает, вот у нее как щеки запылали, когда он за кошельком полез! Надо же! Василий Андреевич опять усмехнулся.

Фу ты! Да что с ней такое случилось? Неужели общий наркоз так подействовал? Или она наконец повзрослела? И в самом деле, ну что он от нее хотел, от девчонки-то? Двадцать лет! Ровесница его младшего сына! В голове только развлечения и тряпки! А как повалялась она в больнице с месяцок, без помощи и поддержки, как нахлебалась досыта, так и повзрослела. Бывает…

– Еще виски!

– Разрешите?

Поднял голову: Строитель. Этот, как его? Олег!

– Чего тебе?

– Компанию можно составить? Я вас когда-то угощал.

Он кивнул:

– Помню. Садись. – Строитель сел. – А как же баба твоя?

– Она уже уходит.

Блондинка, нервно поправив солнцезащитные очки на темени, и в самом деле направилась к выходу. Василий Андреевич усмехнулся:

– Обломал девочку?

– Девочка знает свое место.

– Ну, а чем тебя Рина-то зацепила?

– Сам не знаю. Есть в ней что-то…

– Я тебе давеча не врал. Когда сказал, что она дура и та еще стерва. Хищница. Сам не понимаю, что с ней случилось. Поумнела, что ли?

– И заметно поумнела.

– Еще виски, – бросил Василий Андреевич официанту. – Гостю. А здесь ты зачем?

– Я же сказал: решил проверить информацию.

– Скунс, что ли, навел? Узнаю мерзавца!

– Не понял?

– Шурик. Агент ее. Рыба-прилипала. Так и шакалит. – Принесли виски. Василий Андреевич поднял свой стакан: – Ну, выпьем, Строитель!

Олег сделал небольшой глоток, чисто символически, он же махом осушил стакан и спросил:

– У тебя ко мне дело? Если нет, мы в расчете. Ты мне налил, и я тебя угостил. Более не задерживаю.

– Я хотел сказать, что уведу у вас эту девушку.

– Как-как? – он гулко расхохотался. – Ну, насмешил!

– Вы думаете, у меня не получится? Если бы дело было в деньгах, то да. Но она не взяла у вас денег.

– Это ее хорек научил, – Василий Андреевич вытер слезы. Ну, Строитель! Ну, насмешил! – А ты и впрямь подумал, что она от денег откажется? Ей не подачка нужна, содержание. Как у нас с ней раньше было. Полный пансион. Она и артачится. Но меня на такую дешевку не купишь, эту азбуку мы еще в школе проходили.

– Думаете, я в женщинах не разбираюсь?

– А чего ж ты тогда тупишь? – Василий Андреевич слегка захмелел. – Пришел ко мне с какой-то ерундой, девку отбить хочешь. Заметь! – он поднял вверх указательный палец. – Не перекупить, а отбить! Да я уже этих слов и не помню!

– Зачем вам это? – тихо спросил Олег. – Найдете новую девочку, через того же Шурика, или через эскорт-агентство. Оставили бы Ноябрину в покое.

– А это мое дело, – засопел Василий Андреевич. – Я перед тобой отчитываться не обязан. Хотел поговорить? Поговорил. Более не задерживаю.

– До свидания. – Олег поднялся.

– И тебе. Виски! – вновь сказал Василий Андреевич официанту.

«Что это со мной? Никак, надраться решил? Да что я, в самом деле! Проблема выеденного яйца не стоит! Завтра позвоню Гере, начальнику службы безопасности, велю проследить за хорьком. Завтра же у меня будет ее адрес. В крайнем случае, послезавтра», – думал он, глядя, как Строитель идет к выходу. – «И этот еще… Ромео!» – Василий Андреевич поморщился. – «Навязался!»

Если бы не разговор со Строителем, мысль об изменившейся Рине мелькнула бы и исчезла. Забот у Василия Андреевича и без нее хватало. Но теперь получается, что он отступился. Был разговор со Строителем, и он отступился. Получается, испугался? Что силенок не хватит? Перед молодостью спасовал? Нет, так нельзя!

Он достал огромный носовой платок и вытер вспотевшую лысину. Черт-те что! Только-только отношения с Ленкой наладились!

И тут он вспомнил глаза Рины, серьезные, глубокие. «Я приехала бы в больницу… Хотя бы из сострадания…» Черт-те что!

Он махнул рукой:

– Счет!

Это было странное чувство. Похожее на то, которое он испытывал в юности, стоя под Ленкиными окнами, у общежития, и зная, что вот сейчас, в этот самый момент, у нее серьезный разговор с парнем из Бауманского. О любви и все такое прочее. О том, что ему, студенту Бауманского она предпочла Васю из Губки. А он, Вася, стоял в этот момент под окнами и ждал. И было так страшно, до дрожи в коленях. Потому что непонятно, куда все повернется? А вдруг этот парень из Бауманского не только формулы знает, но какие-то такие, особые слова, которые заставят девушку поменять решение? И что после этого делать?

Это было единственный раз в его жизни, соперничество за женщину. Все остальные доставались без боя. Пока зарабатывал свои миллионы, было не до них, а потом они сами объявились и были готовы на все.

И вот теперь он вновь стоял под этими окнами и с замиранием сердца смотрел, не погаснет ли свет? Если погаснет, тогда все, конец! И было так страшно, и в тоже время так сладко… Он, сопя, открыл корочки. В два раза больше заплатил по счету, не за виски, за то чувство, которое не испытывал вот уже тридцать лет! Как будто помолодел!

«Нет, парень. Рано еще с коня подковы сдирать. Ты еще должен доказать, что мужик. А вот я…»

– Приходите еще, Василий Андреевич!

– Всего хорошего вам!

Ему все улыбались, и состояние души было такое, что казалось, все искренне радуются. Радуются, как и он, тем пяти минутам, когда позабыто было все, чем он владел. Когда разом помолодевший на тридцать лет Вася-Василек забыл о том, что завтра опять надо делать деньги и бороться за те, что уже сделаны, отвечать на звонки, с кем-то встречаться, куда-то ехать, лететь. Пять минут он вновь простоял под освещенными окнами в полной неопределенности и при этом бессмысленно улыбался. От счастья…

Ночью, в первом часу, добравшись, наконец, домой, Василий Андреевич позвонил Шурику. Тот не сразу, но ответил.

– Слушаю вас.

«Что за противный голос!»

– Не спишь?

– Как видите, нет.

– У меня к тебе разговор.

– Я ничего не знаю! – торопливо сказал Шурик. – Это не мое!

– Ты о чем?

– О кукле!

– Понятно, что не твое. Видишь ли, я сегодня погорячился. Набросился на девочку, в койку хотел затащить… А она после болезни… В общем, устрой мне еще одну встречу.

– Н-не… Не могу.

– Почему?

– Она о вас и слышать не хочет.