Королева шансона - Владимир Колычев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Поговорить вы можете. Только я не думаю, что это произойдет на свободе. С тобой, Константин Евгеньевич, проблема решится. Дашь показания против Кустарева, и мы твое дело спустим на тормозах. А Савчук мы еще подержим до выяснения…
— А что выяснять?
— Вдруг она причастна к убийствам, которые совершал Кустарев?
— А если не причастна?
— Что, хочешь ее вернуть?
— А это возможно?
— Ну, если ее вину мы не докажем, то все возможно… Рано пока об этом говорить, сначала банду Кустарева надо взять. Это, Константин Евгеньевич, в твоих интересах, иначе мстить тебе начнут.
— И что я должен сделать?
— Я же говорю, надо дать показания против Кустарева. Ты же видел, как он добил жертву выстрелом из пистолета?
— Не видел.
— Но ведь это так и было. Потерпевших расстреляли из автоматов, ты это видел. Один уцелел, выбрался из машины, потом к нему подъехал Кустарев. Когда машина с ним уехала, потерпевший был уже мертв. Это же твои показания?
— Мои. Но я не видел, как Кустарев стрелял.
— Да, но в голове потерпевшего была обнаружена пистолетная пуля. Его добили из пистолета. И сделать это мог только Кустарев. И ты не соврешь, если скажешь, что видел, как это было.
— Но я не видел!
— Но ведь это же было! Пойми ты, Константин Евгеньевич, Кустарева его сестрой к стенке не припрешь. Он же скажет, что не собирался душить ее, просто баловался с ней, шутил. Такое баловство года на три максимум потянет. Он этот срок на одной ноге отстоит. А вот организованное убийство четырех человек — это уже пожизненное заключение. Только в таком случае мы сможем избавиться от Кустарева. Только в этом случае его банда будет деморализована, только в этом случае мы сможем ее уничтожить. Ты меня понимаешь?
— Понимаю… Но я ничего не видел, — мотнул головой Костя.
— Советую тебе хорошенько подумать, Константин Евгеньевич, — с упреком взглянул на него майор. — Время у тебя для этого есть.
Костю отконвоировали обратно в камеру, а на следующий день он снова встретился со Швабриным, но мнения своего не изменил.
И все-таки руоповец его «купил». Он вдруг завел разговор об Алле и сказал, что готов закрыть глаза на ее прегрешения, что ее могут выпустить на свободу, если он даст нужные показания. И Костя принял это предложение. Хотя он и не собирался жить с Аллой…
Глава 22
Грязный, засиженный мухами потолок, серые, давно не беленные стены, зарешеченное окно, железная дверь. И все-таки это не тюрьма, а больница. Хоть какая-то, но иллюзия свободы.
Еще бы этот докучливый майор сквозь землю провалился, но нет, он продолжает давить на Мишу гнусным своим ментовским взглядом.
— Сколько раз повторять, не собирался я убивать Вику! Просто попугать ее хотел!
Все-таки раскололась Вика, все-таки дала против него показания. А он здесь находится под таким надзором, что нет возможности связаться с Рябым. Да и вряд ли менты сдадут ему Вику. Наверняка ее со всех сторон «пасут». Ясно же, что в дело вмешался Клыков, а уж он-то пойдет на все, чтобы дожать Мишу.
— Попугать? Вот и я говорю, что ты как попугай несешь вздор, — усмехнулся Швабрин. — Ты покушался на жизнь женщины и ответишь за это. И за то, что оказал сопротивление при задержании, ответишь… Но все это мелочь по сравнению с убийством Гармохина и его людей. Четыре трупа, и они все на тебе…
— Ты бредишь, начальник! Кто такой Гармохин, я его знать не знаю!
— А это что такое? — Майор предъявил ему фотографию, где он стоял с Гармохой на фоне своего катера.
Изображение не качественное: съемка шла с большого расстояния, но и Мишу на фото можно узнать, и Гармоху.
— Да я откуда знаю, кто это такой. Я на катере катался, подошел какой-то баран, права качать стал… Это что, и есть Гармохин?
— Он самый. Ты назначил ему «стрелку» возле «Южпортнефти», ты его там и застрелил, когда он выползал из расстрелянной машины.
— Кто это видел?
— Константин Сполохов. Он дал показания.
— Не мог он этого видеть!
— И тем не менее…
Миша заскрежетал зубами. Все-таки сдал его Костя по полной программе. Будь проклят этот козел!
— Брехня все это!
— На суде так и скажешь, — усмехнулся Швабрин.
— Дожить бы до суда.
Что-то подсказывало Мише, что жить ему осталось недолго. Клыкову легче убить его, чем довести дело до суда. А здесь в больнице запросто могло произойти что-то вроде врачебного недосмотра — лекарство не то вколют или с обезболивающим переборщат.
— Доживешь. И на пожизненное сядешь. Поверь, это хуже, чем смерть.
— Поживем — увидим.
— Пожить и на свободе можно. Отсидишь года три за злостное хулиганство и выйдешь на свободу.
— Года три?
— Или это, или пожизненное.
— За это я должен сдать своих пацанов?
— Не только. Еще ты должен вернуть деньги, которые получил от «Южпортнефти».
— Денег нет.
— И кто тебе поверит?
— Можешь не верить, начальник, но это так. Кинули меня.
— Кто, как?
— Казначей у меня был, через него все шло. Я ему как себе доверял, а он меня кинул.
Врал Миша. Деньги у него в надежном месте, и никто никогда не сможет добраться до них. Пусть хоть «сыворотку правды» ему колют, он к этому готов. И под пытками он ничего не скажет. Ни один из своих счетов не сдаст.
И тем не менее Миша должен был убедить ментов в том, что говорит правду. Для этого придется сдать своих пацанов. Пойти с «мусорами» на сговор и сдать бригаду. Пусть думают, что он и с деньгами так же легко мог бы расстаться. Мог бы, если бы деньги были…
— Не надо бабушку лохматить, Кустарев, — усмехнулся Швабрин.
Но Миша сделал вид, что не услышал его.
— Да я сам в шоке, начальник! Я своей шкурой рисковал, а какое-то чмо меня сделало, как последнего! Хорошо, пацанов не тронул, только меня развел… А у пацанов деньги есть, там у них больше половины. Я же по-честному все делил. «Общак» у нас маленький, чисто на текущие расходы. Основной куш мы по-братски делили. Только где и что там у пацанов, в это я не вникал. И как вернуть эти «баблосы», не знаю… Может, вы их сами расколете?
— А ты их сдашь?
— Ну, за три года сдам, — тяжело вздохнул Миша. — Только можно ли вам верить?
— Можно.
— Три года, и я на свободе, да?
— Три года, и ты на свободе.
— А где гарантии?
— Не прикидывайся дурачком, Кустарев. Ты прекрасно знаешь, что никто никаких гарантий тебе не даст.
Миша едва сдержал насмешку. Есть у него гарантия. Это деньги, которые он сможет обналичить после тюрьмы. Если он их сейчас не сдаст, то Клыков позволит ему выйти на свободу, чтобы затем проследить за ним и наложить лапу на обретенное богатство. Что ж, он постарается уйти от преследования. Как — это уже вопрос будущего.
— Про деньги я ничего не знаю. Если это условие отпадает, то я скажу, как взять пацанов.
Клыкову нужна вся бригада, только так можно было обезопасить «Южпортнефть» от возможных диверсий, поэтому он пойдет на все, чтобы оставить Мишу без зубов, в том числе и на обман. Верить ему нельзя, но, увы, придется…
— Я не могу тебе сейчас ничего сказать…
Швабрин вышел из палаты, минут через двадцать вернулся и сказал, что деньги с него требовать не будут, если, конечно, он поможет вывести из игры свою собственную бригаду. Миша вынужден был принять это условие. Слишком уж крепко вцепились в него менты…
Лето красное пропела, оглянуться не успела… Это про Аллу. Растрепанная она после следственного изолятора, помятая, огрубевшая. Закатилось ее лето, на девять лет его осудили. И Алле могли срок дать, но майор Швабрин все-таки выполнил свое обещание. Правда, не сразу. Через суд ее пропустили как активную участницу банды Кустарева. Только вины за ней никакой не обнаружили, поэтому и вынесли оправдательный приговор. Зато другим бандитам навесили срока различной, так сказать, тяжести.
Девять лет Мише дали, а это, считай, целая жизнь. Алла одна осталась. Лето за плечами, а впереди зима… Как бы не пригрел ее какой-нибудь муравей. Именно поэтому Костя и встретил ее у ворот следственного изолятора.
— Привет, — с хмурым видом поздоровался он.
— А чего такой невеселый? — язвительно усмехнулась Алла.
Затасканный у нее вид, но все равно красивая она. До звенящей тоски красивая. Отмыть бы ее от тюремной грязи, уложить в постель, обнять… Только не пойдет он на это. Потому что слово и жене дал, и тестю, да и себе тоже, чего уж там говорить.
Костя просто встретил ее, сейчас отвезет домой, и на этом все… Если бы действительно все было так просто…
— А чему радоваться?
— Зачем тогда приехал, если ты такой нерадый?
— В глаза тебе хочу посмотреть.
— А! Посмотрел? Ну, тогда проваливай!
— И поговорить хочу.