Террористка Иванова - Эдуард Володарский

— Выяснил? — едко улыбнулся полковник.

— Ну, не совсем… Но для меня ясно — она несчастный человек, у которого может рухнуть вся оставшаяся жизнь. И убить меня она хотела не со зла, а от отчаяния — любила мужа и считала меня виноватым во всех бедах. Это очень порядочный человек, Олег Андреевич, я ведь не салага и в людях разбираюсь…

— Не очень-то заметно, — вновь едко улыбнулся полковник.

— Порядочный, попавший в беду человек, — упрямо повторил Пилюгин.

— И ты предлагаешь по такому случаю освободить ее от наказания? Так я понял пафос твоей оправдательной речи?

— Не от наказания, товарищ полковник. Я прошу освободить ее до суда под подписку о невыезде. Она сможет быть с малолетним сыном. Он же без руки остался, ему сейчас тоже тяжело. Что ей делать в СИЗО? Набираться опыта у тюремных старожилов? Прошу вас, Олег Андреевич, проявите великодушие.

— А при чем тут я? — развел руками полковник. — Дело под контролем у судьи Блинковой. Она уже санкционировала арест до тридцати суток. И обвинение вынесла. Знаешь ее? Не зря у нее кличка — Каменная баба. А тут статья тяжелее некуда — терроризм, покушение на убийство. Не выпустит она ее. И никто ей не указ. Кого хочешь пошлет подальше.

— Я попробую поговорить с Блинковой. Постараюсь доказать… уговорить…

— Да? — полковник несколько секунд пристально смотрел на него, снова улыбнулся: — Слушай, Пилюгин, а может, у тебя и вправду с ней роман был, как злые языки мне сообщали?

— Я когда-нибудь вам врал, товарищ полковник?

— Все в жизни случается в первый раз, — усмехнулся полковник. — Ладно, Пилюгин, я поговорю, конечно, с судьей, изложу ей мотивы… Кстати, а почему этим ее адвокат не занимается?

— Да нет у нее еще адвоката… И денег на адвоката нет. Государственного назначат. Когда — не знаю…

— Ладно, поговорю. У тебя все?

— Все, товарищ полковник, — Пилюгин поднялся.

Раздался телефонный звонок. Полковник взял трубку:

— Полковник Судаков слушает. Здравствуйте, товарищ генерал! — Судаков подтянулся в кресле, взглянул на Пилюгина и приложил палец к губам, призывая к тишине. — Да, Герман Федорович, она пилюгинских ребят в заложники взяла. Отчаянная баба, Герман Федорович, полностью с вами согласен. В СИЗО она. Следователь пока не назначен, и адвоката у нее нет. Да это вообще не наш профиль. Из ФСБ человек приезжал, потребовал дело Ивановой им отдать. Террор — это их епархия… Нам оставить? Гм-гм… каким образом, Герман Федорович? — полковник сделал круглые глаза и посмотрел на Пилюгина. — Да я все понимаю — дело чести, конечно, но ведь своих дел хватает… Кого? Да, понял… правда, на его отделе еще несколько дел висит. Два убийства. Понимаю, понимаю. Слушаюсь, Герман Федорович. Абсолютно с вами согласен — раз его ребят в заложники взяли, ему и дело вести. Так точно! Всего доброго, Герман Федорович. — Судаков положил трубку, кашлянул. — Все слышал? Так вот — генерал поручил дело террористки вести тебе. Дело чести. Она вас, как пацанов, в заложники взяла! По телевизору сообщали! Во всех газетах над вами потешались — убойный отдел называется! С одной бабой не совладали! Хороша милиция! Давай, дорогой, давай за дело… Кстати, а что у тебя с убийством в гостинице? Совсем не двигается?

— Пока результатов ноль. Наработки, конечно, есть, только проку от них пока нету, — поморщился Пилюгин. — Работаем, товарищ полковник.

— Этим тоже надо заниматься. Мало тебе висяков? У тебя в отделе четверо мордоворотов! Поручи персонально Тулегенову. Или Голубеву. Пусть они с террористкой разбираются — там все ясно. За неделю дело к суду подготовить.

— За неделю не выйдет, Олег Андреевич.

— Почему это? Вы, я вижу, совсем мышей ловить перестали!

— Там взрывчатка, понимаете? Такая по нашим временам редко встречается. А где она ее взяла — молчит!

— Что значит — молчит? Нет, я вообще ничего не понимаю! — хлопнул по столу полковник. — Она молчит, где взрывчатку взяла, а он пришел просить выпустить ее под подписку? Ты что, совсем тронулся, Пилюгин?

— Буду допрашивать, буду связи устанавливать, но на это тоже время нужно.

— Времени у тебя нет, — отрезал полковник Судаков.

— Тем более содержание под стражей ничего не даст. Так хоть последить за ней сможем. Она женщина твердая…

— Это я уже слышал, — махнул рукой Судаков.

— А ты допроси, допроси! Или что, тонко разговаривать с людьми уже разучился? Привык с бандитами и отморозками…

— Я еще раз прошу вас, товарищ полковник, посодействовать в освобождении гражданки Ивановой под подписку о невыезде, — перебил Пилюгин.

— Не будет моего содействия. Как судья решит, так и будет сидеть твоя террористка Иванова. Хочешь ее облагодетельствовать — с судьей разговаривай, только не советовал бы… Ты лучше на убийство в гостинице навались. И докладывать мне каждый день. Ладно, иди откуда пришел… Постой, жена-то как? Родила?

— Если б она родила, я к вам с бутылкой пришел бы, товарищ полковник, — улыбнулся Пилюгин.

— Ко мне не надо. Я сам к вам приду, когда родится…

— Я помню, как ходил к генералу Ломакину… — проговорил Пилюгин.

— К Герману Федоровичу? Когда это ты к нему ходил? — насторожился Судаков. — По какому поводу?

— Просил, чтобы арестованного Иванова, который стрелял в гражданина Муравьева… собака его сыну руку откусила, помните?

— А-а, да, припоминаю… И что?

— Просил генерала, чтобы выпустил из-под ареста Иванова под подписку о невыезде. Не разрешил. А ведь если б разрешил, все могло по-другому обернуться… и Иванов этот был бы жив, и никакой террористки Ивановой не было бы… А ведь просил, разве что в ногах не валялся. Доказывал… А сейчас вот… а-а, черт с ним, все равно сытый голодного не разумеет, — Пилюгин махнул рукой и вышел из кабинета.

Иван Витальевич приехал к дому Полины на такси. Во дворе он заметил человека в дорогой кожаной куртке с собакой на поводке. За его спиной маячил другой парень, помоложе, поджарый и плечистый, тоже в кожаной куртке и джинсах. Человек (а это был Муравьев) и собака шли навстречу Ивану Витальевичу, и, когда до него оставалось метров десять, собака натянула поводок, раздалось глухое рычание, сверкнули белые клыки, и маленькие мутные глазки собаки уставились на Ивана Витальевича. Он инстинктивно остановился, попятился.

— Не волнуйтесь, папаша, она на поводке, — Муравьев остановился, потянул к себе поводок, негромко скомандовал: — Сидеть.

Иван Витальевич осторожно прошел мимо собаки, пробормотал:

— Вообще-то такое чудище в наморднике выводить надо…

— Папаша, идите своей дорогой… — уже недобро ответил Муравьев.