Полное собрание сочинений. Том 39. Июнь-декабрь 1919 - Владимир Ленин (Ульянов)

Какими бы формами ни прикрывалась республика, пусть то будет самая демократическая республика, но если она буржуазная, если в ней осталась частная собственность на землю, на заводы и фабрики, и частный капитал держит в наемном рабстве все общество, т. е., если в ней не выполняется то, о чем заявляет программа нашей партии и Советская конституция, то это государство – машина, чтобы угнетать одних другими. И эту машину мы возьмем в руки того класса, который должен свергнуть власть капитала. Мы отбросим все старые предрассудки, что государство есть всеобщее равенство, – это обман: пока есть эксплуатация, не может быть равенства. Помещик не может быть равен рабочему, голодный – сытому. Ту машину, которая называлась государством, перед которой люди останавливаются с суеверным почтением и верят старым сказкам, что это есть общенародная власть, – пролетариат эту машину отбрасывает и говорит: это буржуазная ложь. Мы эту машину отняли у капиталистов, взяли ее себе. Этой машиной или дубиной мы разгромим всякую эксплуатацию, и, когда на свете не останется возможности эксплуатировать, не останется владельцев земли, владельцев фабрик, не будет так, что одни пресыщаются, а другие голодают, – лишь тогда, когда возможностей к этому не останется, мы эту машину отдадим на слом. Тогда не будет государства, не будет эксплуатации. Вот точка зрения нашей коммунистической партии. Надеюсь, что к этому вопросу мы в следующих лекциях вернемся – и неоднократно.

Впервые напечатано 18 января 1929 г. в газете «Правда» № 15

Печатается по стенограмме

Доклад о внутреннем и внешнем положении республики на Московской конференции РКП(б) 12 июля 1919 г.{20}

Газетный отчет

Предыдущий докладчик уже указывал, с каким тяжелым чувством нарушаем мы систему нашей продовольственной политики{21}. Это, конечно, не что иное, как непрочное штопанье дырявого платья, вместо того, чтобы приобрести новое. Но поступая так, мы поступаем правильно. Вспомним прошлый год, когда продовольственное положение было гораздо хуже: у нас не было ровно никаких продовольственных ресурсов. И тогда то обстоятельство, что нам пришлось отступить от принципов нашей продовольственной политики, вносило большое смущение в наши ряды. Думали, что маленькие уступки повлекут за собой большие, что сделает невозможным возврат к социалистической политике. Но это оказалось неверно. Как ни тяжело было положение, мы его пережили. Надежды наших врагов не оправдались.

Теперь положение значительно лучше прошлого года: теперь у нас такие продовольственные ресурсы, о которых в прошлом году мы не смели и мечтать. В прошлом году занятая врагом территория была значительно больше. Теперь мы одержали крупные победы на востоке, где ожидается колоссальный урожай. Кроме того, у нас уже есть опыт. Это самое главное. На основании этого опыта мы говорим с большею уверенностью, что преодолеем трудности, стоящие на нашем пути. Июль – самый худой месяц не только в продовольственном отношении, но и в том смысле, что контрреволюция поднимает выше голову.

Однако и контрреволюционная волна внутри страны в прошлом году была сильнее, чем теперь. Деятельность левых эсеров тогда достигла своего высшего пункта. Для нас была неожиданностью та вооруженная борьба, к которой они внезапно перешли от поддержки нас на словах. Трудности были необъятны. Момент был выбран очень удачно. Эсеры хотели сыграть на настроении обывателя, впавшего в отчаяние от голода. В то же время Муравьев предал нас на фронте. Восстание левых эсеров было очень быстро ликвидировано, но в провинции все же несколько дней были серьезные колебания.

Теперь, благодаря годовому опыту, у нас установилось более правильное отношение к мелкобуржуазным партиям. Опыт махновщины, григорьевщины, колебания меньшевиков и эсеров показали нам, что их влияние на рабочие и крестьянские массы – кажущееся. На самом деле их сила – пуф. Поэтому, когда нам сообщают о состоявшемся недавно совете партии правых эсеров{22}, когда Чернов заявляет: «Если не теперь и не нам, то кому же больше скинуть большевиков?» – то мы говорим: «Страшен сон, да милостив бог». Теперь мы только удивляемся, как им не наскучит повторять свои ошибки. В течение двух лет мы видели полный крах всех их мечтаний о «демократии вообще», и все же каждая из их групп считает своим долгом на свой лад проделать этот опыт. Развитие революции показывает, что их ошибки повторяются, и это повторение приносит нам неисчислимые бедствия. На востоке крестьяне поддерживали и эсеров и меньшевиков, так как крестьяне не хотели войны и в то же время чувствовали, что большевики – твердая власть, которая потребует от них участия в войне. В результате явился Колчак, который принес им неисчислимые бедствия. Сейчас, при отступлении, он уничтожает все на своем пути, – страна совершенно разорена, мучения страны необъятны, гораздо больше, чем мы переживаем. Нужно все лицемерие буржуазных литераторов, чтобы перед лицом этих фактов говорить о зверствах большевиков.

В истории с Колчаком эсеры и меньшевики снова проделали, как и в истории с Керенским, тот же кровавый политический путь, приведший их к старой исходной точке и показавший полный крах идеи коалиции.

Сейчас массы отшатнулись от них, и мы видим восстание в Сибири, в котором участвуют не только рабочие и крестьяне, а даже кулаки и интеллигенция. Мы видим полный развал колчаковщины. Очевидно, каждая их ошибка должна повторяться, чтобы раскрыть глаза несознательным массам. Массы, увидав на опыте, что коалиция приводит к реакции, идут к нам, хотя и разбитые и измученные, но закаленные и наученные опытом. То же самое можно сказать и о всех империалистах. Они затягивают войну, усиливают истощение, но этим самым только укрепляют в массах сознание необходимости революции. Как ни тяжел этот год, но в нем та польза, что не только верхи, но и широкие массы, вплоть до крестьян самых глухих уездов и окраин, получили опыт, который заставил их прийти к тем же выводам, к которым пришли мы. Это дает нам твердость и уверенность в победе. Без Колчака сибирский крестьянин не пришел бы в один год к убеждению, что ему нужна наша, рабочая власть. Только тяжелый опыт этого года убедил его в этом.

Очень может быть, что литературные группы меньшевиков и эсеров так и умрут, ничего не поняв в нашей революции, и долго еще, как попугаи, будут твердить, что у них была бы самая лучшая в мире власть – без гражданской войны, истинно социалистическая и истинно демократическая, если бы не Колчак и не большевики, но это не важно; такие упрямые чудаки бывали во всех революциях. Важно то, что массы, которые за ними шли, от них отходят. Массы крестьянства перешли к большевикам – это факт. Это доказала лучше всего Сибирь. Пережитое под властью Колчака крестьяне не забудут. Чем тяжелее испытание, тем лучше усвоены уроки большевиков.