Свадьбы - Владислав Бахревский

Инайет Гирей окинул взглядом людей Сераля. Поклонился султану, пошел за уходящим бостанджи-пашой.

Ах, жесток был Мурад! Еще Инайет Гирей не покинул залы, как султан самым что ни есть милостивым голосом изрек:

— Мурзе Кан-Темиру мы жалуем Кара-Хысарский санджак.

Вздрогнул Инайет Гирей, запнулся, а как пошел опять, то другим был, согбенным, желтым, руки трясутся, слезы на глазах.,

Не суждено было узнать ему: торжеству Кан-Темира всего-то неделя. Через неделю и к нему пожалует бостанджи-паша с тем же подарочком — шнурком золотым. Да ведь через неделю, а покуда — санджак в награду.

Когда к Инайет Гирею подступили немые, хан плакал и царапался, как женщина.

Невольники

Глава первая

Надежда, пленница татарина Абдула, а до него пленница еще какого-то татарина, спалившего ее дом в деревеньке под Рязанью, пленница кафского купца, пленница Маметши-ага, пленница хана, на единый день, а может, на единый час получила свободу.

Утром Инайет Гирей нарядился в лучшее платье и приказал столь же пышно нарядить и Надежду. Она опять предназначалась кому-то в подарок. Может быть, самому султану.

В доме Маметши Надежду обучали языкам, татарскому и турецкому. Многому не научилась, но объясниться могла, понимала, о чем татары говорят меж собой.

Часа через два после того, как хозяин ее Инайет Гирей отправился в Сераль, прибежали в дом напуганные слуги. Похватали кто что смог и разбежались.

Надежда поняла: Инайет Гирею пришлось в Серале худо. Про нее все забыли. Она подошла к дверям своей комнаты. Отперто. Стражи нет. Вышла в коридор, спустилась по лестнице вниз. Пусто в доме. И па улицу. Она вышла к мечети Ая-Суфья.

Глядела и не могла наглядеться. И вдруг услышала позади себя тихий разговор:

— Я иду за ней по пятам. Она, видно, сбежала.

— Ты погляди на ее богатые одежды! — возразили.

— Ну и что? Тем выше будет награда. Она наверняка сбежала от бея.

— Ее можно и самим продать…

Надежда скосила глаза: янычары. Трое. Надо бежать, но куда бежать? Кругом Турция. Кинуться бы в море — погибай, душа! Но ведь и до моря далеко теперь. Не успеешь добежать, схватят. А это что за старик? Кажется, он подает ей какие-то знаки.

Старик отдыхал в тени чинары. Это был старый меддах. Он тоже слышал разговор янычар. Неизвестно, кто эта женщина, но известно, кто они, янычары. Он ненавидел их. Дал знак женщине следовать за собой. Встал, пошел в сторону от Ая-Суфьи. Надежда подождала, пока он отойдет подальше, и быстро пошла следом. Это было на руку янычарам. Они боялись поднять шум в центре города. Здесь всегда найдется кто-то более сильный. Отнимет добычу.

Янычары догнали Надежду и, довольные приключением, шли, почти наступая ей на пятки. Она ускорила шаг и поравнялась со стариком меддахом.

И вдруг на улице показался яябаши[38]. Он был из другого орта, но янычары замедлили шаги. Старик тотчас свернул в улочку. Побежал.

Бегущий старик? Бегущий ради женщины. Чужой? Янычары далеко, но они видят, куда свернули беглецы. И они догадались — старик и женщина заодно.

Старик свернул еще раз. Теперь уж янычары бегут со всех ног. Но старик входит в дом и втаскивает за собой женщину. Это дом седого меддаха. Старый шепчется с ним. В дверь стучат, но Надежду куда-то ведут. Через садик, через дверцу на соседнюю улицу. И, наконец, она в доме старого меддаха.

Пожилая турчанка удивленно смотрит то на мужа, то на женщину. А старый меддах садится на ковер и никак не может отдышаться.

— Прими гостью, — говорит он наконец жене. — Она тебе все расскажет. А я устал. Сосну.

Жена старика меддаха смотрела на женщину с озабоченностью.

— Как тебя зовут?

— Надежда.

— Ты русская?

— Да.

— Меня зовут Мавуша. Луноликая. — Она засмеялась, провела рукой по щекам, тронутым паутинкой тонких морщин. И снова вопрос в глазах.

— У тебя богатое платье. Очень богатое.

Это было приглашение рассказать о себе. Надежда не таилась.

Мавуша выслушала рассказ, вздохнула, улыбнулась счастливой молодой улыбкой и заплакала.

— Я сказала плохое?

— О нет! Но я ждала другого рассказа. Твой рассказ прекрасен. Видишь, это гарем, но в гареме я одна. У моего мужа больше не было жен. Он, как каждый мусульманин, мог бы иметь четыре, но он всю жизнь любит только меня… Аллах! Ты же целый день ничего не ела. Подожди, я приготовлю обед тебе.

— Пить, — попросила Надежда.

Она только теперь почувствовала, как сухо у нее во рту.

Мавуша принесла холодный ароматный напиток. Надежда выпила целую пиалу.

— Еще?

-' Еще.

Мавуша принесла кувшин с тонким прямым длинным горлышком.

— Пей сколько хочешь. Я пойду приготовлю еду.

Она вышла.

А когда вернулась с блюдом дымящегося плова, Надежда спала.

Ее разбудила свеча.

— Откуда это? — испугалась она, указывая на свечу.

— Но уже ночь! — засмеялась Мавуша.

— Я спала?

— Так сладко, как спят дети… Освежись и поешь.

— А что же будет потом? — спросила вдруг Надежда. — Что же мне делать потом?

Она спрашивала: «Вы меня тоже подарите?»

— Ты будешь жить у нас, — сказала Мавуша, — а там как даст аллах.

— Спасибо. Мавуша, но ведь у меня совсем нет денег. Только это платье…

— На твое платье можно прожить целый год, но не бойся, пока ничего продавать не надо. Мой муж — меддах. Он рассказывает людям истории, а ему за это платят. Ты расскажешь мне о своей стране, я расскажу твои рассказы ему, а он — людям. Это будут твои деньги.

— Но зачем так? Я могу сама ему рассказать…

— Когда к жене приходит гостья, муж не имеет нрава заходить в гарем.

— Но ведь я не гостья.

— Закон есть закон. Ты лучше скажи, это правда, что ваши люди зимой носят деревянные сандалии?

— Деревянные сандалии? Зимой? Зимой у нас все ходят в валенках.

— Но у вас носят деревянные сандалии. Я знаю.

Надежда пожала плечами. Задумалась.

— Мавуша! Ты, наверное, говоришь о лыжах? Это не сандалии. Это доски с гнутыми носами. Их надевают охотники, когда идут в лес. На лыжах не провалишься.

— Куда провалишься?

— В снег! У нас зимой знаешь сколько снега наметает? Выше твоего дома.

Мавуша недоверчиво покачала головой.

— Это правда, правда, Мавуша!

— Я знаю. На Руси климат худой. Русь на острове. И там у вас растет трава, которая каждую весну распускает голубую фиалку. Очень приятного запаха. А зимой — белую фиалку. И она пахнет дурно.

— Ах, Мавуша! Да знаешь ли ты, сколько у нас цветов в лугах? А зимой — все в снегу. А ты знаешь, как пахнет морозом? Я этого никогда уже не увижу.

И беззвучно заплакала. Даже не заплакала. Просто потекли слезы — два стремительных ручейка — и тотчас же иссякли.

Мавуша озадачилась. Вышла в соседнюю комнату. Принесла флакончик с жидкостью. Налила в чайную ложку.

— Выпей.

Надежда выпила. Безвкусно.

— Что это?

— Святые капли.

— Святые капли?

— Да. В предместье Эсти-Ала-Паша-Магалези живет человек, у которого хранится одна из двух одежд Магомета. Другая — в Серале. Одежду мочат в воде, потом выжимают. Собранную воду разливают по флакончикам и продают в первые четырнадцать дней рамазана. Моя вода куплена в самый первый день. Она лечит самые тяжелые болезни.

— А у нас тоже есть святая вода! — сказала Надежда и прикусила язык. Зачем лишний раз напоминать о том, что ты христианка.

— Тебе нужно перейти в нашу веру! — твердо и жестко сказала Мавуша. — Это нужно не мне — тебе.

Надежда вспомнила своего хозяина.

«Глаза бы небось вытаращил, когда бы узнал, что девка его крепостная, Надька, Васькина дочь, при самом хане была. И хан обходился с ней как с королевой. Пальцем не тронул. Видно, для султана берег».

Надежда вдруг вспомнила ночь, когда везли ее в повозке из Кафы. Вспомнила русского парня Ивана, которого просила передать Рязани-матушке поклон.

«Вырвался ли из полона добрый молодец?»

И захотелось, чтоб вырвался.

Такому нельзя пропасть.

Всю ночь молила Матерь Божью за Ивана. Он-то небось тоже не забыл ее, Надежду.

Глава вторая

Абдул хитрый татарин. Как солнце на закат, пленников па запор, в сарай. И того ему мало — для каждого своя цепь, а котел с баландой — один на всех. Поставит посередине — тянись. Голодно. Кто посильней, да у кого руки длинные, тот и прав. А все же держались, не особачились. Каждый съедал свое.

Ивану другая участь. Спит в шалаше, на пасеке. Ест вволю. Еда у него та же, что и у хозяина. На ночь ноги в колодки, а так — совсем свободный.

Иван к своим просился, в сарай, чтобы как все. Абдул смеется: