Уроки разбитых сердец - Кэти Келли

Аннелизе с тоской подумала о Нелл. О, она отлично знала о приступах подруги и все же увела у нее мужа. Под пушистым теплым одеялом Аннелизе охватил озноб. Она начинала понемногу ненавидеть Нелл.

— Как тебе это удается? Быть в полнейшем завале и все же ходить повсюду и держаться как ни в чем не бывало? — спросила ее однажды Нелл.

Бет была тогда маленькой девочкой, Аннелизе отвела ее к школьной подружке на день рождения, потом вернулась домой и проплакала два часа кряду, прежде чем ее, зареванную и несчастную, обнаружила Нелл. (Она проезжала мимо и решила заглянуть в коттедж Кеннеди.)

— Я просто заставляю себя выглядеть веселой, вот и все, — ответила Аннелизе, пряча покрасневшие от слез глаза. — Невозможно сидеть в углу, уставившись в одну точку, когда нужно заниматься ребенком.

Не раз на нее наплывало знакомое чувство безысходности и апатии, но материнская любовь — могучая сила — помогала ей выкарабкаться. Всякий раз, когда Аннелизе больше всего хотелось остаться в постели, завернувшись в пуховое одеяло, как в броню, и отгородиться от остального мира, она вспоминала о дочери и брала себя в руки.

Когда Бет подросла и стало ясно, что она унаследовала не только фиалково-синие глаза матери, но и ее эмоциональную уязвимость, главной заботой Аннелизе стало оберегать и защищать дочь. В семейной табели о рангах первое место неоспоримо принадлежало Бет.

Дальше шла сама Аннелизе. Периоды душевного подъема сменялись бессилием и нежеланием жить, тогда приходилось идти к доктору и глотать проклятые антидепрессанты. Боже, как она их ненавидела! Согласиться на них означало признать свое поражение. Авторы бесчисленных популярных статей любили порассуждать о том, что подверженность депрессиям сродни диабету. «Вы ведь не станете отказываться от инсулина, если вы диабетик?» — вопрошали они. При виде этих статей Аннелизе хотелось вцепиться кому-нибудь в горло.

И наконец, Эдвард, милый, дорогой Эдвард, занимал стабильное третье место в списке ее приоритетов.

Для женщины всегда на первом плане дети, если они у нее есть. Им прежде всего дарит она свою любовь и внимание. А для мужчины главное — женщина. Аннелизе всегда это казалось непостижимым.

Может быть, Эдвард потому и ушел, что в семье ему отводилась отнюдь не первая роль? Неужели он не понимал, что для Аннелизе это не вопрос выбора, что она просто пыталась выжить?

Аннелизе тяжело вздохнула, глядя на залив. Ради вида на взморье они с Эдвардом и купили когда-то здесь дом. В ярком свете солнца Милшон-Бей напоминала огромное зеркало, лежащее в долине в обрамлении белого песка и зеленых торфяных болот.

Впереди простирался Атлантический океан, низко летали дайки, и волны сталкивались друге другом, взметая вверх клочья белой пены. «Берегись», — рокотали волны. Местные жители никогда не забывали об опасности. Туристы же часто вели себя довольно беспечно. Они брали напрокат лодки, чтобы поплавать в живописной уединенной бухте, а потом теряли управление, и их приходилось спасать в водах Атлантики, далеко за пределами залива.

Иногда с утесов, нависавших над величавым в своем спокойствии дольменом, можно было увидеть стайки резвящихся акул. Аннелизе вспомнила, как они с Эдвардом водили маленькую Бет посмотреть на дольмен.

«Это наша история, Бет, — торжественно объявил Эдвард. — И мы должны ею гордиться».

Эдвард переписал на свой лад историю их семьи, подумала вдруг Аннелизе. Кто знает, сумеет ли она когда-нибудь простить его? Его поступку нет и не может быть оправдания.

Впрочем, Эдварду все равно, простит она его или нет. Он навсегда ушел из ее жизни.

Глава 4

После пронизанного солнцем гостиничного номера в Нью-Мексико манхэттенская квартира показалась Иззи холодной и пустой. Даже обожаемый Нью-Йорк выглядел каким-то блеклым и безликим. Скучный, унылый шофер, подвозивший Иззи домой из аэропорта, ничем не напоминал веселого, суматошного чудака, какими обычно показывают в кино нью-йоркских таксистов. Вдобавок ко всему дождь лил как из ведра, грозя утопить зазевавшихся прохожих.

Промокшая и усталая, Иззи захлопнула за собой дверь и опустила на пол дорожные чемоданы. После посещения индейской деревни ее не покидала щемящая тоска. Мирная жизнь пуэбло и искренняя доброжелательность индейцев напомнили Иззи крошечный ирландский городок, где прошло ее детство. Живя в большом городе, Иззи оставалась в душе жительницей маленького городка и скучала по Тамарину. В последние дни она часто вспоминала о доме. Может быть, потому что особенно остро ощутила свое одиночество, когда Джо уехал от нее среди ночи? Вот ее мысли и обратились к семье, к близким людям?

А может, всему виной эта постоянная сосущая тревога? Их отношения с Джо так безнадежно запутались, что Иззи даже не пыталась ничего объяснять ни Карле, ни папе, ни бабушке.

Она сорвала с плеч насквозь мокрый пиджак и только тогда разрешила себе взглянуть на автоответчик. На экране высвечивался большой жирный ноль. Ни одного сообщения.

Чертов автоответчик! Иззи с ненавистью посмотрела на аппарат, словно это телефон был виноват в том, что Джо так и не позвонил.

Включив повсюду свет, Иззи хмуро протопала в ванную, сбросила одежду и встала под душ, чтобы смыть с себя дорожную пыль. В последнее время страсть к чистоте переросла у нее едва ли не в манию. Наверное, навязчивое желание очиститься — следствие замысловатой любовной истории, в которой она увязла по уши. Никогда прежде Иззи не принимала душ так часто. Каждый раз, остервенело намыливаясь, смывая шампунь и натирая кожу маслом, она надеялась, что зазвенит телефон. Обычно так и случалось, но только не на этот раз. Вот уже пять дней Джо не давал о себе знать.

Пять дней.

— Нам нужно поговорить, — прошептал он в то утро, когда Иззи собиралась лететь в Нью-Мексико.

— Позвони, я буду ждать, — шепнула она в ответ, мечтая послать все к черту и никуда не ездить. Ей хотелось остаться с Джо, разлука пугала ее, наполняя душу мертвящим холодом.

О чем же он хотел поговорить?

Но Джо так и не позвонил.

Не позвонил даже в самый последний вечер, когда группа шумно праздновала успешное окончание съемок и общее веселье достигло такого накала, что всякий нормальный любовник даже на расстоянии почувствовал бы слабый укол ревности. Иззи очень надеялась, что Джо позвонит, и заранее мысленно отрепетировала эту сцену. Она представляла, как отходит в сторонку, прижимая к уху телефон, и под оглушительную музыку, развеселые выкрики и взрывы смеха в красках распивает Джо, как замечательно проходит вечеринка, и как Айван, фотограф, мастерски танцует лимбо. «Это просто потрясающе, дорогой». Настолько потрясающе, что Джо непременно стал бы ревновать… Но Джо испортил ей всю игру. Он не позвонил.