Прислуга - Кэтрин Стокетт

— Я скоро пойду в магазин, — сообщаю мисс Селии. Протягиваю ей список покупок.

Каждый понедельник одно и то же. Она выдает мне наличные, а я, вернувшись, сую чек ей под нос. Чтобы видела, что ни пенни не пропало. Мисс Селия только плечами пожимает, но я все чеки складываю в ящик стола, на случай, если возникнут вопросы.

Минни готовит:

1. Окорок с ананасами.

2. Тушеный горошек

3. Батат

4. Яблочный пирог

5. Печенье

Мисс Селия готовит:

1. Фасоль

— Но я уже готовила фасоль на прошлой неделе.

— Давайте что-нибудь еще, такое же легкое.

— Впрочем, думаю, так будет лучше, — говорит она. — Пока буду чистить фасоль, смогу спокойно сидеть на месте.

Прошло почти три месяца, а эта дурочка так и не научилась даже варить кофе. Принимаюсь за тесто для пирога, хочу приготовить его до ухода.

— А мы можем испечь шоколадный пирог? Я так люблю шоколадный.

— Я не умею делать шоколадный пирог, — сквозь зубы вру я. Никогда. Никогда больше после истории с мисс Хилли.

— Не умеете? Боже, а я думала, вы умеете все что угодно. Может, нам удастся раздобыть рецепт.

— А какие еще пироги вам нравятся?

— А вот помните персиковый, который вы как-то готовили? — Она наливает себе стакан молока. — Очень было вкусно.

— Те персики были из Мексики. Здесь сейчас не сезон.

— А я видела рекламу в газете.

Я только вздыхаю. Нелегко с ней, но хоть про шоколад забыла.

— Вам нужно понять, что продукты хороши в свой сезон. Не надо готовить тыкву летом, а персики — поздней осенью. Их не продают в это время на рынке. Давайте испечем чудесный пирог с орехами пекан.

— И еще Джонни понравились миндальные пралине. Когда я их подала, он сказал, что я самая чудесная девушка на свете.

Принимаюсь яростно месить тесто. Дважды за минуту умудрилась взбесить меня.

— А про что еще вы говорили мистеру Джонни, что это вы приготовили?

Мало того, что я напугана до потери разума, так еще кто-то выдает мою стряпню за свою. А ведь это единственное на свете, кроме деток, разумеется, чем я горжусь.

— Больше ничего.

Мисс Селия улыбается, даже не думая следить за тем, как я растягиваю тесто в форме, а потом пять раз надрезаю. Осталось двадцать четыре дня этого дерьма. Молюсь одновременно Господу и дьяволу, чтобы мистер Джонни не заявился нежданно-негаданно раньше этого срока.

Каждый божий день слышу, как мисс Селия в своей комнате разговаривает по телефону, все названивает дамам из Лиги. Праздник прошел три недели назад, а она уже нацеливается на следующий год. В этот раз они с мистером Джонни туда не ходили, не то я бы знала.

В этом году, впервые за десятилетие, я не работала на Празднике. Деньги там, конечно, хорошие, но слишком велик риск столкнуться с мисс Хилли.

— Не могли бы вы передать ей, что звонила Селия Фут? Я оставляла сообщение несколько дней назад…

Голос у мисс Селии бодрый, как в рекламе по телевизору. Каждый раз, как слышу это, хочется вырвать трубку у нее из рук и рявкнуть, чтоб прекратила терять время. Дело даже не в том, что она выглядит как потаскушка. Есть гораздо более серьезная причина, из-за которой у мисс Селии нет подруг, и я поняла это сразу же, едва увидела фотографию мистера Джонни. Я достаточно обслуживала дам из бридж-клуба, чтобы узнать кое-что о каждой из белых леди нашего города. Мистер Джонни еще в колледже бросил мисс Хилли ради мисс Селии, и мисс Хилли никогда ему этого не простит.

Вечером в среду иду в церковь. Народу пока мало, потому что всего без четверти семь, а хор начнет петь не раньше половины восьмого. Но Эйбилин попросила меня прийти пораньше. Интересно, что она хочет рассказать. Лерой, опять же, в хорошем настроении, играет с детьми, так что я решила — раз хочет, пусть забавляется, может взять их с собой.

Эйбилин сидит на нашем обычном месте — слева, в четвертом ряду, прямо у окна. Мы с ней люди уважаемые и заслуживаем почетного места. Эйбилин зачесала волосы назад, шея обвязана узкой ленточкой. На ней синее платье с большими белыми пуговицами, которого я прежде не видала. У Эйбилин полно одежды от белых дамочек. Любят они дарить ей свое старое барахло. Выглядит она как всегда — солидная, чопорная леди, но при этом Эйбилин запросто может такую шуточку отмочить, что от смеха в панталоны напрудишь.

Иду к ней по проходу, а Эйбилин сидит мрачная, задумалась о чем-то. Я вдруг замечаю, что между нами пятнадцать лет разницы. Но тут она улыбается, и лицо опять юное и цветущее.

— Господи помилуй… — вздыхаю я, усаживаясь рядом.

— Точно. Кто-то должен ей сказать. — Эйбилин обмахивается носовым платочком.

Сегодня в церкви прибиралась Кики Браун, и все вокруг провоняло лимонным моющим средством, которое она сама делает и пытается продавать по двадцать пять центов за бутылочку. Мы убираем церковь по очереди. По мне, так Кики Браун следовало бы делать это пореже, а нашим мужикам — почаще. Впрочем, насколько я знаю, ни один мужик пока не записался на уборку.

Если не считать запаха, все остальное замечательно. Кики так отполировала скамейки, что можно рассмотреть собственное отражение. Рождественскую елку уже поставили, рядом с алтарем, — вся в мишуре, а на верхушке блестящая золотая звезда. В трех окнах у нас витражи — Рождество Христово, воскрешение Лазаря и поучение глупых фарисеев. В остальных семи окнах пока простые стекла. Но мы собираем деньги.

— Как астма Бенни? — спрашивает Эйбилин.

— Вчера был короткий приступ. Лерой приведет его, вместе с остальными ребятишками. Будем надеяться, этот лимон его не угробит.

— Ох уж этот Лерой, — Эйбилин с усмешкой качает головой. — Передай ему, что я сказала, чтоб хорошо себя вел. Не то включу его в свой молитвенный список.

— Вот это хорошо бы. Ой-ой, прячьте все ценное.

К нам ковыляет престарелая вертихвостка Бертрина Бессемер. Наклоняется над нашей скамьей, улыбается, на башке у нее огроменная вульгарная шляпа. Та самая Бертрина, которая долгие годы называла Эйбилин дурой.

— Минни, — говорит Бертрина, — я так рада, что у тебя новая работа.

— Спасибо, Бертрина.

— Эйбилин, спасибо тебе, что включила меня в свой молитвенный список. Моя ангина почти прошла. Я позвоню тебе на выходных, поболтаем.

Эйбилин улыбается, кивает. Бертрина отваливает к своей скамье.

— Думаю, тебе стоит быть разборчивее в своих молитвах, — замечаю я.

— Да ладно, я на нее больше не сержусь, — отмахивается Эйбилин. — Смотри-ка, она похудела немножко.

— Всем рассказывает, что сбросила сорок фунтов.

— Господь милостив.

— Ага, осталось скинуть еще двести.

Эйбилин пытается скрыть улыбку, делая вид, будто просто морщится от резкого лимонного запаха.

— Так зачем ты просила меня прийти пораньше? — спрашиваю я. — Соскучилась, что ли? Или что случилось?

— Нет, ничего серьезного. Просто кое-кто кое-что сказал.

— Как это?

Эйбилин незаметно оглядывается, не подслушивает ли кто. Мы тут сидим, как королевские особы. А нас будто бы окружают подданные.

— Знаешь такую мисс Скитер?

— Я же тебе говорила, знаю.

Эйбилин понижает голос:

— Помнишь, как я сдуру сболтнула ей про то, что Трилор писал насчет наших цветных проблем?

— Помню. Она что, хочет подать на тебя в суд?

— Нет, нет, что ты. Она славная. Но она имела наглость спросить, не захочу ли я и кто-нибудь из моих подружек рассказать, каково это — прислуживать белым. Говорит, пишет книгу.

— Да ты что?

Эйбилин многозначительно кивает, приподняв брови:

— У-гммм.

— Пффф. Так расскажи ей, что для нас это настоящий пикник на Четвертое июля. Что мы по выходным прямо дождаться не можем, когда же вернемся в хозяйский дом чистить плиту с раковиной.

— Я ей и сказала, мол, в исторических книжках про все это написано. Белые с незапамятных времен рассказывают про мысли цветных.

— Точно. Так ей и скажи.

— Я и сказала. И еще добавила, что она ненормальная, — продолжает Эйбилин. — Спросила, а что, если мы расскажем правду? Как боимся попросить даже самой маленькой прибавки жалованья. Как нам не оплачивают страховку. Каково это, когда твой босс называет тебя… — Эйбилин качает головой. Хорошо, что она не произнесла это вслух. — Как мы любим их детишек, когда они маленькие… — Тут у Эйбилин начинают дрожать губы. — А потом они вырастают и становятся такими же, как их мамы.

Опускаю глаза и вижу, что Эйбилин вцепилась в свою черную сумочку, будто это единственное, что у нее осталось на свете. Эйбилин ведь уходит работать в другую семью, когда детишки взрослеют и начинают обращать внимание на цвет кожи. Мы с ней об этом никогда не говорим.