Ввсилий Шуйский - Руслан Скрынников

Впервые главный собор Московского царства широко распахнул двери перед иноверцами — католиками. Родня невесты и польские дворяне явились в храм целой толпой. Высшее духовенство встретило процессию у входа в собор.

Марина заняла место подле царя, на приготовленном для четы помосте. Патриарх торжественно короновал царицу, предварительно совершив обряд миропомазания. Он возложил на голову Марины корону и царские регалии на плечи. «После венчания, — повествует очевидец, — ни тот (царь), ни другая (царица) не выразили желания причаститься святых тайн; это смутило многих присутствующих».

Коронация Марины в Успенском соборе явилась неслыханным нарушением всех норм и приличий. Православным царицам даже многолетие стали петь лишь со времен Годунова. Но и такое безобидное новшество современники воспринимали как неслыханное бесстыдство. Отказ Марины принять причастие вызвал еще большее раздражение московитов. Зато послы и польские гости были довольны.

Самозванец считал своего секретаря Яна Бучинского другом и с полной откровенностью поведал ему о чувствах, владевших им во время коронационных и свадебных торжеств: «Как я венчался, и у меня в ту пору большое опасенье было, потому что по православному закону сперва надо крестить невесту, а потом уже вести ее в церковь, а некрещеной иноверке и в церковь не войти, а больше всего боялся, что архиереи станут упрямиться, не благословят и миром не помажут». Отрепьев обладал проницательностью и достаточно хорошо знал людей, чтобы догадываться об истинном отношении к нему отцов церкви и бояр. Иногда ему казалось, что терпение последних вот-вот истощится и они положат конец затянувшейся комедии.

Самозванец достиг цели. По ходу дела он внес исправление в обряд коронации, чтобы удовлетворить польских покровителей и товарищей.

Едва коронация кончилась, как дьяки под разными предлогами выставили послов и иноземцев из церкви и заперли двери за их спиной. Когда нежелательные свидетели удалились, патриарх обвенчал царя с Мнишек по православному обряду. Молодые причастились из рук патриарха и вторично приняли от него благословение.

На царской свадьбе князь Василий Шуйский и заговорщики присутствовали в высших свадебных чинах. Князь Василий Шуйский был «тысяцким боярином», главным распорядителем свадьбы, Дмитрий Шуйский — главным дружкой жениха. Свахой самозванца выступала Екатерина Скуратова, жена Дмитрия Шуйского. Скипетр нес князь Василий Васильевич Голицын. У «мыльни» с Растригой были Иван Крюк-Колычев и «мовник» Михаил Скопин. Приглашение на свадебный пир получили бояре Василий и Андрей Голицыны, а также Головины.

Вельможи давно уже знали, что за птица их государь.

Но они все еще усердно разыгрывали свои роли. Стоило Гришке кивком подать знак Василию Шуйскому, и тот раболепно склонялся к трону, чтобы удобнее устроить на скамеечке его ноги, не достававшие до пола. Могущество «непобедимого» монарха было, однако, призрачно. Историческая драма давно превратилась в фарс. Бояре свысока взирали на низкорослую пару, не имевшую и тени законных прав на престол и тщившуюся изобразить величие.

Хотя образа висели невысоко, молодые не могли приложиться к ним, и слугам пришлось расставить скамеечки под иконами.

Василий Шуйский держал речь к молодым в Грановитой палате. На пути к храму царскую невесту вели под руки польский посол и жена князя Мстиславского, по выходе из собора — император Дмитрий и Василий Шуйский. Князь Василий представлял руководство Боярской Думы, и именно по этой причине на его долю выпала столь важная роль.

Многие решения самодержца, неугодные думе, были отменены под нажимом бояр. Но в коронационных и свадебных торжествах противодействия думы не чувствовалось.

С давних пор московские государи выступали как главные поборники православных обрядов и святынь. Лжедмитрий их дерзко нарушил. Можно догадаться, что глава заговора Шуйский потакал капризам и прихотям государя, чтобы скомпрометировать самозванца. Дума не заступилась за Гермогена и не воспрепятствовала его ссылке.

Когда свадьба закончилась, государь отпустил бояр и свиту и удалился во внутренние покои, где остался в окружении одних поляков. Свадьба сменилась дружеской пирушкой. Отрепьев говорил без устали. Но лицедейство не могло скрыть от окружающих подлинных чувств царя. Очевидцы отметили, что в дни свадебных пиршеств жених был угрюм и подавлен, по временам его страх прорывался наружу припадками беспричинного раздражения и гнева. На третий день после венчания посол Олесницкий почтил своим присутствием праздник во дворце. Когда заиграла музыка, посол пустился в пляс, не снимая шляпы. Царь тотчас приказал передать ему, что велит снести голову всякому, кто осмелится остаться в шляпе в его присутствии. Тот немедленно сдернул шляпу.

К весне 1606 г. князь Василий Шуйский достиг высших почестей при дворе. Его ум, опыт и знатность доставили ему пост первосоветника царя. Появление в Москве Юрия Мнишека грозило изменить ситуацию.

По традиции династические браки выдвигали на авансцену царицыну родню. После смерти Ивана Грозного правителем царства при Федоре стал Никита Романов, брат царицы Анастасии. При Лжедмитрии I его тесть Юрий Мнишек имел все основания претендовать на пост правителя. Царь именовал его «отцом» и признавал его авторитет.

У Отрепьева был большой опыт лицедейства, но не государственного управления. А Юрий Мнишек управлял Польшей при слабохарактерном короле Сигизмунде II Августе.

Мнишек со своей многочисленной вооруженной свитой был поселен в Московском Кремле на старом дворе правителя Бориса Годунова. Это подкрепило его претензии.

Сенатор не мог быть членом Боярской думы, но по договору, заключенному в Самборе с «царевичем», Марина как царица должна была получить княжество Новгородское и Псковское. В качестве удельной княгини она имела право создать для управления уделом думу и собирать в свою пользу все доходы. Фактическим владельцем удела должен был стать отец царицы. В соответствии с этим тесть царя должен был занять высшую ступень в иерархии московских чинов.

Спор о том, кому быть первосоветником государя, неизбежно столкнул Мнишека с Шуйским. На свадебных торжествах сенатор играл еще более важную роль, чем Василий Шуйский. Он стоял в Столовой избе у обручения молодых, вел в соборную церковь Лжедмитрия под правую руку, подвел царицу Марину к благословению патриарха. На брачном пиру Мнишеку прилично было сидеть выше всех — «в отца место». Но католик не мог быть «в отца место» у православного государя, и пост занял глава Боярской думы князь Федор Мстиславский. Мнишек не смирился с таким унижением и покинул пир под предлогом подагры.

После переворота дьяки под присмотром Василия Шуйского составили подробный список обвинений против Растриги. Памятуя о том, что «вор» сохранил популярность в народе, Шуйский заключил обвинительный акт поразительным признанием: «Дмитрий» «мог бы делать, что хотел, когда бы только жил смирно, и взял себе в жены московскую княжну, и держался бы их религии…»

Видимо, бояре помышляли о том, чтобы сосватать государю московскую княжну. Пассаж против Марины Мнишек имел в виду, конечно же, не саму царицу, а ее отца, пана Юрия. Лжедмитрий I вторгся в Россию во главе наемного польского войска. Его брак с Мариной увековечивал польское вмешательство в дела Русского государства.

Не будучи «сенатором» Московской думы, Мнишек имел возможность опереться на польскую Канцелярию. В свое время именно Мнишек приставил советников к беглому монаху и создал в Самборе «Канцрерию». «Царевичу» не принадлежала колымага, в которую его посадил Адам Вишневецкий. Точно так же «советники» были слугами не самозванца, а Мнишека. В их числе были Слоньский, Липницкие, Домарацкие, служившие владетелям Самбора.

Члены Канцелярии Лжедмитрия одобряли его планы относительно захвата польского трона. Лжедмитрий «втайне замышлял напасть на Польшу» и изгнать короля или захватить его с помощью измены. «Прежде всего, — повествует Исаак Масса, — это советовали ему многие поляки, как-то: Сандомирский, Вишневецкий и другие». Итак, сандомирский воевода Мнишек поддержал сумасбродные замыслы Отрепьева.

Сенатор вмешивался в русские дела, нимало не считаясь с Боярской думой. Едва ли можно усомниться в том, что решение о найме иноземного войска было принято не в московской думе, а в кругу польских советников Лжедмитрия — Юрия Мнишека и членов Канцелярии.

Дума не могла одобрить такой образ действий. Бояре не видели необходимости в найме иноземной рати и сознавали, что ее содержание потребует от московской казны непосильных расходов.

Размещение иноземных наемных войск в Москве вызвало ропот в народе. Русские люди не забыли того, как поляки громили царские полки при короле Стефане Батории, в конце Ливонской войны. Они помнили также, что именно поляки разожгли пожар гражданской войны в России при царе Борисе.