Бешенство небес - Лев Жаков

Он сел на квадрат, поразмыслил и нарисовал в воздухе перед собой плоскую фигуру. За пальцем возник и тут же истлел синеватый искрящийся след. Капитан стал водить рукой быстрее, еще быстрее, пока не добился того, что перед лицом повис мерцающий овал.

– Вот так? – спросил он сам у себя. В наполняющей пузырь субстанции слова звучали необычно, коротко: с бульканьем выскочив изо рта, мгновенно улетали куда-то, тут же стихая.

– Мы очень быстро летим, – продолжал он. – Очень. И движемся вдоль большого вытянутого круга, то есть овала. Что это значит? Гвалта... а дальше? Бескайское море, Тхай и Грош, правильно? Потом – поворот, и вот где-то вверху проносится Эрзац. Что еще? Завихрение... о, Великая Канструкта! Выходит, Источник Облаков находился под Завихрением на северном конце Груэр-Конгруэра! Вот как... любопытно. И дальше, дальше... ну да, потом над нами Гельштат. Там была эта мускулистая почка, удивительная и мерзкая... или удивительно мерзкая? Потом серапионы – то есть Оглое море над нами – и вот он, таинственный Прадеш! – Капитан надолго замолчал, устало прикрыв глаза, наконец спросил у меча: – А ты чем питаешься, мой разговорчивый некрофил? Должно быть, кровью убитых тобою врагов? Потерпи, как только выдастся случай, я убью кого-нибудь – тобой и для тебя. Предпочитаешь кровь девственниц, могучих воинов, невинных детей или мудрых старцев? Папочка обеспечит тебя всем, чем пожелаешь, – и чьи-нибудь кишки на десерт. – Тео похлопал себя по животу. – Ну-ну, от голода в голову лезут кровожадные мысли. Надо поспать. Есть хочется все сильнее, и еще... В конце концов и чудеса становятся скучными!

Выставив голову из дыры, Уги-Уги посмотрел в провал. Там плескалось желтое световое озеро, на поверхности которого лениво парили, описывая круги, около десятка пауногов. Глаза монарха тут же заслезились от бьющего снизу света, в голове загудело. Уже давно желтое сияние постепенно просачивалось под череп и разъедало мозг, покрывая его медленно вспухающими и лопающимися пузырями. А если монарх выглядывал в провал, то его словно били по затылку пыльным мешком с гношилем: столб света начинал извиваться, все плыло, гудение в голове становилось надсадным, а в окружающем пространстве, затянутом бледной дымкой, появлялись щели, сквозь которые заглядывали чьи-то нечеловеческие глаза.

Все же Уги-Уги некоторое время оставался в той же позе, хотя смотрел не на озеро кипящего света и пауногов. Под отверстием, из которого он выглядывал, протянулась открытая галерея, узкая и полутемная, обрамленная свисающими вдоль склона толстыми желейными корнями. На галерее этой находились люди.

Не безкуни – с ними толстяку приходилось сталкиваться уже трижды, их сразу можно было узнать по дерганым жестам. Нет, внизу были обычные люди.

Тяжело ворочаясь, Уги-Уги выбрался обратно и повернулся к Нахаке. Она сидела на корточках под стеной, чуть покачиваясь. На синей коже темнели кровоподтеки, лицо заплыло после многочисленных ударов. Туземка и раньше не проявляла строптивости, являя собой почти идеал послушания, теперь же окончательно превратилась в бессловесное, лишенное воли и чувств существо, в безмозглую рабыню, умеющую лишь подчиняться. Она даже не хныкала, когда Уги-Уги бил ее. Такая равнодушная покорность лишала ее существования в глазах монарха всякого смысла. Зачем нужна женщина, если она не замечает тебя? Пора было избавиться от Нахаки: бросить в провал или задушить. А еще лучше сначала второе, а после первое.

Так и сделаю, решил он. Ниже, в галерее.

– Лад, вставай, – буркнул Уги-Уги, направляясь к ведущему вниз туннелю. – За мной иди.

Сделав еще шаг, он повернулся, ощущая, что движения даются легче. Теперь он мог быстрее взмахивать руками, проворнее переставлять ноги: питаясь одними кисляками, но даже ими не имея возможности наесться вдосталь, Уги-Уги похудел. Это было невыносимо, он так гордился своим большим красивым телом, ведь оно – признак богатства и власти, не всякий синекожий обитатель Суладара за сутки съедал столько, сколько монарх уминал во время перекуса перед обедом!

Но сейчас он думал не о еде. Услышав приказ, Нахака поднялась на ноги, качаясь от слабости; хозяин почти не кормил ее, лишь иногда бросал кусочек старого полувысохшего кисляка, который не мог сжевать сам.

Вдруг он заметил, что в облике наложницы что-то изменилось.

Монарх схватил ее за плечи, притянул ближе, заставил поднять лицо и заглянул в глаза. По краям зрачков появились два колечка из желто-рыжих пятнышек.

– Ха! – выдохнул толстяк, вспоминая горящие безумным блеском глаза безкуни, которых убил недавно. Он понял: такие же пятна мерцают теперь и в его собственных глазах, и отметины эти связаны с бьющим со дна провала светом. Череп Уги-Уги полнился низким рокочущим шумом, сквозь который иногда прорывались угрожающие голоса – какие-то существа, живущие позади желтой туманной пелены, желали убить его. Временами монарх верил в то, что это не видения, как после гношиля, что его и вправду хотят уничтожить создания, обитающие на задворках реальности, в ее потаенных закоулках, темных нишах и заброшенных кладовых, которые, будто улитки – корпус корабля, облепили тело нормальной, привычной действительности.

Уги-Уги толкнул Нахаку перед собой и заспешил вниз по коридору. Ему хотелось побыстрее убить тех, кого он заметил внизу, а после расправиться наконец и с ней.

Смолик проснулся на очередном повороте, четвертом по счету.

– Кажется, приближаемся к месту, с которого началась круговерть, – пробормотал он, потягиваясь. – Что это значит... пора останавливаться, а?

Минуло уже много времени, с тех пор как Тео под горой кальмаров вошел в пузырь. Припомнив, какие манипуляции совершал прежде, он снизил скорость, уселся и вытянул ноги, с вновь пробудившимся любопытством разглядывая окружающее. А оно изменилось, очень изменилось! Все вокруг стало перекрученным и будто изломанным, как если бы из недавно построенного городского квартала с новенькими домами капитан забрел в развалины. Травянистый свет приобрел нездоровый, неприятный для глаз оттенок, он мерцал и будто пузырился, мелкие волны пробегали по желе, сталкивались и плескались. То и дело сфера проносилась мимо красных полос – здесь словно произошло внутреннее кровоизлияние в теле мира; все чаще в мягком стекле попадались обширные прорехи и зигзагообразные трещины. Пока что ни одна из них не пересекла наполненную воздухом дорогу-трубу, по которой несся пузырь, и Тео гадал, что будет, если это случится.

Потом шар еще замедлил ход; слева началась широкая пещера с мерцающими стенами. На дальней ее стороне зиял пролом, сквозь который внутрь вдавался узкий конец густого желтого свечения. Будто опрокинувшийся горизонтально остроконечный утес – фрагмент, отколовшийся от чего-то еще большего и состоящий из спрессованного в плотную массу света. Из пола пещеры торчало нечто, напоминающее уже знакомую Тео почку. Желтый утес своим концом пробил ее. Два о€ргана, мимо которых раньше пролетел шар, казались живыми, во всяком случае, в них что-то двигалось и они пульсировали, но этот, раздавленный, застыл в неподвижности. Покрытая пузырями розовая кашица, выплеснувшаяся наружу после удара и теперь застывшая, покрывала пол пещеры.