Поспорить с судьбой - Оксана Панкеева

– Спасибо, – кивнул Кантор. – Постараюсь… не переживать. А то вчера я совсем раскис что-то, до того дошел, что чуть не начал плакаться девушке на свою горькую судьбу… Сегодня вспоминаю, самому противно. У тебя чайник кипит. И кстати, о моей горькой судьбе. Амарго, я охотно верю, что ты желаешь мне добра, но зачем ты для этого врешь мне в глаза самым бессовестным образом?

Амарго сердито поставил на стол кофейник и раздраженно произнес:

– Кантор, ты меня задолбал своей отрезанной рукой! Я теперь догадываюсь, что именно у тебя намешано в родословной. Не демоны, а дятлы! Кто из нас свихнулся и полторы луны бродил по Лабиринту, ты или я? И кто, по-твоему, лучше знает? Сколько еще раз я тебе должен объяснять…

– Что у меня галлюцинации и ложные воспоминания, – подхватил Кантор. – Да я, в общем-то, не об этом… Хотя тоже о видениях, галлюцинациях и ложной памяти.

– Тебе опять кто-то приснился? – обреченно вопросил Амарго, доставая из шкафа чашки.

– Вовсе нет. Я тут кое с кем познакомился наяву, будучи полностью при своем уме и практически трезвым. С одной симпатичной галлюцинацией. Я с ней даже пообщался… вернее, с ним. Славный такой парень, который утверждает, что никогда не был в Мистралии и при этом до судорог боится мистралийцев. А также падает в обморок при виде крови. И вот у меня на глазах, а также в присутствии сотни с лишним свидетелей, он трансформируется, хватает меч и за несколько секунд истребляет шесть человек примерно с такой же легкостью, как и в моих бредовых видениях… Ты кофе-то не наливай мимо чашки.

Амарго вздрогнул и поставил на стол кофейник.

– Ты ничего не путаешь?

– Даже если бы у меня и были сомнения, они бы тут же пропали при виде твоей перекошенной физиономии. Я одно понять не могу, зачем ты мне сказал, что это галлюцинация? Чтобы я считал себя более ненормальным, чем я есть на самом деле? Я ведь его отлично помню. Как он трансформировался и убил охранников, как колдовал в странной комнате, полной странных вещей, и как телепортировался оттуда вместе со мной. Причем жужжал и щелкал при этом точно так же, как наш загадочный телепортист. Они что, из одной школы? И прекрасно помню, как он втащил меня в какой-то ящик и показывал карту, стараясь при этом на меня не смотреть, а то ему сразу плохо делалось, когда он на меня смотрел. Помню, как мы сидели в какой-то пещере, и он ругался, что не может найти выхода… как я просил, чтобы он меня добил, а он плакал и говорил, что не может. Вот как мы добрались до вас, уже не помню, где-то в этой пещере я и свихнулся… но не раньше, Амарго, никак не раньше. Что ты мне по этому поводу скажешь? Еще что-нибудь соврешь?

– Ведь надо же быть таким дотошным! – в сердцах бросил Амарго, падая на стул и нервно раскуривая сигару. – Оно тебе надо было? Ты хоть с ним не говорил об этом?

– Нет. Побоялся, что он меня тоже узнает. Хотя хотелось. Уж он бы мне точно рассказал, что к чему.

– Кантор, я тебя очень прошу, уйми свою любознательность и не трогай этого парня, если не хочешь, чтобы на этот раз он с ума сошел. Я не говорил тебе о нем только потому, что он… он боится. Он хотел, чтобы о нем знало как можно меньше народу. Он провел в Кастель Милагро дай бог неделю, и после этого до сих пор боится мистралийцев, ты догадываешься, почему? Наш с тобой общий знакомый, советник Блай, был бы счастлив заполучить этого парня назад и поиметь с этого свой интерес. Помалкивай о нем, если ты не желаешь ему зла.

– Разумеется, не желаю, и никому не скажу. А чем он так ценен для нашего общего знакомого?

– Ты и так слишком много знаешь. Просто поверь мне на слово.

– Довольно смелая просьба, – хмыкнул Кантор. – Ладно, как скажешь. Что мне теперь делать?

– Отдыхай до завтра. Сегодня вечером ребята вернутся из Голдианы, утром вместе с ними отправишься домой.

– А потом?

– Потом? Тебе уже интересно, что будет потом? Не терпится опять повидать свою девушку? Кантор, может бросил бы ты все это к хренам, и остался здесь? И ты был бы счастлив, и мне было бы спокойнее, и не маячил бы в твоем будущем палач-голдианец…

– Амарго, – разозлился Кантор, – А у тебя в родословной дятлов не было?

– Понятно. Так я и думал. Что ж, скажу тебе, что будет потом. В Ортан ты вряд ли еще попадешь, поскольку Пассионарио забирает тебя в свою личную охрану.

– Как – забирает?

– А так, как он обычно это делает. Смотрит на меня неотразимым взглядом, улыбается и говорит этак скромно и виновато: «Амарго, у меня к тебе большая личная просьба…» И ведь никакой амулет не помогает, не нахожу в себе сил ему отказать. Но если не хочешь, откажись сам, я настаивать не буду. В этом нет никакой реальной необходимости, так что если не хочешь – обойдется наш лидер без тебя.

– Да я не против, просто не могу понять – зачем?

– Я тоже не знаю. Может, чтобы было с кем поговорить, молодость вспомнить. А может, чтобы продолжить обучение музыке, мало ли что ему могло в голову взбрести. Или просто хочет иметь рядом хоть одного человека, кроме меня, который не смотрит на него влюбленными глазами и воспринимает его реально. Сам у него и спросишь. А может, он все не может отказаться от мысли перетащить тебя в отдел пропаганды.

Кантор молча показал командиру два пальца, давая понять, как он относится к подобному предложению.

– Ты это ему покажи, – проворчал Амарго. – У тебя все?

– Да, в общем, все… – Кантор подумал, сказать, или не стоит, но все-таки не удержался. – Знаешь, кого я вчера видел на рынке? Карлоса.

– А кто это?

– Ты что, не помнишь? Театр Карлоса. Я еще у них в мюзикле пел, и свой портрет ему подарил на память, когда он меня уволил.

– А-а, помню, помню. Он побоялся неприятностей и сделался законопослушным и верноподданным гражданином, какие-то идиотские патриотические пьесы ставил… а здесь он что делает?

– Попрошайничает на рынке. Спился Карлос. Сгорел. Практически полностью.

– Так что, – хмыкнул Амарго, – Ничего он не выгадал своим предательством?

– А это и невозможно. Ты помнишь, как все удивлялись, когда меня посадили? А ведь ничего удивительного в этом нет. У меня не было особого выбора. Либо, как я, либо, как Карлос. Настоящий бард не может… так, как он. То ли он этого не знал, то ли сознательно выбрал, чтобы хотя бы семью спасти… не знаю. Но если бы и я согласился сначала переделать гимн, как от меня требовали, потом писать патриотические песни, потом еще что-нибудь подобное, я бы тоже кончил так же, как Карлос. Спился бы, или на наркотики присел, или руки на себя наложил. Тоже сгорел бы. Это маэстро Морелли может лизать задницу кому угодно, он с молодости как выбился в придворные барды, так и держался при любом правительстве. Ему что, у него и Огня-то почти нет. А настоящие барды такого не выдерживают. Ломаются. Сгорают. Я смотрел на него, и мне его было до слез жаль.