2010 № 1 - Евгений Гаркушев

Он попытался улыбнуться, подражая мне, но ему не хватало лицевых мышц. Настал мой черед понять его мысли. С моим пистолетом и биноклем охота будет удачной. Именно то, что нужно для клана после долгой голодной зимы.

У шлюза, ведущего в катер, меня ждала беременная. Ей приснился плохой сон, и она хотела потереть мою макушку на удачу.

— Я не верю в удачу, — проворчал я.

Удача, однако, была краеугольным камнем всей местной культуры. Если лопался ремень, на котором тащили салазки, если в небе появлялось облако необычной формы, если кто-нибудь ломал ногу — старики тут же собирались в кучку и начинали обсуждать причины невезения.

— Хорошее питание важнее удачи, — сказал я, просовывая руку в холодильник, находившийся в шлюзе, и доставая рыбу, завернутую в водоросли.

Она не поблагодарила меня за еду — это сулило бы ей невезение. К счастью, она не предложила и секс — традиционную благодарность за оказанную услугу.

Я попытался представить, как буду описывать половую жизнь пончиков. Обычно все они были мужчинами, но в середине зимы некоторые из них внезапно становились женщинами, и начинались оргии, длившиеся месяцами. Затем, за несколько месяцев до летнего фестиваля, женщины рожали и снова превращались в мужчин.

Предсказать, кто именно сменит пол, было практически невозможно — никакой закономерности в этом не просматривалось. Прежде чем Тамара Кил стала утиным ужином, моим студентам удалось найти необычные молекулы феромонов, но эти молекулы составляли лишь частичку биологического процесса.

Половая жизнь пончиков станет гвоздем моих первых статей, когда я вернусь в Деймосский университет. Такая «клубничка» сразу привлечет внимание к моим лекциям.

Жаль только, что это — самая скучная сторона их жизни.

Дюжина пончиков двигалась цепью, метрах в трех друг от друга. Каждый из них нес пару метательных дубин, с огромным трудом выточенных из утиных ребер.

Я осмотрел широкую равнину в бинокль. Под некоторыми камнями все еще лежал снег. На солнечных местах гнездился фиолетовый мох. Грызуны, на которых мы собирались охотиться, были травоядными и после долгой спячки обожали лакомиться весенним мхом.

По долине пробежал таа. Дети принялись метать дубинки, но промахнулись. Я выхватил пистолет и выстрелил, подражая стрелкам из старых вестернов, словно мне снова было пятнадцать. Таа упал.

— Неплохо для ста пяти…

Стоило похвастаться своим возрастом, как рука тут же начала дрожать. Она напомнила о том, что мне, несмотря на омоложение, уже не пятнадцать, и эта экспедиция станет для меня последней.

Несколько мелких таа прыгнули, собираясь укрыться за холмами. Спать вонзил острый конец своей дубинки в затылок одного из них, я подстрелил второго.

Шум вспугнул еще пятерых, но я их упустил. На пути грызунов оказалась парочка детей — те не промахнулись. Когда дети засмеялись, размахивая своими трофеями, я почувствовал себя еще старше.

— Что это? — спросил Старейшина. Сказал он только «это», предложение дополнили его руки.

Я поднял бинокль. Два пончика тащили сани и неслись так, словно за ними черти гнались. Я пробежал взглядом по их следам, ожидая увидеть голодную утку. Ничего. Я несколько раз выстрелил в вечную мерзлоту, привлекая их внимание. Беглецы повернулись к нам.

— Они напуганы, — заметил Старейшина, принимая властную позу.

Я сменил обойму, хотя оставалось еще восемь пуль, и пожалел, что не взял винтовку. Девять миллиметров — не лучший калибр против стаи злых уток.

Сани наткнулись на камень. Костяные полозья спружинили, затем раскололись. Сани перевернулись и закрутились, сметая пончиков, словно кегли. Одного из них придавило.

Мы рванулись к месту крушения. Убедившись, что уток поблизости нет, я осмотрел разбившиеся сани. Незнакомцы упаковали все свое имущество — гарпуны, копья и метательные дубины, палатку из тюленьих шкур, несколько мотков веревки из сыромятной кожи, зимние шапки и одеяла, две чаши из тюленьих черепов, каменную лампу с гравировкой, заменявшую им печь. Во время крушения лопнуло несколько тюленьих пузырей, в которых хранилось масло — теперь оно разбрызгалось во все стороны.

Экономичность их образа жизни потрясала. Я, отправляясь в этот мир, взял с собой девяносто тонн провизии и снаряжения, а пончик мог отправиться на Марс с шестьюдесятью килограммами, не забыв при этом ничего нужного.

С поясов беглецов свисали железные ножи — очевидно, нам попались богатые пончики.

— Каб, — с трудом выдохнул разбившийся пончик.

Второй пострадавший, пытавшийся вылезти из ремней, простонал:

— Каб.

Мне никогда раньше не доводилось слышать это слово. Но страх, исходящий от пончиков, почувствовал бы и слепой. Старейшина Плавать заглотил воздух, словно утопающий.

Я положил руку на пистолет и медленно обернулся, осматривая торф. Мест, где могло спрятаться достаточно крупное существо, было не так уж много.

— Что бы их ни преследовало, похоже, они от него убежали.

— От каба нельзя убежать, — прошептал Старейшина.

Спать склонился над разбившимся беглецом и посмотрел на Старейшину, сжавшего правую руку в кулак. Спать вытащил нож незнакомца и зарезал беднягу. К сожалению, это и было вершиной здешней медицины.

Старейшина выкрикнул приказ. Бросать поспешил к лагерю вместе с шестеркой самых младших детей. Спать собрал старших и перевернул сани. Незнакомец погрузил своего спутника сверху на их имущество. Затем пятеро подняли сани и потащили их на руках.

Я удивился, как быстро они смогли бежать с таким весом. «Быть может, — подумал я, — мне стоит называть их атлетами».

Старейшина смотрел на юг, метательные дубинки в его руках дрожали.

— Что такое каб?

— Один из Безымянных, — ответил он.

У пончиков была богатая мифология, но мне еще только предстояло расколоть этот орешек. Истории о богах передавались из уст в уста, из поколения в поколение. Всех своих богов они обобщенно называли Безымянными. Если назвать их иначе, боги могли явиться на зов, а их бесконечные капризы слишком часто приводили к неудачам.

Мифы открыли мне путь в их общество — ведь боги постоянно посещали местных, сопровождаемые сверхъестественными явлениями. Так что, когда мы приземлились рядом с лагерем пончиков, нас приняли за кучку Безымянных.

— Подожди, ты же только что назвал его имя. Как он может быть Безымянным?

— Подниматься сказал, что каб убил весь его клан.

— Кабы плохие?

— Такое мог спросить только мохнатый.