Сад земных наслаждений - Джачинта Карузо

Йероен, узнав об этом, сразу явился отговаривать жену:

— Ты должна отдохнуть, иначе тоже заболеешь.

— Ей нельзя оставаться одной. Я буду сидеть с ней.

— Но она не одна. Кто-то из слуг всегда в комнате.

— Это не то. Ей нужна я.

Всю первую ночь Алейт молилась Деве Марии и дала обет отказаться от жемчужных сережек, если та исцелит Агнес. Это был свадебный подарок ее отца, и она очень им дорожила. Это были самые красивые жемчуга в Хертогенбосе.

На следующее утро, отупевшая от бодрствования, с болью во всем теле оттого, что столько часов провела на коленях, Алейт помогла служанке вымыть и переодеть Агнес. Ей было почти приятно выполнять самые изнурительные работы, потому что в глубине души ее терзало чувство вины. Алейт беспрестанно повторяла про себя: если бы она не отвезла компаньонку в Рудекен, та бы не заболела.

Йероен, прежде чем отправиться в мастерскую, снова попросил ее отойти от изголовья Агнес.

— Отдохни хоть несколько часов. Служанка останется с ней.

— Я хочу держать ее за руку и рассказывать ей новости о жизни двора. Быть может, это пробудит ее ото сна.

Муж помрачнел и молча ушел. К вечеру снова приехал лекарь. Он сказал, что положение больной не изменилось, и Алейт посчитала это хорошим известием, поскольку весь день боялась ухудшения. Пока Агнес спит, ничего плохого не случится.

Вернулся Йероен.

— Ты должна поесть. Я побуду с ней.

Алейт пообещала себе не покидать Агнес, но один взгляд на полное решимости лицо мужа — и ей пришлось уступить. От еды ее тошнило, Алейт смогла проглотить лишь несколько ложек супа. Воспользовавшись моментом, когда служанка отвернулась, она вылила содержимое тарелки из окна и вернулась к больной.

Йероен обеспокоенно посмотрел на нее:

— Уже вернулась?

— Я поела, как ты хотел.

— Это ведь для твоей же пользы. — Он нахмурился. — Если бы Агнес могла говорить, уверен, она бы запретила тебе так себя изматывать.

Вторая ночь показалась Алейт бесконечной. Она стояла на коленях и молилась Деве Марии, чтобы та совершила чудо, и упорно боролась со сном, от которого веки тяжело опускались помимо ее воли. Несколько раз она ненадолго впадала в забытье и сразу же резко просыпалась. Ей снилась Агнес, которая грозно указывала на госпожу пальцем и обжигала ее огненным взором.

Утром, впервые с тех пор, как девушке стало хуже, Алейт потеряла веру, которая поддерживала ее даже в самые страшные мгновения. Она вдруг осознала, что Агнес никогда не встанет с постели, и почувствовала себя потерянной. Если она умрет, как Алейт жить дальше с таким грузом на совести?

Йероен заглянул в комнату с порога и ушел, не сказав ни слова. Он тоже выглядел обессиленным. «Но кто бы не страдал, видя, как угасает жизнь?» — подумала Алейт устало. Казалось невероятным, что болезнь так быстро забрала жизнь девушки.

Алейт вдруг вспомнилось, как Агнес восторженно улыбалась еврею в тот вечер на карнавале. Она никогда не видела компаньонку такой счастливой, а теперь все кончено, все забрала неумолимая болезнь. Или зловещее колдовство — из головы у Алейт не выходили слова крестьянки о приворотном зелье.

Она часто думала об этом. Если бы у Алейт были доказательства тому, что причина болезни — именно зелье, она могла бы по крайней мере освободиться от угрызений совести за то, что увезла девушку в Рудекен. Она готова была что угодно отдать, лишь бы облегчить душу. Теперь Алейт больше не верила в оправдание, которое, словно молитву, долгие месяцы повторяла про себя: все это было ради блага Агнес. Правда состояла совсем в другом и, сколько Алейт ни пыталась обманывать себя, теперь вырвалась наружу: она увезла Агнес только лишь из ревности.

Да, из ревности, какой никогда прежде не испытывала. Столь сильной, что из-за нее Алейт готова была лгать и плести интриги. В этом и состояла ее страшная тайна, в которой она никому не могла признаться и которую намеревалась унести с собой в могилу, даже если тем самым обрекала себя на вечное пламя преисподней.

Эти мысли мучили Алейт весь нескончаемый день. Лекарь пришел ровно в назначенное время, с наступлением вечера, осмотрел больную и лишь покачал головой.

Когда он ушел, чудовищная усталость охватила Алейт. Она опустилась на скамейку в изножье кровати и закрыла глаза.

Ее разбудил вопль служанки, вошедшей в комнату с ужином на подносе. Алейт вскочила на ноги и остолбенела: изо рта Агнес вытекала струйка крови. Она испачкала грудь больной и алой розой растеклась по простыням.

Алейт бросилась к девушке, но было слишком поздно: она не дышала.

12

На следующий день, явившись на работу, я нервничал и не испытывал ни малейшего желания разговаривать со своими подчиненными. Сам же первый готов признать, что в таком расположении духа я невыносим: замыкаюсь в себе и посылаю весь мир к черту. И это из-за вчерашнего вечера.

Я ожидал любого приема со стороны Лоры Кисс, но она поступила наихудшим образом: повела себя так, словно меня вообще нет. Вернувшись домой, я долго думал, но не нашел достойного объяснения ее реакции. Хотел было позвонить Бренде или Арабелле, чтобы развеяться. Но потом отказался от этой затеи — было уже слишком поздно. Сон не шел, и я взялся за следующую главу об Алейт ван дер Меервенне. Я испытывал странное родство с ней, хотя, узнав о смерти ее несчастной компаньонки, был несколько разочарован.

В участке царило необычное оживление. Николз с головой ушел в работу, другие тоже, казалось, были очень заняты, и только Ребекка не показывалась. Я отсиживался у себя, и тут она объявилась.

Выглядела Ребекка ненамного лучше меня. Синяки под глазами, лицо усталое — явно просидела всю ночь за компьютером.

— Какие-нибудь новости? — спросил я неохотно.

— Мы с Тау договорились о встрече.

Ее тон меня взбесил. Она была похожа на девочку-подростка, которая собирается на первое свидание.

— Когда?

— Сегодня днем.

— Вижу, вы не теряете времени, — заметил я язвительно. — Вы уже предупредили Николза, чтобы он все подготовил в пабе?

Ребекка смущенно кашлянула.

— Есть одна проблема, сэр.

— Какая? — спросил я решительно, намереваясь пресечь любые попытки осложнить мне жизнь.

— Тау назначил мне встречу в другом месте.

— Что вы такое говорите? — взорвался я. — Вы отлично знали, что мы выбрали.

— Тау об этом и слышать не хотел. Он сказал, что встретится со мной только в кафе при Национальной галерее.

— И вы согласились?

— У меня не оставалось выбора, сэр.

— Нет, оставалось! — прорычал я. — Достаточно было сказать, что вы подумаете, а потом посоветоваться со мной. Вы разве забыли, что здесь решения принимаю я? А вы должны их выполнять.

Взгляд Ребекки стал ледяным.

— Если бы я сразу же не дала ответ, мы бы уже ничего не смогли сделать. Тау сказал: «Соглашайся или уходи». Учитывая, как много поставлено на кон, я сочла необходимым принять его предложение.

— Мне наплевать на ультиматум Тау. Вы превысили свои полномочия, сержант Уэнстон.

Я вел себя как последний ублюдок и сукин сын. Ребекка правильно сделала, что согласилась. Тау был для нас слишком важен, нельзя было его упускать. Но искушение вылить свой гнев на напарницу оказалось слишком велико.

Кабинет погрузился в молчание. Ребекка смотрела в пол, а я смотрел на нее, чтобы насладиться тем, как она сдастся и признает свою вину.

Действительно, она подняла на меня глаза и проговорила:

— Так, значит, мне не идти к трем часам в кафе Национальной галереи? Этого вы хотите?

Мы долго сверлили друг друга взглядами. В глазах Ребекки кипела ненависть. Да уж, прощения она у меня не попросит даже под пытками.

Я медленно поднялся, прошелся вокруг письменного стола и остановился перед Ребеккой. Она инстинктивно отпрянула.

Я как-то читал, что в Америке XVII века жених и невеста квакеры разговаривали друг с другом через полую деревянную трубку, сидя на диванах, стоявших в разных концах гостиной. Если бы я предложил такой способ общения Ребекке, впервые за всю историю наших отношений она приняла бы мое предложение с радостью.

— Сержант Уэнстон, — сказал я, подходя к ней ближе, — я хочу только распутать это дело как можно скорее. И для этого мне нужно ваше сотрудничество.

— Я к вашим услугам, сэр.

Я решил больше не зверствовать. Мне нравилось шпынять Ребекку, но я всегда точно знал, когда нужно остановиться.

— Отправляйтесь к Николзу и помогите ему разработать новый план. Может, в кафе музея камеру даже проще спрятать, чем в пабе, У всех туристов сейчас есть камеры. — Я взглянул на часы. — Уже одиннадцать. У нас осталось мало времени.

Ребекка вышла, не сказав ни слова. Я чувствовал себя немного виноватым за то, что так с ней обошелся. Она ведь хорошо поработала. В моем столе лежала последняя из приготовленных ею бумаг, озаглавленная «Френгер и триптих „Сад земных наслаждений“».