Санкция Айгер - Треваньян

– Эх, Джонатан! Тебя в молчанку никто не переиграет. Не надо мне было и пробовать, если подумать. Насчет “Лафрейга” я правильно вспомнил?

– Да.

– Ого, целый слог! Как любезно.

Джонатан полагал, что Майлз, когда понадобится, перейдет к делу, и не имел намерения помогать ему в этом. Пока не подали напитки, Майлз разглядывал мужчин и женщин около бассейна. Он сидел развалясь, в костюме из черного бархата, с высоким стоячим льняным воротником и широким ниспадающим бархатным галстуком, обутый в изящные и дорогие итальянские полуботинки. Очевидно, дела его шли прекрасно. Ходили слухи, что, уйдя из ЦИРа, Майлз пристроился в Сан-Франциско, где занимался всевозможной торговлей, по преимуществу, наркотиками.

Сколько-нибудь существенно Майлз не изменился. Высокий, в прекрасной физической форме, он столь безупречно подавал свой бескомпромиссный гомосексуализм, что простые люди никаких отклонений не замечали, а люди светские ничего не имели против. Как всегда, женщин влекло к нему целыми стаями, и с ними он вел себя столь же добродушно-снисходительно, как блистательная тетушка из Парижа, приехавшая погостить к родственникам в Небраску. Джонатан видел Майлза в самых напряженных ситуациях, когда они оба работали на ЦИР, но ни разу не замечал, чтобы у того из прически выбился хоть один волосок или примялась манжета. Анри нередко говорил, что по части хладнокровия и физической смелости он не знает равного Майлзу.

Ни Джонатан, ни Анри ничего против сексуальных особенностей своего товарища не имели – более того, они при случае и сами “употребляли” кое-кого из того роя женщин, которых Майлз притягивал, но порадовать ничем не мог. Для ЦИРа отклонение Майлза было одним из самых больших его профессиональных плюсов: оно открывало ему доступ к таким людям и таким источникам, которые были просто недоступны агенту с гетеросексуальными наклонностями, и к тому же раскрывало перед ними широкие возможности для шантажа некоторых высокопоставленных американских политиков.

Когда официант поставил напитки на стол, Майлз обратился к нему:

– Вы очень привлекательный молодой человек. И это дар Божий, за который Вы должны быть ему благодарны. Я надеюсь, что вы благодарны. А теперь бегите и займитесь вашими прямыми обязанностями.

Официант улыбнулся и отошел. Как только он оказался вне пределов слышимости, Майлз со вздохом сказал:

– Ну этот, по-моему, готов. А по-твоему?

– Если успеешь.

Майлз засмеялся и поднял бокал.

– Будь здоров! – Он задумчиво пригубил пенную смесь. – Знаешь, Джонатан, у нас с тобой одинаковый подход к любви или, если тебе так больше нравится, к гребле. Мы оба определили, что небрежно-высокомерный и деловой подход действует куда лучше, чем всякие романтические грезы и бредни, на каковую наживку ловят свою мелкую рыбешку те, кто поплоше нас с тобой. В конце концов, все хотят, чтобы с ними трахнулись. Им лишь нужно, чтобы их оберегали от чувства вины, что и дается, когда им кажется, что их взяли врасплох. И им очень приятно, когда путь к греху устлан хорошими манерами. Ты не согласен?

– Тебя, надо полагать, оберегают?

– Естественно.

– Где он?

– Позади тебя. У стойки.

Джонатан повернулся и пробежал вдоль стойки глазами. И лишь на дальнем конце он увидел блондинистую гориллу весом, должно быть, фунтов в двести двадцать. Джонатан решил, что этому типу лет сорок пять, несмотря на красноватый загар, явно полученный под лампой, и длинные выгоревшие волосы, падающие на воротник. Это был типичный бывший борец или спасатель из тех, которых Майлз таскал с собой, отчасти как телохранителей, отчасти как любовников, если не подворачивалось ничего получше.

– И это вся твоя охрана? – спросил Джонатан, возвращаясь к виски.

– Девейн очень силен, Джонатан. Он был чемпионом мира.

– Все они были чемпионами мира.

– Если Девейн действует тебе на нервы, я его отошлю.

– Он на меня не производит особо угрожающего впечатления.

– На это не надейся. Ему очень хорошо платят, и он мне полностью предан. – Майлз показал свои великолепные зубы в кинематографической улыбке и при этом водил остатками льда по кругу, по стенкам бокала, соломинкой. Потом он неуверенно, словно приноравливаясь, начал: – Тебя, наверное, удивляет, что я искал тебя и нашел, а не стал дожидаться, пока в один прекрасный день ты ко мне не подойдешь поближе и не избавишь от бремени существования.

– Твой подбор слов дает ответ на все вопросы, которые могли бы у меня возникнуть.

– Да, я устал чувствовать холод под ложечкой всякий раз, как завижу кого-нибудь, похожего на тебя. – Он улыбнулся. – Ты не представляешь себе, как губительно это сказывается на моей хваленой выдержке.

– Скоро все кончится.

– Так или иначе. И я думаю, что у меня хорошие шансы на сделку.

– И не подумаю.

– Даже не любопытно?

– Только в одном смысле. Как ты узнал, что я здесь?

– Помнишь, мы еще говаривали: цировские тайны отличаются от общеизвестного лишь тем, что общеизвестное...

– ...узнать трудней. Да, помню.

Майлз остановил на Джонатане взгляд своих больших ласковых глаз.

– Знаешь, я ведь на самом деле не убивал Анри.

– Но ты подстроил ему ловушку. Ты был его другом, и ты его продал.

– Но я непосредственно его не убивал.

– Возможно, и я тебя не убью – непосредственно.

– Лучше быть мертвым, чем таким, как Грек, которого ты опоил дурманом.

Джонатан улыбнулся с тем вкрадчиво-беззлобным видом, который всегда принимал перед схваткой.

– Я ведь непосредственно и дурмана не готовил. Заплатил за эту работу другому.

Майлз вздохнул и опустил глаза, прикрыв их длинными ресницами.

Потом он поднял взгляд и попробовал новый подход:

– А ты знаешь, что Анри был двойным агентом?

На самом деле, Джонатан узнал об этом спустя несколько месяцев после гибели Анри. Но это не имело никакого значения.

– Он был твоим другом. И моим.

– Опомнись, Джонатан. Это же был только вопрос времени: обе стороны хотели, чтобы его не стало.

– Ты был его другом.

Майлз заговорил раздраженно:

– Надеюсь, ты поймешь, если я сочту эти твои вечные рассуждения на темы морали чересчур безапелляционными для наемного убийцы?

– Он умер у меня на руках.

Майлз мгновенно смягчился.

– Я знаю. И мне искренне жаль.

– Ты помнишь, как он всегда шутил, что умрет с хорошей хохмой под занавес? В последнюю минуту он так и не придумал ничего стоящего и умер, чувствуя себя идиотом. – Джонатан явно начинал терять самообладание.

– Извини, Джонатан.

– Чудесно! Тебе очень жаль? Ты просишь извинения? Ну в таком случае, разумеется, все в полном порядке!

– Я сделал все, что мог. Я устроил Мари и детям небольшую ренту. А ты – что сделал ты? В первую же ночь вставил ей свой болт!

Рука Джонатана мелькнула над столом, и Майлза вместе с креслом развернуло в сторону от сильнейшей пощечины, нанесенной тыльной стороной ладони. И тут же блондинистый борец немедленно соскочил с табуретки бара и устремился к их столику. Майлз с ненавистью посмотрел на Джонатана глазами, полными слез, а потом, с трудом овладев собой, поднял руку, и борец замер на месте. Майлз печально улыбнулся Джонатану и кончиками пальцев отослал телохранителя назад. Экс-чемпион мира, обозленный, что его лишили добычи, с секунду гневно попыхтел, но вернулся к стойке.

В этот момент Джонатан понял, что в первую очередь ему придется поубавить прыти у телохранителя.

– Я, должно быть, сам виноват, Джонатан. Мне не следовало тебя провоцировать. Насколько я понимаю, щека у меня красная и не очень привлекательная на вид?

Джонатан сердился сам на себя, что позволил Майлзу подначить себя на преждевременные действия. Он допил “Лафрейг” и махнул официанту.

Пока официант не отошел от стола, ни Джонатан, ни Майлз не проронили ни слова. И не взглянули друг на друга, пока адреналин не снизился до нормального уровня. Майлз даже отвернулся, не желая, чтобы индеец-официант видел его пунцовую щеку.

Затем он кроткой улыбкой показал Джонатану, что прощает его. Он не вытер слезы с глаз, полагая, что они усилят его аргументацию.

– В знак примирения я дам тебе кой-какие сведения.

Джонатан не отреагировал.

– Человек, который вел со мной денежные расчеты по поводу смерти Анри – это Клемент Поуп, драконовский мальчик на побегушках.

– Сведения, конечно, полезные.

– Джонатан, скажи... А если бы Анри меня продал?

– Он никогда не поступил бы так с другом.

– Но если бы? Ты бы и его преследовал, как меня?

– Да.

Майлз кивнул.

– Так я и думал. – Он устало улыбнулся. – И это сильно портит мне дело. И все же я не собираюсь дать себя убить, принести себя в жертву твоему извращенному поклонению великим традициям дружбы. Ни рай, ни переселение душ меня не привлекают. Первое скучно, второе нежелательно. Поэтому я чувствую себя обязанным защитить свою быстротечную жизнь всеми имеющимися у меня средствами. Даже если для этого придется убить тебя, мой милый Джонатан.