Театр теней (журнальные иллюстрации) - Клиффорд Саймак

на тысячи планет. Вы принимали в этом участие. Неужели вы не испытываете хотя бы некоторого удовлетворения?..

— Вы играете абстракциями,— перебил его Янг.— Все это касается только меня… определенной специфической массы протоплазмы в форме двуногого существа, называемого, как это ни смешно, Эндрю Янгом. Я был бескорыстен всю свою жизнь. Я мало просил для себя. Но сейчас становлюсь совершенным эгоистом и прошу рассмотреть мое дело как персональную проблему, а не как расовую абстракцию.

— Признаете вы это или нет,— возразил Станфорд,— но данная проблема отнюдь не персональная. И ее непременно следует решить раз и навсегда во имя спасения всей расы.

— Но именно это я и пытаюсь втолковать вам,— мгновенно отреагировал Янг,— Это проблема, с которой вам самим обязательно предстоит столкнуться. Однажды вы решите ее, но пока просто обязаны сделать поправку на тех, перед кем она уже стоит.

— Подождите немного,— посоветовал председатель Риггз,— Кто знает… Сегодня, завтра…

— Или через миллион лет!— резким тоном прервал его Янг и вышел — высокий энергичный человек, чьи шаги от гнева стали быстрыми, тогда как обычно он ступал неторопливо и устало.

Конечно же, существовал один шанс.

Но надежды было мало.

Как человек может вернуться на почти шесть тысяч лет назад и уловить наконец то, чего никогда не понимал?

Эндрю Янг помнил все. Помнил так четко, как будто это случилось сегодня утром. Каким прекрасным и великолепным казалось происходящее! Чувство счастья было новым и ярким, как крыло синей птицы апрельским утром или как скромные лесные цветы после проливного дождя.

Он был мальчиком, он видел синюю птицу, но не мог подобрать слова, чтобы описать ее и дать ей название. Он лишь показывал на нее своими маленькими пальчиками и складывал губы, словно говоря: «Ух ты!»

«Однажды,— думал он,— она была у меня в руках, а я даже не имел понятия, что это такое и как это ценно. Сейчас-то я знаю ей цену, но, увы, она исчезла — покинула меня в тот день, когда я стал думать как человеческое существо. Первая взрослая мысль слегка отстранила ее, вторая отодвинула еще дальше, и, наконец, она исчезла куда-то, только не знаю куда».

Он сидел в кресле в маленьком дворике, выложенном каменными плитами, и чувствовал, как солнечные лучи проникают сквозь дымку в ветвях деревьев, уже почувствовавших весну и постепенно раскрывавших нежные листья.

«Что-то другое…— размышлял про себя Эндрю Янг,— Что–то, не родственное человеку. Маленький зверек, который мог выбирать свой путь из множества дорог. И конечно же, мой выбор оказался неправильным. Я выбрал путь Человека. Но был и другой путь. Должен был быть — я уверен. Прекрасный путь домового или, может быть, даже эльфа. Это звучит сейчас глупо и по-детски, но так было не всегда.

Я выбрал путь человека, потому что меня подвели к нему. Меня толкали на него, как овцу в стаде.

Я вырос и потерял то, что имел».

Он сел и напряженно задумался, стараясь проанализировать события и понять, что же именно он искал и чему не было названия — разве только: «счастье». Счастье — состояние существования, а не та вещь, которую можно получить обратно или схватить. Он мог вспомнить, что это за чувство. С глазами, открытыми в настоящем, он мог вспомнить красоту дня в прошлом, его божественную чистоту, великолепие красок, которые сияли так ярко, как никогда потом, как будто не прошло и дня с момента Творения и мир до сих пор был по-новому ясен. Конечно, он и был новым. Он должен был быть таковым для ребенка. Но это не объясняет всего — не объясняет бездонности видения, познания и веры в красоту и божественность нового чистого мира. Это не объясняет нечеловеческого восторга, вызванного открытием, что существуют цвета, чтобы видеть, запахи, чтобы чувствовать, и мягкая зеленая трава, чтобы до нее дотрагиваться.

«Я безумен,— сказал себе Янг,— Или становлюсь безумным. Но, если безумие приведет меня обратно к пониманию того странного ощущения, которое я испытывал в детстве, к тому, что было потеряно, я приму безумие».

Он откинулся в кресле, по-прежнему не открывая глаз и уносясь мыслями в прошлое.

Мальчик сидел на корточках в углу сада. С грецких орехов опадали листья, похожие на дождь из шафранного золота. Он поднял один, но тот выскользнул из его пальцев, потому что детские руки были еще пухленькими и с трудом удерживали предметы. Он попытался снова и на этот раз схватил лист за черенок. Теперь он видел, что это не просто пятно желтизны: лист был изящным, с множеством маленьких прожилок. Мальчик держал лист так, что солнце просвечивало сквозь него золотым светом.

Он присел на корточки с зажатым в руке листом и замер от наступившей вдруг тишины. Потом он услышал шорох лежавших вокруг прихваченных морозом листьев, которые словно шептали ему тихо о том, как они проплыли по воздуху и вместе с другими своими золотыми собратьями нашли наконец постель.

В этот момент мальчик ощущал себя одним из этих листов, частью шепотов, которые они издавали, частицей золотого сияния осеннего солнца и далекого синего тумана над холмом, тем, что возвышался над яблоневым садом.

Камень скрипнул под чьей-то ногой… Янг открыл глаза — и золотые листья исчезли.

— Сожалею, что побеспокоил вас, Предок,— сказал мужчина,— Мне было назначено на это время. Я бы не побеспокоил вас, если бы знал…

Янг укоризненно уставился на него, не произнося ни слова.

— Я ваш родственник,— пояснил пришедший.

— Ну, в этом можно не сомневаться,— откликнулся Янг.— Вселенная переполнена моими потомками.

Человек слушал его со смирением.

— Конечно, иногда вы можете быть недовольны нами. Но мы вами гордимся, сэр! Поверьте, мы почитаем вас… Ни одна семья…

— Знаю,— перебил его Янг,— Ни в одной другой семье нет такого старого ископаемого, как я.

— Точнее — такого мудрого,— сказал мужчина.

Эндрю Янг фыркнул.

— Не мели чушь! Давай лучше послушаем, что ты скажешь, раз уж ты здесь.

Техник смущался и нервничал, но оставался почтительным. Все уважительно вели себя с предками, кем бы они ни были. Тех, кто был рожден на смертной Земле, теперь осталось немного.

Нельзя сказать, что Янг выглядел старым. Он выглядел как все люди, достигшие зрелости, а его прекрасное тело могло принадлежать и двадцатилетнему.

Техник выглядел изумленным.

— Но сэр… это…

— Медвежонок,— закончил за него Янг.

— Да-да, конечно, вымерший земной вид животного.

— Это игрушка,— объяснил ему Янг.— Очень древняя игрушка. Пять тысяч лет назад у детей были такие. Они спали с ними.