Ангел Возмездия - Юрий Петухов

Из угла скрипучим сатанинским смехом засмеялись обнявшиеся и по-прежнему трясущиеся упыри-фантомы. Они тянули свои лапы-крючья, скалили звериные клыкастые пасти, раздували ноздри. Иван все видел. Они даже привстали, явно намереваясь наброситься на беспомощного... Но Иван опередил их. Это был единственный выход – он резко, с головой погрузился в пурпурную пузырящуюся массу. На минуту потерял ориентацию, способность дышать, слышать, видеть... но понял, он поступил верно. И как сразу не догадался?!

Ведь еще в детстве его учили – если попадешься во время купания в реке в сильный водоворот, не сопротивляйся ему, не дергайся, ныряй прямо в него да поглубже, и только тогда выберешься, спасешься. Иван и нырнул в эту жуткую клоаку, образовавшуюся на месте его собственного кресла. На ощупь продрался сквозь нагромождение каких-то трубок, трубочек, через заполненное слизью пространство и выскочил наверх в полутемном помещении. Попробовал сдвинуться, но у него ничего не вышло – со всех сторон его сдавливали жесткие металлические ребра. Тогда он с силой ударил ногой – не глядя, прямо вперед. Что-то с треском вылетело от его удара наружу, а следом, не удержавшись, вылетел он сам. Упал, перевернулся через голову. Но еще на лету догадался: он выскочил из ремонтного отсека капсулы в основное помещение, где и был до того, выскочил, вышибив люк-заглушку. Это было наваждение! Иван знал, что нельзя ничему этому верить. Но он все это видел, ощущал – как же ему не верить?! Когда он тонул, то он тонул самым жутким образом, когда из него сосали кровь, он от бессилия и боли, не мог по-настоящему сопротивляться... Так что же это – бред, галлюцинации, реальность?! Иван не мог это объяснить. Пускай объясняют те парни, что занимаются Осевым измерением по секретному проекту, пускай! А ему лишь бы выбраться по добру, по здорову!

Он вскочил на ноги, бросился к сейфу. И все-таки вытащил лучемет. Первым делом он сжег пузырящуюся пурпурную трясину вместе с креслом или тем, что от него осталось. Красноватая пена еще долго шипела на полу. Но он водил и водил стволом слева направо, вверх и вниз. С одним дело было покончено. Не в силах сдержать обуявший его нервной дрожи, дико оскалясь и дергая головой, он развернулся к упырям. Палец лег на спусковой крюк.

– Ты чего это охренел, старина? – спросил его Гуг Хлодрик невозмутимо.

Он сидел на полу и, придерживая рыдающую Свету за плечо, утешал ее. Он был спокоен. Зато она с каждым его утешительным словом начинала рыдать пуще прежнего.

– Убирайтесь вон! Не то я испепелю вас!!! – почти завизжал Иван. Он не сомневался, что перед ним распоясавшиеся, обнаглевшие фантомы. Но рука не поднималась на них. – Во-он!!!

– Ты дурак, Ваня! – сказал Гуг и приподнялся.

– Еще шаг, и я прикончу тебя!

– Нет, Ваня, ты не посмеешь стрелять в своего лучшего друга, не посмеешь!

– Я сожгу тебя, Гуг! Предупреждаю, оставайся на месте, если ты не желаешь убираться! – голос Ивана опять сорвался до сипа.

– Нет! Ничего ты не сделаешь! Гляди, у меня за спиной твоя жена, она плачет... Ты не посмеешь жечь ее из лучемета! Ты никогда себе это не простишь потом, Ваня! И не надейся, ты этого никогда в жизни не забудешь! Тебя измучает память! Она вгонит тебя в гроб!

– Стой!!!

Гуг приближался. Их разделяло всего четыре метра.

– Не стреляй в него, Иван! – дрожащим голоском попросила из угла Света.

– Ради нашей любви, ради меня, не надо! Ты же любил меня?!

– Я убью его как паршивого крысеныша! – завопил Иван, теряя выдержку. – Не подходи!!!

– Поздно, Ваня! – процедил Гуг.

И метнулся вперед. Он мгновенно выбил лучемет из рук Ивана. Схватил за горло, сжал его. Иван почувствовал, что не выдержит и полминуты.

Сопротивляться чудовищной силе он не мог. Но Гуг тут же отпустил горло. Нагнулся и ухватил Ивана за щиколотки, перевернул, встряхнул и стал без намека на жалость и сострадание бить его головой об пол. На этот раз Иван почти не чувствовал боли – все в нем уже омертвело, отупело. Он лишь сотрясался в такт ударам и не мог оторвать взгляда от псевдосветы. Это невообразимое существо с головой и волосами его жены, тянуло сейчас к нему полупрозрачную корявую когтистую лапу и без передышки хохотало – истерически, взахлеб.

Но лапа не успела дотянуться до Ивана. Один из ударов оказался последним – Иван почувствовал, что Гуг добился-таки своего и пробил им днище капсулы. Иван вылетел в рваное отверстие наружу. Его должно было разорвать в безвоздушном пространстве. Но его почему-то не разорвало. Он летел в черноте и пустоте. Он видел, как удаляется от него потрепанная, списанная, но все же вполне пригодная для полетов капсула. Но даже в этом положении он не пожалел, что затеял всю эту историю.

Когда капсула скрылась из виду, Иван еще раз поклялся, что в Осевом измерении его ноги больше не будет!

В следующий миг он очнулся в своем кресле. На коленях у него сидел раздутый до прозрачности Гуг. Он напоминал трехметровый воздушный шар с руками, ногами и головой. И в его брюхе просвечивалось что-то живое, подвижное. Приглядевшись, Иван увидал костлявого, ребристого и мерзкого упыря, того самого. Упырь пытался ему что-то сказать, он приникал пастью к прозрачной стерке-коже, шевелил тонкими губами, скалился, но слова не проникали наружу. Гуг тихо и тяжело сипел. Он был сыр и вонюч.

Иван ударил Гуга прямо в живот... и живой шар лопнул, разбрызгивая по стенам слизь, растекаясь по креслу, по комбинезону... Больше сил терпеть не было. Иван застонал. На коленях у него сидела жена – покойница. И глаза у нее были не русалочьи, и не вампирьи. Глаза у нее были ее собственные. Она с нежностью, любовью и каким-то еле уловимым оттенком жалости глядела на Ивана, гладила его теплой легкой рукой по щеке.

– Видишь? Ты выдохся за какой-то час. Я здесь постоянно, я здесь навсегда, я не могу больше оставаться здесь, это свыше моих сил! Ну неужели ты ничего не понимаешь, Иван? Ведь мы так любили друг друга... Спаси меня, я тебя умоляю, мне больше некого просить, не оставляй, спаси меня! Забери с собой! Прижми к себе, сильно-сильно, накрепко прижми... и я вырвусь отсюда с тобой! Я верю, что вырвусь только бы ты этого хотел!

Иван неожиданно для самого себя прижал ее к груди, сдавил в объятиях ее хрупкое, теплое тело. И он услышал не ушами, а своим собственным сердцем, как учащенно и загнанно бьется ее сердце. Волна нежности и щемящей боли захлестнула его. Он уткнулся лицом в копну пряных душистых волос.

– Я никому тебя не отдам, никому, – прошептал он, обращаясь не столько к ней, сколько к себе самому. – Мы выберемся отсюда вместе! Назло всем выберемся!

Он прижал ее к себе еще сильнее, до боли, до хруста в костях. И она тоже обхватила его, вжалась в твердое мускулистое тело, замерла.