Новый Мир - Александр Столбиков

Василевский потянулся до хруста, расправил плечи, вытянул до упора ноги, растягивая мышцы. С наслаждением почувствовал, как кровь бодро заструилась по затекшим за время полета членам. Он не выспался, но хронический недосып был неизбежным злом и вечным спутником военных и дипломатов. Впереди была встреча, о которой договаривались лично руководители держав, все было рассчитано по минутам, и для какого-то сна времени не оставалось совершенно.

Александру Михайловичу нравилась его работа, очень нравилась. Но в такие минуты и перед такими встречами он чувствовал некоторую ностальгию по прошлому. И ловил себя на мысли, что если бы в свое время он отказался, то все могло сложиться совершенно иначе. Продолжил бы военную карьеру, сейчас вполне мог бы быть заместителем Шапошникова, начальником управления, а там, кто знает, почему бы и не начальником Генерального штаба СССР?..

Мечты, мечты…

Чайник, невесомое создание снежной белизны, склонился в умелых руках, в такую же белоснежную и невесомо-изящную чашку устремилась струя темнокоричневой жидкости. Воздух наполнился терпким ароматом прекрасного чая. Василевский изобразил соответствующее моменту восхищение. Вообще-то он предпочитал кофе, пристрастившись к нему в последние пару лет, но президент Гарольд Ходсон полагал, что настоящий русский не пьет ничего, кроме крепчайшего чая, и всегда самолично угощал гостей из СССР лично же заваренным напитком без сахара. Василевский давным-давно привык к кофе с молоком и медом, но не видел никакой причины для того, чтобы мешать гостеприимному хозяину проявлять обходительное внимание, тем более огорчать его отказом. Чай так чай.

Президент принял его тет-а-тет, хотя обычно на их встречах присутствовала его жена Барбара, и очень часто — вице-президент.

Сегодня Барбары Ходсон не было, это могло означать все что угодно, от несерьезного отношения президента к вопросу до как раз наоборот — предельно серьезного и нежелания посвящать в суть разговора даже ближайшее окружение.

— Чай, напиток богов, данный нам специально для того, чтобы искать в нем убежища от суеты бытия…

Внешне президент был похож на «безумного профессора» из популярных в Америке историй в картинках — «комиксов». Пристрастие к белому, взлохмаченные седые волосы, непослушно торчащие в разные стороны, глаза, близоруко и доверчиво взирающие на мир сквозь стекла круглых очков в поцарапанной оправе. Высокопарный слог и склонность к отвлеченным велеречивым отступлениям. Он и выражался, как профессор провинциального университета, слегка выживший из ума добряк и наивный мечтатель.

Александр Михайлович до сих пор со стыдом вспоминал, как искренне купился на этот тщательно культивируемый образ. Слава богу, в ту самую первую встречу он был всего лишь помощником Молотова. А тот был старой прожженной лисой, ищущей каверзу в каждом слове и измерявшей успех по интенсивности возмущения в иностранной прессе. Впрочем, Василевский был не одинок, даже сограждане считали Ходсона кем-то вроде Рождественского Зайца, слегка полоумным, который раз за разом угадывает верные политические и экономические ходы и решения именно в силу того, что «не от мира сего». Было забавно наблюдать, как нация, закореневшая в глубоком материализме и практичности, поддалась коллективной магии веры в силу удачи.

Но если у президента САСШ и было что-то от «безумного профессора», так это прекрасное образование и энциклопедические познания во множестве сфер знания. И ум — изощренный, острый, как скальпель, безжалостный, как штык. Иного и не могло быть у того, кто уже четвертый срок вел Штаты через бурное и опасное море политики тридцатых-сороковых годов, спасая от удушающего кризиса.

— Отведайте, мой скромный друг. Отведайте.

Василевский послушно отведал. Тем более что оно того стоило — чай и в самом деле был великолепный. То, что ему сейчас было нужно — крепчайший напиток, изгоняющий из тела усталость и бодрящий разум.

Он еще раз окинул взглядом окрестности. Президент принял русского посланника не в Белом доме и не в каком-нибудь официальном здании, но в своей личной резиденции. На широкой и открытой веранде, окруженной тесным строем кипарисов. Василевский был привычен к советскому стилю политических совещаний вдали от шума и посторонних глаз — на дачах и закрытых точках. Но для американцев и персонально Ходсона это было нехарактерно. В живописных частных уголках решали, как правило, вопросы бизнеса, а не официальной политики.

— Благодарю вас, господин президент, ваш чай просто великолепен, — осторожно начал он.

Ходсон широко и искренне улыбнулся, излучая счастье и удовольствие от полученной похвалы.

— Признаться, при каждой встрече я удивляюсь вашему радушию и гостеприимству, — продолжил зондаж Василевский. — Но сегодня вы просто шокировали меня. Еще утром я мерз в самолете, — на этом месте его непритворно передернуло, — теперь же мы ведем беседу в этой обители покоя и уюта…

Он закончил предложение многозначительной паузой. Следовало выяснить, что скрывалось за встречей один на один вдали от всяческого официоза.

— Стремление укрыться от суеты большого города, мой друг, всего лишь тяга к покою, естественная для человека в моем возрасте, — добродушно и бесхитростно ответил Ходсон, но в его близоруко прищуренных глазах прыгали веселые чертики, а в морщинках у уголков рта таилась улыбка. Опытному Василевскому это сказало многое. Ни тени эмоции не могло проскользнуть вовне помимо желания президента. На мгновение Александру Михайловичу захотелось отбросить в сторону все тонкости и хитросплетения дипломатического этикета и завести предельно откровенный разговор. Но только на мгновение.

— Да, тяжкая ноша государственного деятеля зачастую утомляет даже лучших из нас…

«Нет, — подумал он, — ну как все-таки хорошо, что у меня оказались способности к изучению иностранных языков. Теперь можно вести разговор совершенно на равных, свободно ориентируясь во всех тонкостях и игре слов английского языка».

— Итак, что составит предмет нашего разговора сегодня? — спросил Ходсон, сделав глоток и внимательно глядя на Василевского поверх чашки, исходящей ароматным паром.

А вот теперь наступил самый важный момент. Василевский уже не один год трудился на дипломатическом поприще, он был умен и успешен. Но сейчас чувствовал себя идущим по тончайшему льду.

— Я бы хотел побеседовать об Англии…

Он замолчал, давая возможность Ходсону принять либо отвергнуть тему.

— Да, старая добрая Англия, — подхватил президент, — это весьма достойный повод для разговора. Но какой из аспектов интересует вас больше всего?..

Тема была принята и принята достаточно благосклонно, теперь уже президент сделал многозначительную паузу. Они перебрасывались словами, как шариками, сделанными из тончайшего стекла, осторожно отправляя собеседнику скупые, тщательно продуманные фразы и не менее осторожно принимая ответные. Со стороны их диалог мог показаться ни к чему не обязывающим разговором двух старых добрых друзей, но только со стороны. Здесь не было ни одного лишнего движения, ни одного слова, которое не было бы тщательно измерено, взвешено и только после этого — произнесено.

— Нежелание англичан примириться с неизбежностью весьма огорчает нас всех. Это неразумно и недальновидно.

— Всегда тяжело признать свои ошибки и принять их последствия. Прямой взгляд в лицо действительности — удел сильных.

— К сожалению, фактическое положение англичан не в полной мере соответствует их притязаниям.

— Друг мой, кто может объективно оценить соответствие желаемого и действительного?.. Только Всевышний, а Он весьма скуп на общение с нами, детьми Его.

— Быть может, быть может… Однако бывают времена, когда даже невооруженный взгляд позволяет оценить суть вещей, не говоря уже о более… специфических средствах.

— Не буду спорить, отсюда, из-за океана, видно гораздо хуже, нежели вам и вашим немецким друзьям. Строго говоря, отчасти я склонен согласиться с вами. Британский лев переживает не самые лучшие времена…

Улыбка — это было самое сложное. Она должна была быть легкой, как взмах крыльев бабочки, в то же время зримой, полностью и исчерпывающе отражать все тончайшие оттенки мысли хозяина, но при этом быть абсолютно естественной в каждый момент.

— Мы стремились всеми силами решить вопрос к всеобщему благу. Но, увы, наши старания раз за разом разбиваются о… некритическое восприятие английских лидеров.

— При некотором желании их можно понять, — дипломатично заметил Ходсон.

— Это факт, и ваше замечание справедливо. Но хотел бы отметить, что наши действия преследовали своей целью лишь защиту наших исконных интересов и самозащиту. Если же нам и приходилось иногда превышать разумную меру, то исключительно из опасения и отсутствия опыта.