Свет озера - Бернар Клавель

— Чертов подмастерье! — твердил сквозь смех и икоту Жоттеран. — Добродетелей у тебя целая куча. Но по части вранья тебе нет равного. Но самое худшее, не сочинил ли ты заранее всю эту историю?

— Ничуть не бывало. Честное слово цехового подмастерья!

— Значит, это тебя вдруг осенило. Так сказать, осенил гений вранья. Но не зря же меня прозвали Дубовая Башка. По моей башке надо стукнуть, и не раз, чтобы что-нибудь в нее вбить, но, уж если что в нее попадет, это уж навсегда. И о своей свободе ты мне сотни раз твердил, так что я до сих пор каждое слово помню!

Всех присутствующих тоже разобрал смех, он не сразу замолк, то затихал на миг, то вспыхивал еще громче, и после чьей-нибудь удачной фразы хохот раздавался с новой силой. И это общее веселье было под стать веселому треску поленьев.

Наконец Жоттеран уселся рядом с подмастерьем, и оба повели беседу, конец которой положила Бенуат, вернув их с неба на землю, так как кушанье уже было готово. Когда она разлила в миски вязкую похлебку, мастер Жоттеран заявил:

— И мы здесь несколько лет назад тоже здорово голодали. Сколько людей перемерло. Особенно много погибло детей и стариков. Но нынче все уладилось. Черт бы меня совсем забрал, но не хочется мне оставлять вас в теперешнем положении. Кормить ребятишек одной только полбой, когда им расти нужно, когда нищие попрошайки получают по четверке зерна, — разве такое мыслимо! Сейчас надо решить, что вам предпринять. Дело в том, что наших людей столько раз обманывали, столько раз обворовывали всякие проходимцы, всякие прощелыги, что пришлось здешним жителям создать особую организацию по изгнанию мошенников.

— Знаю, знаю, — подтвердил Бизонтен, — в народе этих бездельников прозывают бургундцами или сарацинами. Городские ворота теперь держат на запоре, не так, как в те времена, когда я жил здесь, но вот что удивительно: каким это образом мошенникам удается в город проникнуть?

Он повысил голос и едва удержался от гневной вспышки. Гость хотел было ему возразить, но Бизонтен опередил его и добавил с горечью:

— И подумать только, это я сам привел всех этих людей сюда, наговорил им с три короба о доброте местных жителей! Ах, мастер Жоттеран, слишком уж быстро меняется божий свет. — Он усмехнулся. — Еще быстрее, чем мое семейное положение.

Жоттеран улыбнулся в ответ.

— Я рад, что ты не растерял природного своего веселья, и хочу поздравить тебя с супругой, которая помогла тебе сохранить молодую душу.

Вспыхнув до корней волос, Мари обернулась и взглянула на ребят, которые возились в уголке, раскладывая и перебирая деревянные чурочки.

Но тут раздались новые, еще более оглушительные раскаты смеха, и лицо Мари пуще прежнего залила краска.

— Всем известно, — бросил мастер Жоттеран, — что другого такого враля, как наш Бизонтен, еще свет не родил!

Мари прикрыла пылающее лицо ладонями.

— А теперь, — продолжал мастер, — поговорим-ка серьезно.

Он стал расспрашивать каждого, что тот умеет, что может делать. Начал он с самого старшего, с цирюльника Мюре, и, выслушав его, сокрушенно заметил:

— Трудное это дело. Лекари и цирюльники ревнивы, как молодые новобрачные.

— Вот и у нас также, — подтвердил цирюльник.

— Что верно, то верно, — согласился мастер Жоттеран, — но в наших местах ходит о них слава как о первых болтунах, сороками их обзывают; если у вас в Бургундии они такие же…

— Все они одинаковые, — подхватил Бизонтен, — наш друг ест не больше, чем говорит; раз вы не желаете считать нас одной семьей, считайте, что мы просто маленькая община.

— Нет, — возразил цирюльник, — не собираюсь я жить на чей-то счет. Ведь нам говорили, что нужно камень бить…

— Помолчите-ка вы, — оборвал его Бизонтен.

Но тут заговорила Ортанс:

— Цирюльник прав. Мы должны работать. И я тоже готова взяться за любое дело.

— Ну а я, — сказал Бизонтен, искоса поглядывая на Мари и стараясь перекричать общий гул голосов, — я не позволю своей жене бить камень на дороге!

— Я же била камень на дорогах, когда нас на работу посылали… И от этого себя ничуть хуже не чувствовала, — ответила Мари.

— Вот и чудесно! — воскликнула Ортанс. — И я тоже буду бить камень, не желаю я, чтобы меня кормил какой-нибудь…

— Слушайте меня! — Мастеру Жоттерану удалось всех перекричать. — Хочешь складно врать, то и говори складно. Ежели вы решили объявить властям, что вы все между собой родня, то и жить вам придется всем вместе. А ежели наш магистрат, Совет двенадцати, заподозрит, что вы его провели, они того и гляди всерьез обозлятся! И тогда уж не знаю, как я смогу вам помочь. Хорошо еще, если не примут меня за вашего сообщника и не выбросят прочь из Совета или, не дай бог, взыскание наложат, лишат меня звания почетного горожанина, а то и в тюрьму упрячут.

Когда мастер Жоттеран узнал, что Пьер не только возчик, но и лесоруб и что лошади его привыкли работать в лесу, он сразу подобрел.

— Подумаю, подумаю, что нам удастся сделать, надеюсь, мы все уладим, — заверил он.

И он объяснил, что у него имеется лесной участок на свод и что как раз сейчас он собирался нанимать дровосеков. Оглядев всех по очереди, он улыбнулся доброй улыбкой, осветившей все его лицо, и добавил:

— Кузнец и плотник под началом лесника, вот и будет артель по рубке леса.

И со смехом заключил:

— А главное, очень хорошо получается, что плотник женат на сестре лесника. Он, должно быть, любит лес!

22

Мастер Жоттеран был охотник побалагурить, но он знал, как опытный плотник, что Бизонтен ловко справится с работой в лесу. И знал он также, что Бизонтен любит лес. Этой ночью подмастерье не сразу заснул, все думал о том, что их ждет. К тому же ему улыбалось работать вместе с Пьером и стариком кузнецом. Жоттеран обещал приехать на следующий день — и сдержал слово.

Утро выдалось солнечное, вдали ослепительно сверкало озеро, и блеск его доходил до подножия Савойских Альп. Перед домом осел и стал таять снег. Пьер притащил корыто, так как Мари затеяла стирку. Ортанс носила из колодца воду, а Бизонтен пошел в сарай за хворостом. Он уже собрался развести огонь, когда вдруг услышал цоканье лошадиных копыт и стук колес легкой повозочки. Он выпрямился. Восседавший в повозке мастер Жоттеран в своем кожаном капюшоне, спускавшемся на спину, казался еще более кряжистым, чем обычно. Подняв голову, он широко взмахнул рукой. Так весело взмахнул. И лицо его сияло.

Голос Бизонтена прозвучал как призыв охотничьего рожка:

— Эй! Все сюда! Наш спаситель приехал!

И тут же громовой его хохот раскатился по залитому солнцем двору.

Все присутствующие собрались вокруг повозки, даже не дав мастеру времени спрыгнуть на землю, а тот, улыбаясь, вытирал покрасневшие и заслезившиеся от солнца глаза. От кобылки его шел пар, и Пьер предложил:

— Хотите, я ее распрягу и оботру соломенным жгутом?

— На мой взгляд, ты единственный солидный человек среди всей вашей братии, — заметил мастер Жоттеран, и по улыбке его все сразу поняли, что он принес им добрые вести. — Только не уводи ее в конюшню, а то не узнаешь, что я вам расскажу.

Старик Фонтолье, услышавший, должно быть, стук колес, тоже приплелся сюда, с трудом ковыляя. И когда он вытянул тощую свою шею, чтобы получше разглядеть, что здесь происходит, Бизонтен прочел в его взгляде смертную тоску. Ортанс, должно быть, тоже заметила это, так как подошла поближе к старому реверольскому отшельнику и сказала:

— Не грустите, дедушка. Мы непременно приедем вас повидать.

В ответ старик ехидно усмехнулся и вздохнул:

— Все так обещают, но никого с тех пор я что-то не видел!

Он вроде бы еще сильнее сгорбился, казалось, ветхая его одежда вот-вот лопнет на спине.

— Не приду я с вами прощаться да обниматься, — добавил он. — И не буду слушать, что тут Жоттеран вам скажет. Я-то знаю, что вы услышите. Ну, счастливого вам пути.

Он повернулся и зашагал прочь, а оставшиеся смотрели, как уходит в свое логово этот старик, похожий на придавленное насекомое, такой уныло-серый на фоне этой роскошной снежной белизны. Каждый его шаг вздымал облачко подтаявшей воды. И Бизонтен подумал: «Не бывает такой радости, что не омрачила бы душу другого».

Царило молчание, нарушаемое только шарканьем соломы о бока кобылки. Бросив жгут на землю, Пьер отвел ее в конюшню, где стояли остальные лошади, и вернулся к своим. Вот тогда-то мастер Жоттеран медленно заговорил;

— Не знаю, угодил ли я вам или нет, приняв такое решение, но иначе поступить не было ни малейшей возможности, во всяком случае сейчас.

Он обвел взглядом присутствующих. Казалось, он колеблется, прежде чем продолжать свою речь, и к сердцу Бизонтена на мгновение подступил страх. Старик, очевидно, догадался, что затянувшееся молчание испугало его слушателей, и поэтому поторопился договорить: