Остров Ее Величества. Маленькая Британия большого мира - Билл Брайсон

Но все же слишком много там плохого. Как это могло случиться? Серьезный вопрос. Что за припадок безумия охватил городских планировщиков, архитекторов и власти колледжей в 1960-х и 1970-х годах? Известно ли вам, что они всерьез намеревались снести Иерихон — прекрасный ремесленный квартал — и проложить трассу прямо через лужайку Крайстчерча? Подобные идеи не просто неудачны — это преступное безумие. А в меньшем масштабе оно повторялось вновь и вновь по всему городу. Взгляните на общежитие Мертон-колледжа — далеко не самое неудачное здание в городе. Какое невероятное сочетание невозможных обстоятельств привело к его постройке? Прежде всего, какой-то архитектор должен был его спроектировать, должен был, пройдя через город 800-летней архитектурной традиции, измыслить строение, больше всего похожее на тостер с окнами. Затем комиссия просвещенных умов Мертон-колледжа должна была с величайшим равнодушием к своей ответственности перед потомством решить: «Мы, знаете ли, с 1264 года возводим красивые здания; давайте для разнообразия построим уродливое». Затем комиссия по планировке должна была сказать: «Ну, а почему бы и нет? В Бэзилдоне еще хуже строят». Потом весь город — студенты, доны, лавочники, служащие, члены Оксфордского общества охраны памятников — должен был промолчать и не поднимать шума. Умножьте все это, скажем, в 200, 300 или 400 раз — и вы получите современный Оксфорд. И вы меня уверяете, что это — красивейший, лучше всего сохранившийся город в мире? Боюсь, что нет. Это был красивый город, с которым слишком долго обходились с недопустимым равнодушием и плачевной некомпетентностью, и каждому жителю Оксфорда следовало бы стыдиться.

Боже мой! Что за тирада! Давайте развеселимся и посмотрим на что-нибудь хорошее. Например, на музей Эшмоула. Какое удивительное учреждение, старейший публичный музей на планете Земля и наверняка один из лучших. Почему же в нем всегда так пусто? Я провел в музее все утро, вежливо осматривая древности, и весь музей принадлежал мне одному, если не считать школьного класса. Дети порой попадались на глаза, когда перебегали из зала в зал, преследуемые взъерошенным учителем. Затем я перешел в Питт-Риверс и в Университетский музей, где тоже царит очень приятная атмосфера 1870-х годов. Я прошелся по «Блэквеллу» и «Диллону», поглазел на Балиол и Крайстчерч, поболтался по Университетскому парку и лужайке Крайстчерча, побродил по Иерихону и вдоль солидных красивых особняков северного Оксфорда.

Возможно, я слишком суров к бедному Оксфорду. Я хочу сказать, что в общем это удивительный город, с его дымными пабами и книжными лавками и духом учености — только не сводите глаз с хороших мест и ни в коем случае не приближайтесь к Корнмаркет и Джорджиа-стрит. Особенно он мне понравился ночью, когда уличное движение замирает и можно жить без кислородной маски, а Хай-стрит наполняется фургонами, торгующими необъяснимо популярными донкер-кебабами, которые меня совершенно не привлекают (как можно брать в рот нечто, столь неприятно напоминающее вырезку из ляжки мертвеца?). Зато их окружает соблазнительное хопперовское сияние[24].

И мне нравится темнота черных переулков, изгибающихся между высокими стенами, где так и ждешь, что тебя вскроет и расчленит то ли Джек Потрошитель, то ли торговец донкер-кебабами. Мне нравится пройтись по Сент-Джайлс, чтобы окунуться в жизнерадостную деловитость ресторана «Браун» — дивного гостеприимного местечка, едва ли ни единственного в Британии, где можно получить отличный салат «Цезарь» и чизбургер с беконом, причем вам не приходится сидеть под ударами оглушительной музыки среди поддельных указателей «Шоссе 66». А больше всего мне нравится выпивать в пабах, где можно посидеть с книгой и не выглядеть нарушителем общественных приличий, затеряться среди смеющейся шумной молодежи и вспомнить времена, когда у вас тоже было много энергии, и не было брюшка, и секс не казался всего лишь оправданием для долгожданной возможности лечь в постель.

Вселяясь в отель, я самонадеянно заявил, что проведу в нем три ночи, а на утро третьего дня уже не находил себе места и потому решил пройтись до Саттон-Куртеней, единственно по той причине, что там был похоронен Джордж Оруэлл и расстояние казалось как раз подходящим для прогулки. Я вышел из города через Уотер-Мидоу к Нортон-Хински и дальше двинулся к Боар-Хилл через забавную местность, которая никак не может решить, называться ей долиной Чилзвелл или Хэппи Вэлли (Счастливой). Ночью прошел дождь, и тяжелая глинистая почва липла к моим ботинкам, превращая очередной шаг в подвиг. Вскоре на каждой ноге собрался ком грязи с ботинок величиной. Чуть дальше тропинка была посыпана стружками. Задумано это было, чтобы облегчить ходьбу, но на деле стружки так липли к глине, что скоро стало казаться, будто я напялил на ноги две большущие булочки с изюмом. На вершине Боар-Хилл я остановился, чтобы насладиться видом — тем самым, который заставил Мэтью Арнольда изречь вычурную бессмыслицу в стихах о «шпилях мечты» и который безжалостно изуродован строем электрических опор, каковыми Оксфорд изобилует более всех других известных мне городов — и чтобы палочкой отскрести глину с подошв. На Боар-Хилл стоят несколько недурных больших домов, но не уверен, что мне бы хотелось здесь жить. Я заметил три подъездные дорожки с табличками «Разворота нет». Вот скажите мне, каким же надо быть милашкой, какими собственническими чувствами проникнуться к своей травке, чтобы вывесить такую табличку? Кому повредит, если заблудившийся или проехавший нужное место бедолага развернет машину на краю вашего участка? Я всегда стараюсь разворачиваться именно на таких дорожках, даже если поворачивать мне ни к чему, и настоятельно советую всем последовать моему примеру. Неплохо еще погудеть разок-другой, чтобы владелец обязательно обратил на вас внимание. И еще, пока не забыл, советую разрывать в клочки доставленную по почте рекламу, особенно если она призывает вас еще глубже залезть в долги, и возвращать ее отправителю в конверте с оплатой на получателя. Этот жест произведет больший эффект, если его проделают тысячи человек.

До Эбингдона я добрался по аллее, ведущей от Саннингвелла. Лучшего муниципального участка, чем в Эбингдоне, я еще не видел — ухоженные просторные газоны, и чистенькие домики, и красивая ратуша, построенная на сваях, словно кто-то ожидает сорокадневного потопа, но больше мне в пользу Эбингдона сказать, в общем-то, нечего. Торговый квартал там весьма жалкий, а чтобы возвести его, как я потом узнал, снесли ряд средневековых домов. И окраины тоже с большой претензией на уродство.

Саттон-Куртеней лежал заметно дальше, чем мне показалось по карте, но прогулка была приятной, и по дороге то и дело открывались виды на Темзу. Городок очаровательный, с тремя вполне приличными на вид пабами и большим военным мемориалом на зеленом лугу, за которым расположено кладбище, где покоится не только Джордж Оруэлл, но и Г. Г. Асквит. Назовите меня вечным айовским провинциалом, но я никогда не устану удивляться, как плотно набит знаменитостями этот маленький остров. Как поразительно найти на маленьком сельском кладбище могилы двух личностей глобального масштаба. Мы, айовцы, возгордились бы, залучив к себе хотя бы одного из них — да что там, мы бы гордились даже каким-нибудь Тригерром Чудесным Конем или изобретателем дорожных знаков. Нам бы хоть кого!

Я прошел на кладбище и отыскал могилу Оруэлла. На ней росли три растрепанных розовых куста и стояли искусственные цветы в стеклянном кувшине, а на простой плите была на удивление лаконичная надпись:

Здесь лежит Эрик Артур Блэр

Родился 25 июня 1903 года

Умер 21 января 1950 года

Не особенно чувствительно, да? Неподалеку нашлась могила Герберта Генри Асквита. На ней было этакое затейливое надгробие, угрожающе глубоко вросшее в землю. И здесь надпись была отчасти загадочной. Она гласила:

Граф Оксфорд и Асквит

Премьер-министр Англии апрель 1908 — декабрь 1916 г.

Родился 12 сентября 1852 года

Умер 15 февраля 1928 года

Ничего странного не заметили? Бьюсь об заклад, что заметили, если вы — шотландец или валлиец. Все это место представлялось мне странноватым. Я хочу сказать: вот могила знаменитого писателя, неприметная, как могила какого-нибудь нищего, и рядом другая — человека, чьи потомки, как видно, забыли, в какой именно стране он был премьер-министром, и к тому же ей грозит нешуточная опасность быть поглощенной землей. Рядом с Асквитом лежит некий Рубен Лаверидж, «заснувший 29 апреля 1950 года», а дальше — могила на двоих: «Сэмюел Льюис, 1881–1930» и «Алан Слэйтер, 1924–1993».

Что за удивительное селение — здесь мужчин кладут в одну могилу, а кое-кого погребают, стоит только ему вздремнуть!..