Преданные и предатели (Летописи святых земель - 2) - Полина Копылова

- Лээлин согласится на что угодно. А вот Беатрикс...

- Беатрикс почти все время без сознания. У медиков уже руки опускаются. Она ничего не будет знать. И потом, чтобы остаться в живых, люди на все соглашаются.

- Без сознания, - задумчиво проговорил Ниссагль. - Ладно, можно попробовать. Я приведу Лээлин, но не уверен, что она поможет. Она ведь и меня хотела отравить, и, сколько я ее ни допрашивал, твердит одно и то же: от этого яда нет противоядия. Скорее всего, оно ей просто неизвестно. Я так думаю, что противоядие знает старший Аргаред. Мои люди ищут его, но пока все без толку. А Лээлин я приведу. Возвращайтесь в Цитадель.

Каменные своды гудели. Громогласное молитвенное пение наполняло собор, и казалось, что вместе с клиром поют и белые статуи праведников.

Дым ходил синими клубами, от него першило в горле, щипало глаза. Примас Эйнвар молился, подложив под колени тонкую подушку с четырьмя кистями, навалившись грудью на резную оградку алтаря. Его стиснутые под подбородком руки давно посинели от холода, но он упорно шептал свою молитву, вперив сухие, невидящие от усталости глаза в синий полукупол над алтарем, откуда, верилось, вот-вот хлынет ослепительный свет и сойдет голубоглазый недотепа в сером плаще и с пухлой книжкой под мышкой, ну да, тот самый, который гладит по головам шлюх, словно напроказивших девчонок, спит с шелудивыми собаками и слезливо целует в уста прокаженных. Сойдет Он, спотыкаясь, по хрустальной лестнице, недоуменно уставится на голосящий псалмы клир в раззолоченных ризах, на примаса в черной с золотыми обручами митре: "Вот он я, пришел. Чего звали-то?" И все святые отцы стыдливо отведут глаза, и не потому, что так богато облачены, а потому, что он такой неказистый, и никто не додумается пасть ниц, кроме выживших из ума нищих старух и робких бедных подмастерьев, которыми в этот час полна вся огромная пышная церковь. Это они поналепили здесь на каждом шагу множество грошовых свечек и в перерывах между песнопениями шепчут скороговоркой путаные молитвы.

И перед этим сирым Богом он, примас, потупясь, отойдет в сторону, а говорить с Ним будут они, будут просить Господа, чтобы исцелил их королеву, как будто только в ее жизни и заключается все их счастье. "Пожалей, Господи! закричал примас, исступленно вперившись в потолок. - Послабь в горести нашей, ибо Твои мы, и Тебе молимся, и в Тебя веруем, и другого у нас нет!"

Сзади вдруг громыхнули чугунные двери, и под сводами церкви раскатилось гулкое эхо. Эйнвар резко обернулся, мгновенно позабыв о Боге. К алтарю быстро приближалась возбужденная толпа, ощетинившаяся мечами и копьями, а впереди, звонко шлепая по полу босыми ногами, выступала черноволосая женщина. Полы ее алого плаща были связаны узлом за спиной, чтобы они ненароком не прикрыли ее наготу.

Вскинув голову, примас величаво сошел со ступеней алтаря. Его окружили, он видел красные ухмыляющиеся лица, блеск оскаленных зубов, всклокоченные волосы, рваные одежды. Над ухом хихикали площадные девки.

Нагая предводительница подошла к примасу вплотную, сложив руки под грудью с ярко-алыми, подкрашенными сосками.

- Ты - Годива! - узнал он и перестал бояться, хотя понять ничего не мог. Пение мешало ему, он с трудом удерживался, чтобы не приказать клиру замолчать.

- Да, это я, священнейший! - Женщина выпятила грудь и мотнула слипшимися волосами. Взгляд Эйнвара невольно скользнул по ее лоснящемуся желтому животу, ниже... Тотчас он стряхнул наваждение:

- Что ты тут делаешь, голая и почему все вооружены? Храм Божий, что бы ни случилось, всегда пребудет храмом Божьим. Это не казарма и не блудилище.

Годива дерзко прищурилась:

- Бог всех нас голыми сотворил, так что ты меня не стыди понапрасну. Погляди лучше. - Тут Эйнвар увидел то, что они принесли с собой, какую-то грязную циновку и на ней - окровавленное неподвижное тело в рваной одежде. Погляди, мы нарочно его не прикончили! Привезли, чтобы он тебе молиться помогал. Двоих Бог скорее услышит.

"Примас да принц - любо-дорого!" - закричали уже несколько голосов.

- Принц? - Вопрос примаса потонул в громком улюлюканье.

- Он королеве смерти желал - вот и заставь его теперь за нее молиться!

- Принц?! - переспросил примас, но от стука древками в пол и грохота мечами о скамьи не услышал собственного голоса.

- Поставь его на колени, священнейший! А мы поглядим, как братец короля-блудодея молится за королеву! - Двое верзил схватили лежащего под локти и швырнули на пол к ногам Эйнвара. Примас отшатнулся. Раненый, казалось, был без сознания, однако на укол копья ответил стоном.

- Ишь как прикидывается! Встать! Встать на колени!

Примас, дрожа, прислонился к ограде и с ужасом смотрел, как истерзанная жертва, вздрагивая от уколов копий, поднимается на четвереньки, потом на колени...

- Они хотели его оскопить, - брызгая слюной, шептала ему на ухо Годива. Она плотоядно улыбалась, накручивая на палец жирную черную прядь. - Они вообще такое хотели... Как думаете, сколько монет мне отсыплют при дворе за то, что я его спасла?

- Я, я тебе отсыплю сколько хочешь, только прекрати, прекрати это немедленно! - Эйнвар едва сдержал крик ярости, узнав наконец в несчастном страдальце принца Эзеля. Приставив меч к горлу, принца заставляли читать молитву.

- Что вы с ним сделали?

- Он выбросился из окна. А может, его выбросили, не знаю. Сами понимаете, священнейший, на Дворянском Берегу такое творилось - ух! Сколько вы мне дадите-то?

- Убери своих!..

- Да прикрикните на них сами! Вы же служитель Бога! У вас лучше выйдет.

- Они, гляди, и меня так могут! - Эйнвар на собственной шкуре испытал однажды, что такое ярость южных городских восстаний, когда обозленный тираном город затворял ворота и превращался в ад.

- Не могут. - Годива отошла.

- Ладно, Годива! - Эйнвар до предела возвысил голос, перекрывая вой черни. - Люди добрые, идите с миром и не смущайте клир. Вы тут бесчинствуете, а мне еще за вас и за убиенных вами колени натирать. Бог порядок любит. А то с ним потом не расквитаешься. Идите с миром. - Он понизил голос: - Видать, Господь вашими руками грешникам возмещает.

- О-о-о! - прокатилось под сводами.

- Благослови! - сказала какая-то шлюха густым басом, пригибая пахучую кудлатую голову. Эйнвар с вымученной улыбкой махнул рукой.

- Идите, дети мои. Да пребудет с вами покой, радость и благоденствие!

Довольно урча, похохатывая, они уходили, оставляя на каменных плитах пола мокрые темные следы. Уползали в темную прорезь полуоткрытых дверей, уже забыв про свою окровавленную, но еще живую жертву.

"Ночь прошла!" - Эйнвар подобрал рясу и присел на корточки возле Эзеля. Он бормотал молитвы, но никак не собраться было с мыслями среди этого безумия, а клир пел, и немыслимо было приказать ему остановиться, словно это пение удерживало душу королевы в ее умирающем теле.