Между идеологией и наукой - Сергей Кара-Мурза

Возьмем простой показатель и увидим, какой тип экономики организовали за 20 лет реформаторы и называют его сегодня «правильным» и «эффективным».

В 1986 г. продукция промышленности в СССР составила 836 млрд. руб., а экспорт 68,3 млрд. руб., в том числе в капиталистические страны 13,1 млрд. руб. То есть, экспорт на мировой рынок был равен в стоимостном выражении 1,6% от продукта промышленности. Экономика СЭВ была кооперирована с СССР, и экспорт в его страны — другое дело. Но даже если суммировать, то весь экспорт составил 8,2% продукта промышленности.

В 2008 г. продукция промышленности РФ составила 24,8 триллиона руб., а экспорт — 472 млрд. долларов или примерно 14 триллионов руб. Это 50% от продукции промышленности. При этом 70% экспорта — сырье. Это значит, что деиндустриализация реально произошла, и страна живет, распродавая невозобновляемые ресурсы, добываемые на месторождениях, разведанных и обустроенных в СССР. На сколько времени еще хватит добычи?34 Ясно, насколько теперь зависит России от внешнего рынка.

В этом плане Н.П. Шмелев в важной статье трактует экономические перспективы России так: «Наиболее важная экономическая проблема России — необходимость избавления от значительной части промышленного потенциала, которая, как оказалось, либо вообще не нужна стране, либо нежизнеспособна в нормальных, то есть конкурентных, условиях. Большинство экспертов сходятся во мнении, что речь идет о необходимости закрытия или радикальной модернизации от 1/3 до 2/3 промышленных мощностей…

Если, по существующим оценкам, через 20 лет в наиболее развитой части мира в чисто материальном производстве будет занято не более 5% трудоспособного населения (2-3% в традиционной промышленности и 1-1,5% в сельском хозяйстве) — значит, это и наша перспектива» [79].

Давайте внимательно вчитаемся в каждое из этих утверждений. Во-первых, критерием «нормальности» экономики академик считает не степень удовлетворения жизненных потребностей населения и страны в целом, а наличие конкуренции. Это — поразительная вещь, ибо даже один из основателей концепции гражданского общества Гоббс признавал, что существуют два примерно равноценных принципа устройства хозяйства — на основе конкуренции и на основе кооперации, сотрудничества. Он пишет: «Хотя блага этой жизни могут быть увеличены благодаpя взаимной помощи, они достигаются гоpаздо успешнее подавляя дpугих, чем объединяясь с ними». Гоббс отдавал предпочтение конкуренции, но вовсе не считал этот принцип очевидно более эффективным. В своем выборе он исходил, скорее, из внеэкономических критериев.

На что же готов пойти Н.П. Шмелев ради приобретения такого блага, как «конкурентность»? На ликвидацию до 2/3 всей промышленной системы страны! Ну можно ли считать это рациональным утверждением ученого? Можно ли после этого оправдываться, как Черномырдин, что, мол, «хотели как лучше»? Ведь черным по белому писали реформаторы, что деиндустриализация — их цель, «наиболее важная экономическая проблема России».35 Приняла ли элита роль пропагандиста этой цели по зрелом размышлении, сознательно ли она ее поддержала — или поленилась вникнуть в замыслы своих кураторов?

Неосновательный, но все-таки не безумный довод в пользу деиндустриализации и ликвидации сельскохозяйственных предприятий (колхозов и совхозов) сводился к их якобы убыточности. А.Н. Яковлев, говоря о «тотальной люмпенизации общества», которое надо «депаразитировать», приводил такой довод: «Тьма убыточных предприятий, колхозов и совхозов, работники которых сами себя не кормят, следовательно, паразитируют на других».36

Вот мера академика-экономиста: убыточных предприятий, колхозов и совхозов в СССР — тьма. Притом, что было прекрасно известно и общее число предприятий и колхозов, и число убыточных, так что можно дать вполне определенное и абсолютное, и относительное число убыточных, а не прибегать к метафоре «тьма». Реальные величины таковы. В 1989 г. в СССР было 24720 колхозов. Они дали 21 млрд. руб. прибыли. Убыточных колхозов было на всю страну 275 (1% от общего числа), и все их убытки в сумме составили 49 млн. руб. — 0,2% от прибыли колхозной системы. Величина убытков несоизмерима с размерами прибыли. Колхозы и совхозы вовсе не «висели камнем на шее государства» — напротив, в отличие от Запада наше село всегда субсидировало город.

Так же обстояло дело и с промышленными предприятиями. Когда в 1991 г. начали внушать мысль о благодатном смысле приватизации, говорилось: «Необходимо приватизировать промышленность, ибо государство не может содержать убыточные предприятия, из-за которых у нас огромный дефицит бюджета».

Реальность же такова: за весь 1990 г. убытки нерентабельных промышленных предприятий СССР составили в сумме 2,5 млрд. руб., а валовой национальный продукт, произведенный всей совокупностью промышленных предприятий — 320 млрд. руб.! Убытки части системы составляют менее 1% произведенной ею добавленной стоимости — и такую систему предлагают приватизировать, аргументируя ее «нерентабельностью». Кстати, в 1991 г., когда был принят закон о приватизации, убыток от всех нерентабельных промышленных предприятий составил менее 1% от дефицита госбюджета, который взметнулся до 1000 млрд. руб.

Надо также вспомнить миф, который раскручивали академики-экономисты — о том, что советское хозяйство было истощено гонкой вооружений и по этой причине надо было разоружаться и идти с повинной головой к США — они нас простят и пригреют. Это — еще пункт в их черный послужной список.

Начиная с 1950 г. ЦРУ проделало огромную работу по определению реальной величины советских военных расходов. Согласно полученным таким образом оценкам, ЦРУ считало, что военные расходы СССР составляли 6-7% от ВНП. При этом доля военных расходов в ВНП СССР постоянно снижалась. Так, если в начале 50-х годов СССР тратил на военные цели 15% ВНП, в 1960 г. — 10%, то в 1975 г. всего 6%.

В 1976 г. военно-промышленное лобби США добилось пересмотра этих оценок в сторону увеличения. Была создана группа из 5 экспертов (“Команда Б”) под руководством Ричарда Пайпса, она признала оценки ЦРУ заниженными минимум вдвое. Как пишет В.В. Шлыков, «Команда Б после трехмесячной работы представила в декабре 1976 года свой доклад, положивший начало радикальному пересмотру американским руководством степени советской военной угрозы. Результатом такого пересмотра стал новый, несравненно более крутой виток в гонке вооружений между Востоком и Западом».

Как же оценивает уже после краха СССР руководство американской разведки новые величины военных расходов СССР (12-13% ВНП), которые легли в основу политики США? Видный российский эксперт по проблеме военных расходов В.В. Шлыков пишет: «Выводы “Команды Б” об огромных масштабах и агрессивном характере советских военных приготовлений выглядят абсурдно преувеличенными. Не удивительно, что ЦРУ всячески стремится теперь откреститься от этих выводов, на основе которых строилась в основном вся военная политика США с середины 70-х годов. В своем докладе на Принстонской конференции директор ЦРУ Дж. Тенет признает, в частности, что “все до одной Национальные разведывательные оценки (НРО), подготовленные с 1974 по 1986 годы, давали завышенные прогнозы темпов и масштабов модернизации Москвой своих стратегических сил”. Ричард Перл, бывший замминистра обороны США по международной безопасности, писал: “Остается загадкой, почему была допущена столь огромная ошибка, и почему она приобрела хронический характер. Возможно, мы так и не узнаем истину”» [99] 37.

Здесь давайте зафиксируем факт: величина военных расходов СССР в размере 12-13% ВНП признана в США абсурдно завышенной. Можем считать ее за верхний предел той величины, точно установить которую мы не можем. Исходя из структуры расходов на оборону выходит, что собственно на закупки вооружений до перестройки расходовалось в пределах 5-10% от уровня конечного потребления населения СССР. Таким образом, утверждение, будто «мы жили плохо из-за непосильной гонки вооружений» является ложным.

В.В. Шлыков пишет об этом в 2001 г.: «Сейчас уже трудно поверить, что немногим более десяти лет назад и политики, и экономисты, и средства массовой информации СССР объясняли все беды нашего хозяйствования непомерным бременем милитаризации советской экономики. 1989-1991 годы были периодом настоящего ажиотажа по поводу масштабов советских военных расходов. Печать и телевидение были переполнены высказываниями сотен экспертов, торопившихся дать свою количественную оценку реального, по их мнению, бремени советской экономики…

Министр иностранных дел Шеварднадзе заявил в мае 1988 года, что военные расходы СССР составляют 19% от ВНП, в апреле 1990 г. Горбачев округлил эту цифру до 20%. В конце 1991 г. начальник Генерального штаба Лобов объявил, что военные расходы СССР составляют одну треть и даже более от ВНП (260 млрд. рублей в ценах 1988 года, то есть свыше 300 млрд. долларов). Хотя ни один из авторов вышеприведенных оценок никак их не обосновывал, эти оценки охотно принимались на веру общественностью… Надо сказать, что давая свои оценки военного бремени СССР, ни М.Горбачев, ни генерал В. Лобов, ни академики О. Богомолов и Ю. Рыжов никогда не приводили никаких доказательств и расчетов в подтверждение своих слов» [99].