Упражнения - Иэн Макьюэн

не сбежавшей женой, купаясь в литературной славе, с двумя или тремя счастливыми детишками и уборщицей вроде той, что заскакивала к Питеру и Дафне два раза в неделю.

«Заскочить» – любимое словечко его тещи, которое она позаимствовала в свое время у Коннолли; она всегда обожала неосуществленные поездки. Как, например, «он заскочил в Либенау и убедил Алису вернуться домой». Он взял ее открытку с прикроватной тумбочки и еще раз взглянул на картинку. Это мог быть тот самый поднимавшийся по крутому склону луг, который написала Габриэла Мюнтер в 1908 году, изобразив лежавших на траве коллег по «Синему всаднику» Алексея фон Явленского и Марианну фон Веревкину. Странное дело: они были безлики. На лугу не паслись овцы. Эту картину она могла спрятать в своем доме в Мурнау вместе со многими полотнами Кандинского, которые уцелели после нескольких гестаповских обысков в доме. А если бы их обнаружили, она могла бы отправиться в концлагерь. Обладал ли Роланд таким же мужеством, как она? Это была другая тема. Он отогнал эту мысль и перевернул открытку, чтобы снова ее перечитать. Слово «мтрнство» без гласных больше его не раздражало. Смысл был вполне понятен. Материнство бы ее погубило, ей просто необходимо было сбежать и «найти себя». Такова была теория Дафны. Материнство может и его погубить. В тот момент, когда Алиса писала эту открытку, она направлялась в Либенау. Пожалуйста, не звони им. Если только она не заскочила к ним ненадолго, сейчас она должна быть у родителей. Она избавила его от тяжкой необходимости им звонить. Трубку там всегда брала Джейн, не Генрих. Ему пришлось бы ей либо выложить все начистоту, либо соврать, не ведая, что она уже знает.

Своим родителям он ничего не рассказал. Его отец решил продлить свою армейскую службу и, воспользовавшись возможностью получить должность для отставных офицеров, возглавил ремонтную мастерскую легкой бронетехники в Германии. После завершения этих дополнительных десяти лет службы Роберт и Розалинда поселились в небольшом современном доме близ Олдершота недалеко от городка, где родилась Розалинда и где они с Робертом познакомились в 1945 году в караулке, когда она работала помощницей водителя грузовика. Через два месяца после того, как семья обосновалась «у себя дома», они попали в дорожную аварию. Майор Бейнс, делая правый поворот с проселка на оживленное четырехполосное шоссе, взбегавшее вверх по склону горы к перевалу, который местные жители называли Спиной борова, случайно отвел взгляд в сторону и выехал прямо перед мчавшимся на большой скорости автомобилем. По счастью, тот вовремя свернул, и прямого столкновения не произошло. Никто не пострадал, но Роберт и Розалинда испытали сильный шок, который не проходил несколько недель. Особенно это сказалось на ней – у нее началось расстройство памяти, она стала нервной, потеряла сон. Ее руки и предплечья покрылись экземой, во рту появились язвы. Сейчас было не лучшее время рассказывать им про Алису.

Он достиг того возраста – обычно такое случилось с теми, кому хорошо за тридцать, – когда родители начинают потихоньку дряхлеть. До этой поры они полностью владели собой, держали под контролем все, чем бы ни занимались. А теперь их жизнь начала осыпаться по кусочкам, внезапно разлетавшимся, точно осколки бокового зеркала в машине майора Бейнса. Потом начали отваливаться более крупные куски, и их приходилось подбирать или ловить на лету – этим занимались повзрослевшие дети. Это был долгий процесс. Спустя десять лет он все еще обсуждал эти проблемы с друзьями за столом у них на кухне. Его великодушная заботливая сестра Сьюзен, надо признать, делала для родителей все, что могла. Он взял на себя заботы по получению автомобильной страховки. Как до этого он занимался оформлением ипотеки, наладкой неисправной дренажной системы в саду перед новым домом, настройкой купленного радиоприемника, а также наладкой всего, что не открывалось или не включалось, – такими вот бытовыми мелочами. По совету Алисы он купил для родителей открывалку для консервных банок и бутылок. Он показал им, как она работает, на банке с маринованной красной капустой. Родители стояли рядом с ним в своей новой кухне и внимательно наблюдали за его действиями. Это был важный момент. Их власть над ним ослабевала. Теперь, в восьмидесятые годы, военное поколение вступило в пору увядания. Уход его последних представителей мог занять сорок лет, а то и больше. Хотя и в 2020 году какой-нибудь столетний старик вполне мог бы еще вспоминать о своем участии в боях и о тяготах жизни в дни войны. Призванный в Хайлендский легкий пехотный полк, рядовой Роберт Бейнс видел смерть гражданских и солдат во время отступления по запруженным беженцами дорогам близ Дюнкеркского побережья. Сам он получил три пули в ноги, выпущенные из немецкого автомата. Вернувшись в Англию, после длинного переезда по железной дороге до Ливерпуля, Роберт несколько месяцев пролежал в госпитале Олдер-Хей, в том самом корпусе, где его отец, служивший в том же самом подразделении, лежал с раздробленной ногой во время предыдущей мировой войны. В 1941 году Роберт потерял брата, воевавшего в Норвегии. Розалинда потеряла своего первого мужа, погибшего в Неймегене[29] спустя четыре месяца после высадки в Нормандии. От пули в живот. А он сам потерял своего брата, попавшего в плен к японцам и похороненного в Бирме.

Роланду и людям его круга, повзрослевшим в Англии, было привычно задумываться об опасностях, с которыми они не могли столкнуться в жизни. Благодаря выдаваемому детям бесплатному молоку в бутылочках объемом 190 мл государство заботилось, чтобы в костях юного Роланда накапливалось нужное количество кальция. Оно также позволяло ему бесплатно делать упражнения по латинскому языку и физике и даже немецкому. Никого не сажали в тюрьму за модернистское искусство, за нерепрезентативные цвета. Кроме того, его поколению повезло больше, чем следующему за ним. Его выводку посчастливилось возлежать на ласковых коленях истории, упиваться удачным периодом мирного времени, съесть все лакомые кусочки. Роланд оказался удачливым баловнем истории, имевшим все шансы на успех. И к чему он пришел? Оказался ни с чем в то самое время, когда государство сменило доброту на строптивость. Без гроша и полностью зависимым от жалких остатков казенных сокровищ – молочной сыворотки.

И вот, проспав два часа в теплой спальне, ощущая всем телом приятную мягкость хлопчатобумажной простыни, он взбодрился, и в нем пробудился дух мятежа. Он же мог стать свободным. Или притвориться им. Он мог бы сейчас спуститься вниз, нарушить свое новое правило и налить себе стаканчик, а потом порыться в кухонном ящике в поисках пластиковой коробочки с травкой, которую кто-то забыл у него полгода назад. Она должна лежать там. Свернуть косячок, выйти в сад и стоять в кромешной ночной тьме, выскочить из обыденного существования и напомнить самому себе, как это бывало с ним в двадцатилетнем возрасте, что он крохотное существо на гигантском камне, летящем к востоку со скоростью тысячу миль в час, рассекая пустоту, затерянном среди далеких равнодушных звезд. За это можно и выпить! За чистую удачу сознания. Когда-то такая мысль приводила его в восторг. И сейчас еще могла. Да, он это сможет. Он же делал нечто подобное в семидесятые, вместе со своим старинным другом Джо Коппингером, геологом, переквалифицировавшимся в психотерапевта. Скалистые горы, Альпы, Кос дю Ларзак[30], Словенские горы. С высоты времени эти походы представлялись ему такой же формой свободы, как и его частые заходы в Восточный Берлин через контрольно-пропускной пункт «Чарли» с грузом полулегальных книг и пластинок. А сейчас он мог просто выйти в сад и отдать дань своим прошлым проявлениям свободы и выпить за нее стаканчик. Но он не шевельнулся. Алкоголь и каннабис в четыре утра, когда Лоуренс проснется до шести, возвестив о начале нового дня? Но дело не в этом. Если бы младенца не было, он все равно бы не двинулся с места. Что же его сдерживало? Сейчас появился дополнительный фактор. Он боялся. Не бездонности пустоты. А чего-то, что было куда ближе. Оно напомнило ему о том, что он хотел от себя оттолкнуть. Мужество. Старомодное понятие. Оно у него имелось?

В мемуарах Инги Шолле о «Белой розе», кратко изложенных Джейн, герру и фрау Шоллям было позволено приехать в Штадельхаймскую тюрьму и повидаться с детьми несколько минут, попрощаться перед