Проблеск истины - Эрнест Хемингуэй

Честному человеку на посту командира ополчения не светит ничего, кроме неприятностей; остаться в живых — и то большая удача, и еще не факт, что не позавидуешь погибшим.

Когда я впервые встретил Джи-Си, он уже преуспел на новом поприще в другой британской колонии и не жалел о прошлом. За спагетти и красным вином он рассказал, как один свеженазначенный британский чиновник отчитал его за грубое слово, произнесенное в присутствии дамы, которая впоследствии оказалась чиновничьей супругой. Мне было досадно, что Джи-Си приходится иметь дело с подобными людьми. На первых поколениях «джентльменов в пробковых шлемах» кто только не топтался, однако новую формацию этих господ толком не описал никто, за исключением Оруэлла в «Днях в Бирме» и отчасти Ивлина Во в «Черной напасти». Я посетовал, что Оруэлла нет в живых, и рассказал Джи-Си, как встретил его в Париже в 1945 году, после Арденнской операции. Оруэлл явился ко мне в гражданской одежде, в 117-й номер гостиницы «Ритц», где я держал небольшой арсенал, и попросил взаймы пистолет, потому что «они» за ним следили. Он хотел что — нибудь миниатюрное, незаметное под одеждой, и я удовлетворил его просьбу, предупредив, что человек, в которого он выстрелит, в конце концов, наверное, умрет, но ждать придется долго. Тем не менее пистолет есть пистолет да и Оруэллу, я полагал, он был нужен скорее как талисман.

Оруэлл выглядел изможденным и взвинченным, и я пригласил его отобедать. Он отказался, сославшись на спешку. Я предложил ему в охрану пару крепких парней. Он поблагодарил и сказал, что, кроме пистолета, ему ничего не надо. Мы обменялись парой слов об общих знакомых, и Оруэлл откланялся. Я поручил двум парням провести его от гостиницы и проверить, есть ли слежка. На следующий день мне доложили:

— Папа, за объектом слежки нет. Он довольно подвижен и отлично знает Париж. Мы навели справки у такого-то и у брата такого-то — похоже, объект никого не интересует. У него есть связи в британском посольстве, однако ничьим агентом он не является. Информация неофициальная, но надежная. Хотите подробную сводку перемещений?

— Ни к чему, — сказал я. — Надеюсь, он весело проводит время?

— Да, Папа.

— Я рад за него. Наблюдение снимите. Пистолет у него теперь есть.

— Да, знатный пистолет, — хмыкнул один из парней. — Впрочем, вы его предостерегли.

— Верно, мог бы взять что-нибудь посерьезнее.

— Ручной пулемет, например.

— Да ну, — сказал второй парень. — Пулемет слишком заметен. Пистолетик в самый раз.

На этом тема была закрыта.

Джи-Си страдал от бессонницы и, случалось, читал всю ночь напролет. Дома в Каджиадо у него была отличная библиотека. Я, в свою очередь, привез в лагерь здоровенную холщовую сумку, набитую книгами — их впоследствии расставили по импровизированным полкам, сделанным из пустых коробок. Кроме того, в Найроби при отеле «Нью-Стэнли» был неплохой книжный магазин, а в нескольких кварталах — еще один, и каждый раз, приезжая в город, я закупал интересные новинки. Для Джи-Си чтение было идеальным средством, от бессонницы, увы, не излечивающим, и фонарь в его палатке зачастую горел до утра. Высокий официальный статус и классическое воспитание не позволяли ему путаться с местными женщинами. Он, впрочем, никогда не находил их привлекательными, и они, насколько я знал, платили ему тем же. Была, однако, девушка, мусульманка индийского происхождения, милейшее и нежнейшее создание, которая любила его искренне и безнадежно. Она убедила Джи-Си, что в него влюблена ее сестра, которую домашние держали в строжайшем затворничестве, и от имени сестры писала ему записки и передавала подарки. Это был грустный и очень целомудренный расклад, которому сопереживали все, кроме Джи-Си; он, конечно, был приветлив с несчастной девушкой, когда приходил в лавку ее родителей, но не более того. В Найроби у него хватало белых подружек; впрочем, я с ним на эту тему не разговаривал; может, с Мэри он был более откровенен, хотя никто из нас троих по большому счету не имел привычки сплетничать о сердечных делах.

В Шамбе ситуация была иной: книг не читали, радио не слушали, оставалось только чесать языки. Я неоднократно спрашивал у Вдовы и у ее дочери, которая решила, что хочет быть моей женой, почему они не любят Джи-Си. Сперва они отмалчивались, а потом Вдова заявила, что об этом неприлично говорить. В конце концов выяснилось, что дело в запахе. Все люди с моим цветом кожи, по мнению местных, жутко воняли.

Помню, мы сидели под деревом на берегу реки, поджидая бабуинов, что должны были появиться с минуты на минуту.

— Но бвана старший егерь совсем не воняет! — протестовал я. — От него пахнет очень даже приятно.

— Хапана! — упорствовала Вдова. — Ты другой. От тебя пахнет шамбой. От тебя пахнет копченой кожей. От тебя пахнет помбе.

Я ненавидел запах помбе и сомневался, что готов принять это за комплимент.

Дебба прислонилась к моей просоленной от пота рубашке, потерлась головой о плечо, затем передвинулась вперед и подставила макушку для поцелуя.

— Видишь? — продолжала Вдова. — Ты пахнешь, как Нгуи.

— Нгуи, это правда?

— Я не знаю, как от меня пахнет. Ни один человек не знает. А от тебя пахнет, как от Мтуки.

Нгуи сидел по другую сторону дерева, привалившись головой к стволу и высоко подняв колени. Его копье лежало рядом. Он внимательно наблюдал за ручьем.

— Вдова, поговори с Нгуи.

— Нет, — ответила она. — Я смотрю за дочерью.

Ее дочь играла моей кобурой, положив голову мне на колени. Ей хотелось, чтобы я провел пальцами по ее носу, очертил губы, подбородок, коснулся лба и висков вдоль линии волос, подбритых в квадратную скобку, затем погладил уши и макушку. На большее можно было не рассчитывать, когда рядом сидела Вдова, но и это было большим счастьем. Дебба тоже могла меня трогать, если осторожно.

— Мозольки у тебя красивые.

— Буду хорошей женой.

— Скажи, чтобы Вдова ушла.

— Нет.

— Почему?

Она объяснила, и я опять поцеловал ее в макушку. Ее рука нежно подняла мою и положила куда нужно. Я придвинулся и положил туда же вторую руку.

— Нет, — сказала Вдова.

— Хапана ту. — Дебба перевернулась на живот и пробормотала что-то непонятное на кикамба. Нгуи смотрел на ручей вниз по течению, а я вверх. Вдова улеглась под деревом, излучая волны неутолимой скорби. Я дотянулся до прислоненной к стволу винтовки и положил ее у правой ноги.

— Спи, ту, — сказал я.

— Нет. Спать буду ночью.

— Спи сейчас.

— Не хочу. Можно трогать?

— Можно.

— Как вторая жена?

— Как жена с красивыми мозольками.

Она опять сказала что-то непонятное, и Нгуи ответил:

— Квенда на лагерь.

— Мне нельзя уходить, — заявила Вдова, однако поднялась и пошла вслед за Нгуи, который удалялся своей беспечной походкой, отбрасывая длинную тень. Нагнав его, она переговорила с ним на кикамба, затем вернулась и заняла пост тремя деревьями ниже по течению.

— Ушли? — спросила Дебба.

Я кивнул. Она придвинулась ближе, мы обнялись и стали целоваться, медленно и осторожно. Ей нравилось играть, исследовать, наблюдать за моей реакцией, рассматривать шрамы, сжимать мочки ушей в тех местах, где ей хотелось, чтобы у меня были серьги. Ее уши тоже не были проколоты, и она просила меня показать, где их лучше проколоть, и я целовал те места и тихонько покусывал.

— Сильнее, — шептала она. — Кусай, как собака.

— Нет.

Она слегка прикусила мне мочку, намечая место; это было очень приятно.

— Почему не проколоты?

— Не знаю. У нас не принято.

— Лучше проколоть. Честнее.

— Все еще впереди.

— И позади много хорошего. Я хочу быть настоящей женой, полезной. Не игрушечной, не временной, которую бросают.

— Кто же тебя бросит?

— Ты.

Я уже отмечал, что в языке камба не существует таких слов, как «люблю» и «прости». Поэтому я перешел на испанский и сказал, что люблю ее сильно-сильно, от ступней до макушки, и мы посчитали все местечки на этом пути, и каждому из них я признался в любви, не солгав ни единой буквой, и нам обоим было очень хорошо.

Мы лежали под деревом, прислушиваясь, не идут ли к ручью бабуины, и незаметно задремали — и я проснулся от того, что Вдова шептала мне на ухо:

— Ньяньи…

Отряд бабуинов готовился форсировать поток в мелком месте. Мы лежали в тени; бабуины нас не видели и не чуяли. Они бесшумно выкатились из кустов и приступили к переправе. Впереди двигались три крупных матерых самца во главе с исполинским вожаком. Головы бабуинов со скошенными лбами, вытянутыми мордами и тяжелыми челюстями качались из стороны в сторону; я видел могучие мускулы, грузные плечи и вялые хвосты на крепких жирных задах. Самки и молодняк держались позади и только начали выходить из кустов.

Дебба очень медленно и тихо откатилась прочь. Я осторожно поднял винтовку и оттянул курок, придерживая спусковой крючок, чтобы не было щелчка.