Мечты — сбываются! - Al1618

Ну я и дала! Сто сорок децибел — не меньше… Оба фигуранта шарахнулись и попадали на пятую точку. Вообще-то такие истерики положено только кормящим мамашам устраивать, при виде опасности для ихнего чада, и когда же это я ему успела этому великовозрастному дитяти сиську дать? Что ни говори — цивилизация, это очень тонкая лакировка, вот и меня — капитана, навигатора, пилота и просто образованного человека, «на раз» выпхнула из шкуры какая-то пещерная дива — едва стоило ситуации обостриться.

Но, может оно и к лучшему — бугор просто не выдержал зрелища несущего на него, странными боковыми скачками, мехового шарика (из-за вставшей дыбом шерсти мой видимый объем удвоился, если не больше), дико верещащего, да еще с торчащими из него в разные стороны когтями и зубами. Встреться мы с ним на узкой тропинке, он бы конечно на все это не посмотрел, но два испытания подряд не вынес и, смешно переваливаясь, кинулся наутек.

А я — за ним следом! Правда, тут уж цивилизованная часть опомнилась и вежливо спросила — «а что ты будешь делать, когда его догонишь?», «Рвать и Грызть!!!» — заявила пещерная дива, тогда леди, сложив губки в куриную гузку, указала полированным и лакированным коготком на стремительно приближающийся тощий афедрон, в валиках свалявшейся шерсти, и спросила — «ЭТО?».

Однако — выходит и цивилизованность умеет возвращаться стремительно, моя тушка тормознула всеми четырьмя лапами так, что из образовавшегося пылевого облака пришлось буквально выпрыгивать. Зато — в руках верная винтовка, из которой я и шарахнула вдогон гранатой, поставив ее на инфразвук и акустику. И чуть в очередной раз не лоханулась — едва успела зажмуриться и захлопнуть клапаны в ушах, а сами локаторы — крутануть на сто восемьдесят.

Все равно, приложило душевно, проморгавшись увидела «бугра» уже почти на горизонте, он по-моему, отринув все приличия, перешел уже с бега, то ли на порхание, то ли на низкое планирование… Надо будет потом понаблюдать за милыми птичками — чтобы успеть снять шкуру, если бедолага протянет лапы от переживаний, несмотря на все мои старания.

Так, а теперь у нас осталось еще одно небольшое дельце… Придав всей своей фигуре выражение «а мне пофиг, на какую сторону у тебя тюбетейка!» поворачиваюсь к этому… и вся моя решительность улетучивается от его счастливой физиономии и мокрой от слез бороды (то ли действительно мне так рад, то ли зайчик от шоковой гранаты поймал), нет ну как на него сердиться.

Ну — здравствуй, горе ты мое!

Ветер пребывал сегодня в тихой грусти, впереди была целая ночь, а он все еще не решил — кем он будет сегодня, согласитесь бриз и самум, это две разных сути. Вздымать валы или затмевать небо поднятым песком не хотелось — вон, как радостно перемигиваются на небе звезды, соскучились они на последнее время затянутом тучами небе. Вот пусть и веселятся, а мы погрустим, пока не найдем себе новое развлечение.

Ветер невесомо коснулся зеркала соленой воды, поднял чуть заметную рябь в качестве дружеского приветствия и заскользил вдоль, касаясь правым крылом прибрежных барханов. Поплутал чуть в ветках колючего кустарника, тронул верхушку бархана, полюбовавшись на стронувшуюся вниз волну песка, и увидел впереди огонек костра.

Играть с языками пламени ветер любил, они были такими же непоседливыми и еще более переменчивыми, чем он сам. Жаль только что они очень быстро заканчивали свой путь… А еще большебыло жаль, что такой праздник знакомства случался чаще всего там, где воздух рассекало острое железо, а огонь пах горелой плотью. Впитав в себя этот запах и боль огонь с ветром впадали внеистовство и показывали этим существам, что значит тревожить силы бесконечно их сильнее, да еще по таким глупостям. Это было яростно-опьяняюще, но совсем нерадостно, потом долго приходилось приходить в себя и вспоминать, как просто радоваться встречам с облаками, пустыней, водой…

Это было досадно еще и по тому, что ему нравились эти странные существа. Они были так же переменчивы, как и он, так же любили играть, так же легко рождались и умирали, чтобы возродится вновь. Было совершенно невозможно угадать, чего ждать от них в следующий миг — они то мужественно противились его силе, то своей хитростью заставляли работать даже его — ловя его в паруса на море или лопасти мельниц на земле, а могли и прятаться от его буйства, отгораживаясь неодолимостью камня. Вот и кто их постигнет — разве что камень с его неспешным постоянством.

Но в этот раз пламя пахло приятно — морем, что впрочем, не удивительно — у живущего здесь двуного, своего скота чтобы давать кизяк не было, вот и оставалось жечь то, что выбрасывало на берег море. Охватив обоими крыльями костер, ветерок разом всем телом впитал происходящее здесь.

Возле костра сидели двое, он — что-то резал маленькой полоской железа в руках на подобранной деревяшке, она — прищурив огромные глаза, смотрела за игрой языков пламени, мужчина и женщина — сегодня у старого знакомца собрались в гостях два разных мира.

Причем, «мир» в этот раз нужно было понимать буквально… Ветер даже замер, бесконечно долго для него и на неосязаемый миг для всего живого, а потом, все еще не веря, неощутимо коснулся торчащих на макушке гостьи ушей — уши тут же повернулись, ловя принесенные им звуки, а несколько толстых ворсинок над бровями приветственно качнулись, впитывая запахи окружающей ночи.

Умея впитывать знания всем телом, ветер сразу понял что, несмотря на глаза видящие сейчас только костер, она ощущает окружающий мир подобно ему. Слышит запах чешуи змеи и шуршание роющейся в куче отбросов песчанки, и даже знает, что скоро эти уши услышат последний писк — знаменующий маленькую трагедию этой ночи и очередное торжество жизни во всей ее многообразии. А еще он понял, что, несмотря на всю его невесомость, его заметили и поблагодарили.

Ветер перевел свое внимание на мужчину, этот понятно ничего не заметил и не почуял, видит только свое дело и отдает ему всю свою душу, его и ураган с места не сдвинет, волна не смоет — утес, а не человек, правда жизнь, она и на утесах следы оставляет. Вот и сейчас уйдя в свое занятие он совсем не чувствует, что смотрит его соседка может и в огонь, а видит только его правую руку. В непростых надо сказать мозолях руку, не положены, такие обычным людям, что всю жизнь только трудом хлеб насущный добывают, и представляется ей как эта мозолистая лопата чешет ее за ухом, вот и пойми этих двуногих…

Тем более что мужчина, на самом деле, все прекрасно чувствует, оттого и занят делом забыв все вокруг, но капля камень точит — ладонь начинает просто зудеть, а нож — отрезать лишнее. Может он был бы и рад погладить мягкую шерстку, да тронуть ненароком никогда не пребывающие в покое ушки, но — НЕЛЬЗЯ, нельзя даже в малости потакать своим слабостям, ибо именно через них приходит погибель души. Потому и отложив в сторону нож, шепчет он слова, что сильнее желаний — «… укрепи и направь…», а потом — просто ощущая заполнивший душу покой и умиротворение решается на дружескую подначку. Поймав взглядом развернувшееся в его сторону при словах ухо, явственно представляет себе свою собственную ладонь, а потом как он «от всей души» прикладывается ей, вот только не к загривку, а к противоположной ему стороне тела. Ушки мигом прижимаются к голове, в ответ слышно фырканье, очевидно заменяющее смех. А ведь эти двое, похоже, вполне понимают друг друга и без слов…

Что, впрочем, не удивительно, в остальном они ведь поразительно схожи — оба бойцы, причем и по науке, и по характеру. Он — давно потерял счет своим походам и стычкам, ветеран на войне возмужавший и состарившийся, она — воевала меньше полугода, можно было бы сказать — зелень, да вот на войне все днями измеряется…

Это вообще типичное заблуждение двуногих — пытаться измерить там, где надо понять, но если ему все же последовать и попытаться, например, сравнить виденное количество смертей… То вот эти глазищи, на пол-лица, прямо сейчас в языках пламени мирного костра видят отражение огненного шторма, что сметал города и армии где-то там — в звездной выси. Ветер, аж перекрутился спиралью, от восхищения силой и необычностью своего дальнего родственника…

Или, может, надо брать в расчет только своих, причем только тех кто погиб бессмысленно — так ведь именно она шла в третьем эшелоне второй волны, которая стала первой, после того как полторы ударных дивизии попросту сгорели в воздухе, из-за недооценки системы обороны. Ух-ты, сколько новых впечатлений, а высотные взрывы так вообще сравнить не с чем…

Что там еще… убитые враги — так мощь оружия несравнима, или друзья умершие на твоих руках — так у того кто командует друзья заканчиваются очень быстро, остаются только подчиненные и сослуживцы. Вот разве что — своих противников он убивал своей рукой, а она сходилась «на удар когтем» только со «своими»…