Письма о буддийской этике - Бидия Дандарон

18.

11 декабря 1956 г.

Москва

Наталка, моя хорошая!

Я сегодня получил твое письмо от 7 декабря. С неописуемой радостью прочитал это письмо, ибо оно отличается от других тем, что здесь нет «я не люблю» и т. д., ведь это так болезненно действует на мои нервы. Спасибо тебе, моя любовь. Ты пишешь о пяти эмоциях (клешах) и говоришь, что тебе будет трудно избавиться от второй. Но ты немножко опередила меня, потом я более подробно расскажу обо всем этом. Ведь природа и пр. — это же не подлинная реальность, все это изменчиво, преходяще. Любовь к природе первоначально помогает человеку уединиться от других людей, но потом человек отрицает самого себя, когда погружается в четыре стадии глубокого сосредоточения.

Насчет любви к животным., о которой ты пишешь. Это, видимо, не любовь, а жалость. Я сижу в комнате и слышу, как мучают собаку на улице под окном, я испытываю жалость к ней, но не любовь (об этом я буду писать особо), нужно вообще различать любовь от жалости Жалость есть один из атрибутов Бога и преобразуется по мере совершенствования, поэтому необходимо ее культивировать в себе. Так что продолжай спасать насекомых от человеческих беспощадных ног.

Насчет посвящения. Мы посмотрим, может быть, действительно необходимо подождать и лучше к этому подготовиться. О второй заповеди поговорим потом, мне самому необходимо все подробно восстановить.

Алмазный ад — это ад, куда помещаются только те, которые нарушили правила йога. Как описывается в тибетских источниках, там страшнее, чем в восемнадцати адах, где находятся простые грешники. Но зато, когда кончится срок наказания, человек может сразу слиться с нирваной, без совершенствования. Да, тот, кто нарушит одиннадцать заповедей, может сойти с ума во время созерцания. Таких случаев я знаю много. Но этого не случается с теми, кто не нарушает одиннадцати заповедей. Более слабые и впечатлительные люди вообще не становятся на путь. Огромное значение имеет учитель, от которого ты получишь посвящение. С нами такого несчастья не случится, я думаю. Если сомневаться и пугаться, тогда, конечно, нельзя ничего достичь.

Насчет дарвинизма. Напишу тоже потом, т. е., конечно, напишу, как с точки зрения буддизма нужно понимать дарвинизм.

Наконец-то, ты решила приехать в Москву, спасибо. Я не могу описать радость, которая охватывает меня при мысли, что тебя увижу 5 — 6 января. Благодарю и целую за это. Спрашиваешь, хватит ли двух недель? Мне, конечно, не хватит, меня устроило бы, если ты была бы со мною всю жизнь. Но что делать, увы, в этом материальном мире делается всегда так, как ты не желаешь, поэтому приходится согласиться и на две недели. Ты пишешь: «Я очень соскучилась по тебе». Это вливает в мою душу надежду, радость и небывалое вдохновение творческого ума.

Жду от тебя только таких писем.

Пока, целую тысячи и тысячи раз.

Всегда твой Биди.

19.

11 декабря 1956 г.

Москва

Дорогая, милая моя Наташа!

Продолжаю дальше, ты читай внимательно!

Современные необуддисты ставят своей целью построение научной философии. Для этого философия должна вступить в связь с другими науками; иными способами (мы полагаем) она не может быть построена. Современные люди, воспитанные на точных науках, не могут допустить возможности априорного построения метафизики, но также не могут допустить и построения ее при помощи только экспериментальной науки. По нашему мнению, данные отдельных наук, на которые следует опираться при построении метафизики, необходимо приводят к связи с общими проблемами познания. Необходимо исходить из опытных данных, но в то же время необходимо подвергать их логической обработке, чтобы соединить в одну систему. Так как потребность строить метафизические теории в человеческой природе неискоренима, то даже при устранении метафизики метафизические построения будут продолжаться в отдельных частных науках, как говорит Вундт. Поэтому вместо того, чтобы предоставить их построение случайности, лучше разрабатывать их методически. Например, буддизм, который первоначально был религиозно-этическим движением, в истории своего движения породил около тридцати философских школ. Часть этих школ, забыв предостережения своего основателя, погрузилась в глубину метафизических спекуляций. В христианской метафизике (не говоря об устарелых легендах Ветхого Завета, что Бог создал мир в течение семи суток, и т. д.) Бог представлен как абсолютная причина всего существующего. Под божественной личностью понимается личность, которая является причиной всего того, что считается ценным и совершенным, например: справедливость, могущество, любовь, благость, мудрость и т. д. Так как христиане не отрицают зла в мире, то Бог как абсолютная причина всего существующего должен быть причиной зла, что противоречит таким предикатам, как справедливость и благость. Если взять наиболее известные метафизические системы, хотя бы систему Гегеля, то, согласно его философии, в основе мировой жизни лежит разум, который создает целесообразность мира. Но, по крайней мере, для Гартмана, это неудовлетворительно, потому что разум сам по себе может только мыслить, но не может действовать; он бессилен, а потому не может совершать никакого действия. Если взять систему Шопенгауэра с его концепцией воли, то хотя воля и обладает способностью действовать, но она слепа, неразумна, и из одной воли нельзя объяснить целесообразность вселенной. Гартман же решил разъединить эти два принципа и объявил, что в основе мира лежит Абсолют, атрибутами которого являются, с одной стороны, воля, с другой стороны — разум. Гартман попадает в тупик, когда приходит к выводу, что мир в основе своей мучителен.

Почему Абсолют благодаря воле и разуму создает такой мучительный мир? Чтобы оправдать это, он Абсолюту приписывает бессознательность. Таким образом, получается, по его мнению, что Бог — бессознателен, что, конечно, трудно допустить. Если Гегелю не удалось объяснить всего из мысли (разума), то, значит, есть что-то первичнее мысли (разума), что-то, из чего вытекает сама мысль. Если Шопенгауэру не удалось объяснить все из воли, то, значит, есть то, что первичнее воли, что-то, из чего вытекает сама воля. Первичнее разума и воли для Гартмана — единая субстанция, по отношению к которой мысль и воля суть атрибуты. Но атрибут не производится субстанцией, а есть лишь ее постоянная принадлежность, свойство. Значит, в единой субстанции мысль и воля остаются для Гартмана в их первичности и невыводимости. Да не из чего им и вытекать, так как субстанция без атрибута есть голая отвлеченность, ничто. Следовательно, мысль и воля по-прежнему остаются первичными, и никакого высшего подчиняющего их основоначала не оказывается.