Бумажный тигр (I. - 'Материя') - Константин Сергеевич Соловьев

углу Ретклиф-стрит и Третьей авеню. Я нашел это утром. Вот как. Нашел утром. Полюбуйтесь.

Он протянул Лэйду кулак, крепко сжатый из белых и твердых, как плавник[14], пальцев, вынуждая того подставить ладонь. Лэйд сделал это без особой охоты – никогда не знаешь, какую дрянь сунет тебе под нос китобоец. Дохлую белку или гнилое яблоко, или Бог весть еще какую дрянь из числа тех, что они подбирают на улицах в своих бесконечных и бессмысленных странствиях…

Но это была не дохлая белка. Капитан высыпал на его ладонь горсть битого стекла.

- Что это?

- Осколки окна со склада «Трэнсом и сыновья». Выбило ветром нынешней ночью.

- Полагаю, оно влетит мистеру Трэнсому и его отпрыскам по меньшей мере в два шиллинга, - заметил Лэйд, – Не так-то просто в Лонг-Джоне найти хорошего стекольщика.

Капитан досадливо клацнул зубами. Удивительно, сколь много он их сберег – при таком-то образе жизни…

- Посмотрите на форму! На форму!

- Самые обычные осколки, как по мне…

- Это знак! Я час ползал по мостовой, собирая их. Да, это знак! Знак!

- Вот как?

- Были и другие! Тень от шпиля церкви Святого Лаврентия ровно в одиннадцать коснулась ограды лавки часовщика! Качурка[15], пролетавшая над парком, крикнула ровно пять раз. Лужа в брусчатке перед домом мистера Коуфа похожа формой на букву «С». Маленькая девочка в Шипси, играя с подругами, случайно произнесла «Ини тини майни мо» вместо «Ини мини»[16]. Вам нужны еще знаки?

- Нет, - вздохнул Лэйд, с облегчением возвращая китобою горсть битого стекла, - Думаю, этих вполне довольно. И о чем они вам говорят?

Капитан осклабился, пряча свои сокровища. Его темно-нефритовые глаза заблестели, и этот блеск был похож на фосфоресцирующее свечение морской волны.

- Он беспокоится, Тигр. Он проснулся и беспокоится.

Лэйд ощутил в горле едкий кислый привкус – послеобеденная изжога спешила напомнить о себе. Нет, подумал он, курица в самом деле была жирной, и чертовски много тмина, но она здесь не причем. Есть люди, которым нельзя лгать –постоянным покупателям и самому себе.

Он назвал тебя Тигром, Лэйд. Не мистером Лайвстоуном. Не Чаббом. Тигром. Тебя уже давно не называли этим прозвищем…

- Левиафан беспокоится? – спросил он, безотчетно понизив голос до шепота, - Ты это имеешь в виду?

Капитан вздрогнул, как от удара гальваническим током.

- И какой бы ещё предмет ни очутился в хаосе пасти этого чудовища, - забормотал он, прикрыв глаза, - будь то зверь, корабль или камень, мгновенно исчезает он в его огромной зловонной глотке и гибнет в чёрной бездне его брюха…

- Плутарх, «Моралии», - Лэйд подавил желание тряхнуть китобоя за ветхий ворот его плаща, - Я знаю. Что ты имел в виду, когда сказал, что Он беспокоится? Он зол? Он тревожен?

Где-то за спиной Лэйда скрипнула задняя дверь «Глупой Утки» и раздался плеск – это автоматон Макензи отправил в сточную канаву свежие помои. Крякнул где-то вдалеке изношенным клаксоном локомобиль. Легкий порыв ветра лениво качнул вывеску «Скобяных товаров» Скара Торвардсона.

Обычные для полуденного Хукахука звуки, не более зловещие, чем крики утренних чаек, залетавших из Клифа, чтобы порыться в отбросах. Но Капитан задрожал так, будто это была канонада, обрушившаяся на остров. Он рухнул на колени и, прежде чем Лэйд успел что-то сделать, распахнул на груди свою ветхую хламиду.

Под выцветшими лохмотьями скрывалось вполне обычное человеческое тело, разве что истощенное сверх всякого предела – грудная клетка выглядела несуразно большой на фоне втянувшегося живота, ребра торчали наособицу. Но Лэйда замутило не от этого и, уж конечно, не от вида обнаженного капитанского естества. Тело китобоя, точно подушечка для булавок, было истыкано по меньшей мере двумя дюжинами торчащих из иссохшей плоти игл. Это были самые разнообразные иглы, обычно не более дюйма-двух в длину. Бронзовые, изящно выточенные умелым ремесленником. Грубые костяные, покрытые едва видимыми вырезанными узорами. Деревянные, обмотанные пучками разноцветных ниток и птичьими перьями… Капитан судорожно впился в несколько из них и, прежде чем Лэйд успел хотя бы отвернуться, всадил их еще глубже в плоть.

Пароксизм боли был столь силен, что тело китобоя выгнулось дугой, однако не упало. Больше всего Лэйда удивило то, что из многочисленных ран не выступила кровь, лишь немного мутно-желтой сукровицы, похожей на ворвань. Капитан застонал сквозь зубы, но этот стон почему-то не казался звуком из числа тех, которые рефлекторно издает несовершенное человеческое тело, ощущая боль.

- Бросьте, - пробормотал Лэйд, ощущая ужасную неловкость, - Только этого зрелища не хватает клиентам «Утки»…

Никто в точности не знал, отчего китобои умерщвляют свою плоть столь варварским образом, как и того, отчего они не умирают, покрывшись с ног до головы язвами в сыром тропическом климате Нового Бангора. Поговаривали лишь, количество шипов, которыми они себя пронзают, соответствует иерархии в их безумной и подчиненной столь же безумным правилам, касте; чем выше сан, тем большее количество ран они вынуждены наносить себе. Поговаривали и о том, что верховные адепты китобоев украшены таким количеством игл, что утратили способность самостоятельно передвигаться, превратившись в подобие ежей.

Так это или нет, Лэйд не смог бы сказать – китобои редко забредали в оживленные районы города вроде Миддлдэка. Чаще всего они ютились на окраинах Лонг-Джона, находя прибежища среди монолитных складских шеренг, или в Клифе, где домом им служили брошенные на мелководье остовы кораблей.

Прежде чем Капитан запахнул наконец свой плащ, Лэйд заметил то, на что прежде не обращал внимания. Каждая игла, пронзившая его плоть, была не совсем иглой. Это были гарпуны – миниатюрные подобия тех огромных копий, которыми рыбаки бьют в море китов.

- Он беспокоится, - вдруг удивительно членораздельно произнес Капитан, вперив в лицо Лэйда свой блуждающий, похожий на океанскую бездну, взгляд, обладающий способностью выворачивать душу наизнанку, - Его что-то беспокоит в последнее время. Быть может, его беспокоишь ты, Лэйд Лайвстоун, Тигр Нового Бангора.

Изжога вдруг сделалась сильнее. Настолько, что Лэйд стиснул зубы.

Капитан плелся в Хукахука не для того, чтоб промочить глотку пивом из «Глупой Утки», вдруг понял он. Он искал меня. Шел, как заплутавший корабль – на отблеск маяка в облаках. Корабль, лишенный парусов и экипажа - обреченная до конца времен болтаться на волнах ореховая скорлупка. Он хотел меня предупредить. Наверно, мне надо поблагодарить его. Жаль, что китобои не понимают, что такое благодарность…

- Он зол на меня? Ему скучно? Он раздражен?