Прощай ХХ век (Память сердца) - Татьяна Андреева

Мое школьное библиотечное образование было мало и отрывочно, но позволяло ориентироваться в книгах, заказывать их из центральных библиотек, быть здесь просто своей. Вместе с библиотекой я переехала в новое здание на улице Марии Ульяновой, где у Маши появился небольшой читальный зал. Иногда я думаю, что библиотека дала мне даже больше, чем институт. Я забегала туда после института и вместо института, просиживала в читальных залах все субботы и воскресенья. Тут было все, в чем я нуждалась — книги, журналы, интересные люди, свобода. Здесь у меня появились друзья, связанные с наукой, культурой, театром и кино. Здесь я ближе познакомилась с Нэлей и Викой Пелевиными. Вика была старше, поэтому с ней я подружилась позже, а Нэлечка, моя ровесница, очаровала меня сразу и навсегда. В молодости все девушки прекрасны, но от нее веяло такой нежностью, женской «манкостью», умом, знаниями и очарованьем, что она действовала на мужчин и на женщин одинаково неотразимо. Многие пытались подражать ей в манере одеваться, говорить, общаться, но бесполезно. Нэлечка такая одна! И что замечательно, ни годы, ни трудности ее не берут, она и сейчас такая же. При всем этом, она никогда не гордилась собой и своей властью над людьми. Напротив, своим негромким голосом, манерами прекрасно воспитанного и глубоко образованного человека, она притягивает к себе, делает общение простым и легким. Так щедро одаренная природой, она не могла не стать известным и значительным человеком в жизни вологодского общества. И теперь это уже Нэлли Николаевна Белова, директор областной научной библиотеки, человек, который знает о книгах все, женщина, чьими трудами отремонтировано и приведено в достойный вид здание, переданное библиотеке администрацией области. Нэля и ее муж, реставратор, историк и общественник, Сергей Белов, известны в Вологде, области и за ее пределами. И сейчас, когда в России культурный слой настоящей интеллигенции истончился невероятно, Маша, Нэля и Сергей, вместе с такими же немногими людьми стоят на страже вологодской культуры, не давая ей совсем исчезнуть.

Театр. Им бредят почти все молоденькие девушки, мечтая стать знаменитыми актрисами, как та, и вон та, и вот эта.… Как хорошо, что я переболела театром в школе и в институте. Наверное, всем кто хочет посвятить себя театру, нужно начинать с художественной самодеятельности. Если у человека есть голова на плечах, он, пройдя школу народного театра, поймет, стоит ли ему заниматься этим делом профессионально, есть ли в нем искра Божья, глубина характера и чувств, знание жизни и людей, способность пропускать через себя и передавать зрителям чужие мысли и чувства. И что еще очень важно, открыв в себе талант, посвятив себя служению искусству, отказаться от многого, может быть, даже от семьи. Примеров такого беззаветного служения достаточно. Великие актеры и актрисы редко счастливы в быту. Весь пыл своей души, накал страстей они переживают и проживают на сцене, и на обычную жизнь их просто не хватает ни эмоционально, ни физически.

В первый год моей учебы в институте появился студенческий театр. Могла ли я пройти мимо этого события? Нет, конечно. Занятия по сценическому искусству и по гриму, репетиции спектаклей проводила актриса областного драматического театра. Мы ставили пьесу Арбузова «Город на заре». Ни мои товарищи по театру, ни я не знали настоящей истории создания этой пьесы, не знали, как на самом деле строился город Комсомольск-на-Амуре, о котором в ней шла речь, и с восторгом изображали комсомольский энтузиазм молодых строителей, любовь и борьбу с врагами социализма.

Через несколько лет после этого, учась в Ленинграде, в аспирантуре, я узнала, что на самом деле, город строили, главным образом, заключенные ГУЛАГа. Сосланные туда же уголовники, обворовывали и убивали и без того, гибнущих тысячами голодных и больных «политических» и романтиков, поверивших призывам «партии и правительства» ехать на стройки Сибири, осваивать новые территории. Пьеса была и об этом, по сюжету там сталкивались комсомольцы и уголовники, и некоторые герои погибали. Но все это было приправлено патриотическим флером, и каждый понимал текст в меру своих знаний о происшедшем. Трудно сказать, знала ли сама наша руководительница обо всем этом. Тем не менее, наш спектакль шел в институте и на сценах военных городков, а также ближайших районных центров «на ура». Например, мы ездили зимой на стареньком автобусе в село Новленское по старой дороге, тянувшейся десятки километров по самому краю Кубенского озера. Я играла героиню и была счастлива. По ходу действия моя героиня слепла, и, когда я, слепая, в старом мамином платье и туфлях пятидесятых годов, выходила к освещенной рампе, и, глядя поверх публики, произносила лирический монолог, зал взрывался аплодисментами. Хорошо, что мне это просто нравилось, а не «сносило крышу», как принято говорить сейчас.

Еще мы ставили комедию «Беда от нежного сердца», старинный русский водевиль. Эту комедию до сих пор используют в качестве выпускного спектакля в столичных театральных училищах. Здесь у меня была роль старой и сварливой маменьки, портящей жизнь молодым влюбленным. У меня был возрастной грим и платье из областного театра! Часть костюмов мы шили сами, а для этого ходили с нашей руководительницей в магазины и выбирали ткани. Она учила нас, как из простого ситца можно сделать эффектный костюм, который будет смотреться со сцены броско и дорого. Она открывала нам секреты грима и ухода за лицом. Это было тем более ценно, что в те времена косметики в магазинах почти не было.

Сейчас трудно в это поверить, но в 1965 году на прилавках парфюмерного магазина на Каменном Мосту можно было увидеть три, четыре отечественных крема, таких как «Детский крем», «Росинка», «Идеал», «Ленинградский», а также рассыпчатую пудру белого, розового цвета и цвета загара. Помадой я не пользовалась, будучи уверенной, что от долгого ее использования губы бледнеют. Но рассматривать помады мне никто не запрещал, и я знала, что и здесь выбор был не богат: в застекленной витрине лежали пластмассовые патрончики с розовой, красной и красно-фиолетовой помадой — и все! Рядом стояли отечественные духи. Самые популярные из них были — «Красная Москва», «Белая сирень», «Серебристый ландыш» и «Лель». Из одеколонов я помню только «Шипр» и «Золотую осень», потому что первым всегда пользовался папа. Причем поливался он им нещадно, поэтому в памяти остался резкий и немного тошнотворный запах этого одеколона. Импортной косметики просто не было. Правда в 1966 году появились польские духи «Быть может» и «Пани Валевска» в синей бутылочке, но это был такой «писк моды», что достать их можно было только по большому блату или «из-под полы», как тогда выражались. Но ведь всем женщинам, и молодым и не очень, хотелось иметь хорошую косметику и духи, а еще модную одежду и обувь. В столичных городах спрос удовлетворяли спекулянты, которых еще называли «фарцовщиками». Они-то и продали мне первый флакончик духов «Быть может». Были и еще невозможно заманчивые и недоступные вещи — это вошедшие в моду женские сапожки и японские зонтики. Основными поставщиками современной одежды и обуви из Европы были предприятия стран «социалистического лагеря». Но этих товаров было немного, поэтому они быстро расходились по «своим людям» и скупались спекулянтами. Кроме того, поставки товаров осуществлялись крупными партиями, и те, кому повезло, сезонно ходили то в одинаковых плащах и пальто, то в одинаковых туфлях и босоножках, как родные сестры.