Новый Мир ( № 12 2009) - Новый Мир Новый Мир

Часы в виде кота в мешке для тех, кто любит свободу: из них наугад можно

                                                                                                        вынуть любой час

Часы, которые мне дороже всего: под ними я ждал тебя,

и ты до сих пор не пришла,

их я время от времени встряхиваю и

держу над собой

Пауза в свободном стихе

Что бы не говорилось, но главное

Происходит уже не в речи

А в паузе —

В паузе поэт переводит дыхание

В паузе у читателя должно перехватить дыхание

Иначе напрасно движение речи поэта

И недаром сказал о соловье Соколов Владимир —

“Как удивительно в паузах

Воздух поет за него” —

Так за поэта

В паузе думает воздух

Пусть в поэзии что-то не ладится

Но черновик всегда можно поправить

Неверно заполненная пауза непоправима

Послушайте как ее заполняют смехом

Чужим смехом записанным на диктофон

И запускают в глупой телепрограмме

Чтобы вы знали где надо смеяться

И вот вы смеетесь как только услышите паузу

А времени думать и понимать не остается

Ибо думать человеку затруднительно

Но если вам сказать об этом

Вы почему-то обижаетесь не на себя

А на забытого вами академика Павлова

Но я-то хотел сказать всего лишь

О паузе в свободном стихе

Который возможно стихом не является

Если в паузе вам не о чем подумать

И в этом может быть виноват

Или сам поэт или академик Павлов

Или собака Павлова если она зарыта

Где-то между первым и последним словом

*     *

  *

Ах не так жаль ХХ-го

еще своего века

как жаль ХIХ-го

все более для нас чужого

когда еще были русские

еще не продавшие свой воздух

за водой ходившие к проруби

(вода в реке была глубже чем в море)

честь хранящие смолоду

вплоть до ссылки под пули горцев

у которых тоже была своя честь

и неприступные горы того века

были выше гор

нашего дня

Дым

Дым — вон из небес! —

решили в высотах

и вот дым

ушедший с земли

возвращается в очаги

в глаза, которые выел

в огонь, без которого

якобы дыма нет

дым вернулся

в легкие всех курильщиков

и они раздулись

как дирижабли

и взлетели над ворохом крыш

суматошно

они похлопывали по карманам

и над всей планетой

громыхали их спички

как черный

искрящийся снег

над землей свивался дым

все покрывались сажей

и становились черными

все от альбиноса-пингвина

до президента Америки

В мою дымящуюся дверь

постучали, и я открыл

там во мраке

во главе неясной

группы людей стоял

сам Джордано Бруно

с огромной авоськой

в которой над грудой книг

виднелся 2-й том

Мертвых душ

и чей-то пророческий

женский голос, кажется,

Жанны д’ Арк произнес —

у вас есть макулатура

я им отдал эти стихи

*     *

  *

Рыночные причуды природы —

зима задолжала лету

снег упал

по отношению к дождю

но не каждый под небом

может позволить себе даже снежинку

хотя кто-то скопил сугробы

и вывез их в банки Гренландии

На небе все меньше

свободных земельных участков

спецслужбы следят

за направлением взглядов

чтобы они не касались

пределов чужих созвездий

Микробы переходят

на макроэкономику гриппа

Птицы решают большинством голосов

когда приходить весне

Хищники за взятку

обещают не съедать

полностью

и сразу

*     *

  *

О свобода свобода

Долой стены

Да здравствуют

Сплошные окна и двери

(рушится потолок)

Долой линию горизонта

(рушится небо)

О равенство

Гипотенузы равны катетам

Решена проблема квадратуры круга

Медвежий угол равен углу отражения

Долой памятники

все лежащие в земле равны друг другу

О, братство!

О, братство…

На прощанье каин обнимает авеля

Житейские истории

Екимов Борис Петрович родился в 1938 году. Лауреат многих литературных премий. Живет в Волгоградской области.

“Сколько много всего!..”

Минувшим летом для маленького Мити наш старый дом, а точнее — усадьба были местом очень приманчивым.

— Пиехали… — просил он. — Огоёд пиливать… Шлянг, пиливальник… Пиехали…

По прибытии он первым делом проверяет, всё ли на месте: цветы, грядки, деревья.

— Питуньи! — указывает он пальцем. — Бахотки! Омашки! — И вовсе трудное: — Иагины…

Все на месте: георгины, ромашки, бархотки. Все цветет и пахнет, радуя и меня, старого, и малого Митю.

Наступает черед огорода.

— Огуйцы! Бакажаны! Помидои! — И здесь, слава богу, ничего не пропало. — Мойковка. Люк. Укёп… Будем кусать! — И почему-то изо дня в день первыми проверяет на вкус именно перья лука, веточки укропа; рвет их, жует, морщится, сообщает: — Гойкий… — но все равно глотает. И тут же закусывает хрустким огурчиком: — Са-адкий…

Потом обходим дозором кусты и деревья.

— Висенка! Абикосы! — Обходим, клюем там и здесь, вольные птахи. — Смоёдина! Си-ивы! Сколько много всего!! — Малыш не может сдержать радости. — Сколько много…

И вправду ведь много, хотя в нынешние времена старый дом и его усадьбу с былым не сравнить. Где наш виноградник? Где малинник? Где гряды пахучей клубники? И яблони когда-то были всех сортов — от ранних “бели”, “яндыковки” до нежного розовощекого “бельфлера”, поздних “симиренко”, приглядного темно-красного “старкена”, который радует глаз до ноябрьских заморозков, а потом прячется в погреб; на всю зиму запас, до новых яблок.

— Богатая усадьба, — со вздохом позавидовал один из гостей моих — человек поживший.

Богатая… Нынче — лишь одиннадцать соток земли, прежде было почти двадцать. Пятая часть гектара. Сто метров длиною и двадцать шириной. Считай, футбольное поле, которое нужно с ранней весны до поздней осени копать, рыхлить, полоть, поливать — словом, работать и работать. Лопата, мотыга, грабли, ведра, поливальник, а главное — руки.

Глядя на нынешний наш огород, в котором, как удивляется маленький Митя: “Сколько много всего!”, глядя на сегодняшнее, я лишь вздыхаю. Конечно, растет кое-что: картошка, огурцы, помидоры, баклажаны, перец и прочая зелень, занимая лишь малую часть земли, а остальное — трава, которую я за лето дважды выкашиваю. Корову можно прокормить.

Трудно поверить, но в прежние времена здесь не было ни единой сорной травинки. Зелень для кур, лебеду да крапиву, искали за двором. Для кроликов — в степи да логу. А в огородах — лишь аккуратные грядки и грядки, лунки да борозды, ряды и ряды помидоров, капусты, картофеля, свеклы, редьки, лука, моркови и прочего. Так было у всех в нашем поселке во времена послевоенные и много позже. Иначе не проживешь. Зарплаты — маленькие, лишь на хлеб-соль да наготу прикрыть. Кормились от огородов, на которых работали всей семьей, стар и млад, зная твердо, что лишь полные погреб да подпол, их закрома да бочки — главная надежда. Хлебные “карточки” ли, продуктовые “талоны” могут в любой день “отменить”, зарплату, пенсию “задержать” на месяц, другой, третий или выдать бумажками какого-нибудь “государственного займа”. Картошка, капуста да свекла, коли есть они, с голоду не дадут помереть.