Агония СССР. Я был свидетелем убийства Сверхдержавы - Николай Зенькович

А в тот день, когда уведомление об увольнении получил, не до смеха было. Тягостное впечатление производил вид недавних коллег. В гуманитарном отделе еще в конце августа определилось с трудоустройством все руководство. Старшим «по должности» в отделе остался заведующий сектором Геннадий Барабанщиков. Покинутые работники предоставлены сами себе.

Упорно муссировались слухи о негласном распоряжении Президента СССР относительно цековских и других партийных работников, коих строжайшим образом предписывалось не брать на работу в госструктуры. Исключение якобы делалось для молодых, до сорока лет, инструкторов и консультантов. На всех начальников, начиная с заведующих секторами и выше, накладывалось табу. Из самых разных источников поступали подтверждения этих слухов.

Не помогла и короткая заметушка в газете «Рабочая трибуна», в которой сообщалось, что Горбачева ознакомили с этими слухами специальной запиской, и он на ней красным карандашом начертал: «Это грубая ложь». На госслужбу попали считаные единицы из числа бывших партаппаратчиков. Через три месяца после нашего позорного изгнания со Старой площади я узнал, что большинство моих прежних сослуживцев устроились в различные коммерческие структуры или в научные учреждения. Некоторые стали учителями в обыкновенных московских средних школах. Все они с трудом привыкали к своему новому положению.

Но в первые дни после опечатывания зданий ЦК не исчезала надежда, что все образуется. Ее подогрел член Политбюро Петр Лучинский, с которым у меня состоялся такой вот разговор, который я сразу же записал по горячим следам.

— Безусловно, особых иллюзий я не питаю, — сказал председатель ликвидационной комиссии. — Хотя некие обнадеживающие симптомы есть. Нас, например, перевели из пятого подъезда, где располагались хозяйственные службы Управления делами, в девятый подъезд.

— Ближе к первому, где сидели секретари ЦК?

— Я бы не сказал так однозначно, — не откликнулся на шутку Лучинский. — Но в девятый подъезд пропускают всех работников ЦК по их служебным удостоверениям. Это уже кое-что. Раньше вход был воспрещен.

— Петр Кириллович, лично вы уже определились с местом работы?

— Пока нет. Возглавляю ликвидком. Уйду, когда последний работник ЦК будет трудоустроен.

— Куда уйдете?

— Я секретарь ЦК. Меня избирали на пленуме ЦК. Только он правомочен освободить меня от этой должности. Куда — будет видно.

— Как вы считаете, когда будет созван пленум ЦК?

— Не знаю. Секретариат ЦК обратился к президентам Горбачеву и Ельцину о выделении помещения для проведения пленума. Ответ категоричен — нет.

В блокноте сохранилась запись моей беседы с членом ЦК КПСС, секретарем парткома аппарата ЦК КПСС Виктором Рябовым.

— Виктор Васильевич, — спросил я, — ходят слухи, что вы перешли к Юрию Афанасьеву первым проректором Российского государственного гуманитарного университета…

— Да бросьте вы эти выдумки. Я — Рябов, который в течение двенадцати лет был ректором пединститута и университета в Куйбышеве. Так вот, совершенно официально заявляю вам, что работаю профессором МГУ.

— Это верно, что Горбачев перед отъездом в Форос уговаривал вас занять пост секретаря ЦК Компартии России, но вы отказались?

— Действительно, Горбачев просил меня баллотироваться на выборах в секретари ЦК РКП по идеологии. Я отказался. На одной из пресс-конференций я публично заявил, что первый секретарь российского ЦК Иван Полозков — человек, политические часы которого отстают. Полозков тогда жестоко обиделся и на встрече в ЦК высказался в том смысле, что-де аппаратчику негоже сметь свое суждение иметь. Горбачев уговаривал меня минут двадцать, но я сказал, что меня не устраивает видение мира Полозковым. Горбачев мне сказал: «Именно это нам и нужно. Ортодоксы устроили свист и стукотню». Но я отказался.

— Где вы были во время путча?

— Восьмого августа с женой я отправился в Форос, в санаторий «Южный», что в семи километрах от дачи Горбачева. О заговоре услышал в столовой, за завтраком, девятнадцатого августа. В Москву вернулся двадцать третьего августа, у меня тяжело заболела жена.

— Поддержал ли путчистов аппарат ЦК КПСС?

— Большая часть — уверен — не поддержала. Хотя над подготовкой злополучной шифрограммы, видимо, работал орготдел. Ее, как известно, подписал член Политбюро Олег Шенин. Он же пытался через моего зама по парткому ЦК Владимира Герасименко собрать аппарат — для поддержки ГКЧП. Тот отказался.

— Вы приехали в Москву. К кому вы обратились — как секретарь парткома аппарата ЦК КПСС?

— Естественно, в Секретариат ЦК. Он был полностью деморализован. Приемные не отвечали, кто находился в здании — неизвестно. Я предложил Александру Дегтяреву — заведующему идеологическим отделом — выступить с заявлением о роспуске партии и поддержке правительства России. Что и было сделано — еще до приостановки деятельности КПСС.

— Виктор Васильевич, но ведь вы были секретарем парткома аппарата ЦК, у вас на учете состояли члены Политбюро и секретари…

— В первый момент я находился в состоянии шока. Потом поразмыслил и решил окончательно забросить политику. Хочу вернуться к научной, преподавательской работе — я ведь педагог не только по образованию. Ну, а тем, кто кроме аппаратной работы ничего не умеет, придется, видимо, туговато.

— Виктор Васильевич, простите, а где вы живете, в каком районе?

— (Смеется.) В привилегированном. В одном доме с Борисом Ельциным.

Многих высокопоставленных чинов найти было крайне трудно. Днем их квартирные телефоны молчали. Иных застать можно было только вечером, когда они усаживались у телевизоров и ждали новостей. Обнадеживающих?

Не знаю. Но их мнения о происходящем очень интересовали зарубежную прессу. Я добросовестно заполнял свои блокноты.

Первый заместитель заведующего гуманитарным отделом ЦК Станислав Чибиряев сказал:

— О чем сожалеть? Я и к кабинету не успел привыкнуть…

— Станислав Архипович, где вы сейчас работаете?

— Как и прежде, директором издательства «Наука».

— Извините, не понял…

— Когда меня перевели в начале года в ЦК, с предыдущего места работы я не увольнялся. Получилось как бы по совместительству. Знаете, я даже трудовую книжку не сдавал в ЦК.

— Вас уговаривали?

— Ну конечно. В последнее время ведь никто не хотел идти работать в ЦК. Я пошел. Через полгода мне звонят из Управления делами: а почему вы не занимаете дачу? Оказывается, работникам моего ранга было положено. А я не знал. Как и много чего другого.