Антарктическая одиссея. Северная партия экспедиции Р. Скотта - Реймонд Пристли

Второго августа мы сняли лагерь, перепаковали сани и отправились в обратный путь. Погода не предвещала ничего хорошего, поэтому мы взяли курс на ближайшую к нам точку на мысе Адэр, находящуюся в нескольких милях к югу от ледника Уорнинг. Лагерь мы разбили на ровном участке припая под утесом. Заструги вокруг нас, направленные в диаметрально противоположные стороны, не позволяли судить о преобладающем здесь направлении ветров. Сильный порыв ветра, налетевший вскоре после того, как мы остановились, заставил нас передвинуть сани к северной стороне палатки. Южная, считали мы, вполне надежно закреплена снегом, наваленным на борт палатки. Решив, что мы достаточно обезопасили себя от атак ветра и с юга, и с севера, мы залезли в палатку в надежде отдохнуть, насколько это позволят влажные спальники.

Только мы улеглись и нас уже как будто начало клонить ко сну, как вдруг с востока-юго-востока на палатку налетели яростные вихри. Сразу стало ясно, что метель неизбежна. Я лежал с наветренной стороны и спустя несколько минут почувствовал, что палатка прижимает меня к Абботту, зато вверху она раздувается и становится больше. Это меня не насторожило: сколько раз, когда я вот так лежал в палатке, снегопад делал ее тесной для троих, а сейчас тоже шел снег, я отчетливо слышал удары снежинок о стенки. Прошло еще полчаса, я уже впал в приятную дремоту, как вдруг услышал громкий голос Кемпбелла. Я расстегнул мешок и увидел, что палатка забита снегом, подветренный борт оторван от земли и отчаянно полощется на ветру. И тут же я понял, что наветренный борт вместе с наваленным на него снегом медленно сползает вниз по льдине, угол наклона которой слегка изменился из-за отлива. Я исхитрился наполовину высунуться из мешка и после нескольких секунд упорной работы вклиниться, как был, в мешке, под только что наметенный сугроб. Теперь борт палатки был надежно прижат ко льду моим телом. Но неистовый ветер успел набедокурить: наветренный полог надувался не хуже паруса и то проваливался глубоко внутрь палатки, то с громким хлопаньем вырывался наружу. Хорошо еще, что палатки были сделаны из прочного уиллесденского брезента – другая ткань наверняка порвалась бы. Край борта уже поднялся от земли дюймов на пятнадцать, и я не мог ни на секунду изменить положение тела, иначе он бы мигом взлетел вверх.

Кемпбелл в свою очередь удерживал на месте подветренный борт, иными словами, мы оба были прикованы к палатке, выйти из нее мог только Абботт. Он начал поспешно одеваться, что было нелегко, так как на этой стадии похода дневное обмундирование замерзало, как только мы сдирали его с себя, но все же за несколько минут он влез в смерзшуюся ветрозащитную одежду и выполз наружу.

Он нашарил в темноте лопату и попытался выпрямиться во весь рост, но с трудом удержался на ногах. Один раз ветер одолел его и повалил, когда он вышел на подветренную сторону, но он дополз до саней и, опираясь на них, поднялся. И все же ему удалось дотащить до палатки и навалить на борта несколько больших ледяных глыб, а с наветренного полога, наоборот, – снег сбросить, так что палатка почти вернулась к первоначальной форме. После этого я приложил все старания к тому, чтобы снова втиснуться в пространство между двумя наветренными плоскостями, но мне удалось лишь частично вернуться на исходные позиции.

После того как Абботт сделал все, что мог, мы расстегнули вход и, дождавшись кратковременного затишья, впустили его внутрь. Ветрозащитные вещи, меховые рукавицы, записные книжки мы засунули к себе в спальные мешки и приготовились провести ночь без сна, всем телом удерживая борта палатки, пока ветер не уляжется. Когда Абботт влез в мешок, я препоручил ему участок стенки, который придерживал ногами, и сосредоточил свои усилия на том ее участке, где находились мои голова и плечи и где палатка снова ходила ходуном. Абботт каким-то чудом сумел сразу занять удобное, вернее, относительно удобное положение, и через час я услышал его храп. Мне повезло значительно меньше, я так и не сомкнул глаз и все время старался изо всех сил прижимать палатку головой, плечами и одним локтем, наполовину высунувшись из мешка. Впрочем, это скорее было преимуществом, так как в палатке было тепло, а кроме того, нас согревали физические усилия удерживать палатку на месте было вовсе не легко. Кемпбелл тоже не спал всю ночь и лежал очень неудобно: при первых попытках выйти из палатки он порвал свой спальный мешок в головах. Около 4 часов утра я поменялся местами с Абботтом, чтобы дать отдых уставшим мускулам, но не успел выведать у него секрет погружения в сон. Мне же удары развевающегося брезента в затылок так и не дали заснуть.

С 5 часов утра ветер начал понемногу стихать, и мы воспользовались затишьем для того, чтобы выйти из палатки и оглядеться. Но вскоре налетел страшный вихрь, затем еще и еще. Не меньше получаса над нами свирепствовал ветер ураганной силы. После этого заключительного аккорда шторм исчерпал свои последние силы, и все успокоилось. Теперь мы смогли сползти с бортов палатки и отдохнуть, но я все равно не мог заснуть от усталости и решил взять реванш ночью.

На следующий день мы сделали несколько миль вдоль берега по отвратительной дороге, но к югу от ледника Уорнинг были вынуждены заночевать. Здесь после бессонной ночи мы выспались на славу. Кемпбелл решил подняться пораньше, чтобы успеть добраться до хижины за дневной переход. И действительно, мы встали в пять часов утра, в полной темноте, чтобы к рассвету уже выйти, и хотя воздух был сырой и холодный, без всякого сожаления расстались с влажными спальниками. Когда мы выползли из палатки за примусом и котлами, нашим взорам предстало полярное сияние. Таких холодных красок я еще никогда не видел. Это было само воплощение холодности, и я понял, что впредь буду иметь в виду, говоря о холодном свете. Одна-единственная дуга яркою зеленовато-серого цвета пересекала небосклон с юга на север подобно кривому лезвию турецкой сабли, сверкающему в свете луны. Подобные утренние сияния я видел и раньше на мысе Адэр, когда снимал в 2 часа ночи показания приборов, но я выходил из теплого помещения тепло одетый и оно казалось мне иным. В это утро мне привиделось в нем нечто демоническое, и оно напомнило мне две строки из книги, прочитанной двумя неделями раньше. Стихи эти говорят о том, что и на севере полярное сияние порой производит на путешественника такое же впечатление:

И, отсветом геены озарен,Янтарный, фиолетовый, багряный,Пылает полуночный небосклон.

В это утро мы согрелись не сразу, потому что довольно сильно промерзли еще до подъема, но тем не менее управились с завтраком быстрее обычного. Может быть, подстегивала мысль, что если не случится ничего экстраординарного, следующий раз мы будем есть уже на мысе Адэр.