Пожизненный срок - Лиза Марклунд

— Почему на суде ты изменил показания?

— Ты и сама можешь догадаться.

Анника услышала в коридоре плач Калле.

Она встала.

— Очень жаль, — сказала она, — но мне действительно пора ехать.

«Я совершенно не умею думать».

Мужчина встал.

— Знаешь, я просто должен это сказать.

— Что именно? — спросила Анника, остановившись в дверях.

— Я счастлив, что он умер.

Дождь и ветер превратили дорогу в сплошную грязную лужу. Нина остановила машину и принялась всматриваться в темноту между соснами.

У Пелле Сисулу был двухместный спортивный автомобиль с откидным брезентовым верхом и с клиренсом не больше пяти сантиметров. Все торчавшие из грязи камни со скрежетом царапали днище.

Нина не знала, далеко ли еще ехать. Двести метров? Километр? Дождь почти прекратился, и ветер стих. Может быть, оставить машину здесь, а самой идти дальше пешком?

Она подняла голову. Небо было серо-стального цвета — лучшего определения не подберешь.

Болото Согчеррета располагалось прямо перед ней. По шоссе она проехала до Окерстюккебрук, потом миновала Бергу, выехала на дорогу номер 55 и по ней добралась до перекрестка у Шёльдинга. Потом по стёттастенской дороге доехала до поворота на Нюторп.

Еще один поворот налево, и она на месте.

Нина включила первую передачу и осторожно надавила педаль газа. Колеса немного пробуксовали, потом зацепили твердую почву, и машина тронулась.

Нине никогда в жизни не приходилось водить такую послушную машину. А как она держит дорогу!

«Это должно быть где-то здесь!»

Она не успела додумать до конца эту мысль, как стена деревьев закончилась и Нина увидела большую поляну.

Между камышами и мхом явственно виднелась водная поверхность. На маленьком островке изо всех сил сопротивлялись ветру карликовые березки.

Она перевела передачу в нейтральное положение, поставила машину на ручной тормоз и наклонилась вперед, вглядываясь в сгущавшуюся темноту.

«Это они?»

Там, слева от островка с березами, действительно недалеко, стояла маленькая группа людей. Один из них помахал ей, и по шляпе Нина сразу узнала Хольгера.

Она выключила двигатель, открыла дверь и вышла. Нога сразу утонула в болотной жиже, и Нина едва не вскрикнула, когда холодная вода полилась в кроссовки. Ветер с такой силой толкнул ее в спину, что она едва удержалась на ногах.

Придерживая шляпу правой рукой, Хольгер медленно, большими шагами направился к Нине. Нина ждала, когда он подойдет, держась за дверцу машины.

Когда Хольгер подошел, Нина заметила, что у него красные глаза — из-за сильного ветра или по другой причине, она не поняла.

— Спасибо, что приехала, — произнес он надтреснутым голосом, но, несмотря на это, Нина сразу узнала сильного, несгибаемого Хольгера.

Она шагнула ему навстречу и крепко обняла.

— Мне так жаль, — прошептала она.

Хольгер кивнул.

— Нам тоже, — сказал он. — Ты не нашла более подходящей обуви?

Нина посмотрела на свои кроссовки и покачала головой.

— Держись за меня, — сказал Хольгер и протянул Нине руку.

Вместе они пошли по болоту. Иногда грунт неплохо выдерживал их вес, но порой Нина проваливалась в жижу по щиколотку. Хольгеру было лучше в тяжелых охотничьих сапогах. Ветер подталкивал их сзади, заставляя делать широкие шаги. Дождь снова усилился, и Нина почувствовала, как вода из-за воротника джинсовой куртки стекает ей на поясницу. Березы на островке гнулись от ветра до земли.

Вскоре они добрались до остальных — Кая, владельца соседней фермы, и еще двух мужчин, которых Нина не знала. Она пожала их руки, удивившись, какие они сухие и теплые. Ее собственные ладони и пальцы были холодны как лед. Никто из них не произнес ни слова.

Нина поняла, что теперь они стоят на твердой почве, там, где росли березы. Из утоптанной земли кое-где торчали большие камни, с которых ручьями стекала дождевая вода.

— Вот, — сказал Хольгер, указав на палку, воткнутую в воду. — Когда Кай потянул палку, всплыло вот это.

Он указал на сверток, лежавший рядом с палкой, на самом краю сухой земли.

Нина сделала несколько шагов к маленькому свертку и наклонилась, чтобы лучше его рассмотреть.

«Материя, грязная, но не рваная».

Она пошарила рукой по земле, нашла палку и осторожно ткнула в сверток, чтобы понять, насколько он прочен.

«Сверток не разваливается, значит, в воде он пролежал не очень долго. Но что это?»

Она не хотела прикасаться к свертку, хотя он едва ли представлял собой ценное вещественное доказательство. Она взяла другую палку и потыкала ткань, чтобы посмотреть, какой формы сверток.

Сверток распался на две части. Нина растянула меньший из них.

Это оказалась маленькая рубашка.

Детская рубашка.

Нина наклонилась к ней и поскребла краешек ногтем.

Нет, это не рубашка, слишком плотная ткань…

— Это фланель, — подсказал Хольгер.

«Это пижама!»

Нина расправила другой кусок ткани.

Маленькие штанишки.

Фланелевые пижамные штанишки.

Нина натянула рукав рубашки на запястье и, не заботясь об уликах, стерла грязь с ткани, чтобы рассмотреть ее цвет и рисунок.

Светлая фланель с синими и зелеными шариками.

— Синие и зеленые? — спросил Хольгер.

Нина кивнула.

— Ты их узнаешь? — спросил он.

— Нет, — честно призналась Нина.

— Но что скажешь вот об этом? — сказал Хольгер, указывая на корень, лежавший на земле рядом с палкой.

Нина разогнулась и подошла к корню.

Он был длиной около двадцати сантиметров, грязный и скрученный, со странными выростами. Нина потыкала его палочкой и с удивлением обнаружила, что он мягкий.

— Мы тоже сначала подумали, что это кусок дерева, — подал голос Кай.

Нина отложила палку, взяла предмет двумя руками и очистила его конец от грязи.

На нее глянул голубой глаз.

Нина вытерла другую сторону и обнаружила второй такой же глаз.

Потом из-под грязи показались ушки и нос.

— Это его? — спросил Хольгер.

Нина кивнула.

— Да, это его медвежонок, — сказала она.

— Ты уверена? — спросил Хольгер.

Нина перевернула медвежонка и принялась рассматривать одну из его лап. На ней виднелась темно-синяя заплатка, почерневшая от влаги.

— Да, эту заплатку пришивала я.

— На прошлое Рождество Виола купила Александру фланелевую пижаму, — сказал Хольгер. — Я не знаю, это она или нет. Но насчет медвежонка ты уверена?

Нина судорожно сглотнула, чувствуя, что по щекам ее текут струи воды.

«Это дождь, это всего лишь дождь».

— Да, — сказала она, — это медвежонок Александра. Он никогда не расставался со своим Бамсе.

Четверо мужчин, опустив головы, хмуро смотрели себе под ноги.

Понедельник, 7 ИЮНЯ

Офис располагался на тринадцатом этаже. Из окна открывался вид на Скантулльский мост и на ту часть Стокгольма, которая раньше была промышленной зоной Хаммарбю. Мебель в приемной была серой, стены — белыми, паркетные полы — полированными. В коридоре стояли неудобные стулья, обитые черной кожей.

Аннике было жарко и неудобно в вязаной кофте. Джинсы запачкались, пока она шла по лужайке Берит. Она подогнула ноги под стул и взглянула на часы.

С минуты на минуту должен был прийти Томас.

Юрист-консультант по возмещению ущерба разговаривал по телефону за закрытой дверью кабинета. Анника хорошо слышала его радостный смех.

«Для него это просто один из обычных рабочих дней, а для меня — геенна огненная».

Сегодня она опять плохо спала. Визит в приют жег ее стыдом. Она отчаянно надеялась, что дети не расскажут Томасу о том, что она возила их туда.

Дверь кабинета открылась.

— Госпожа Самуэльссон? Входите.

Страховой консультант протянул ей руку, улыбаясь фальшивой, словно приклеенной к лицу улыбкой.

— Бенгтзон, — сказала Анника, вставая и пожимая его руку. — Самуэльссон — это фамилия мужа.

За их спинами зашелестели двери лифта, и из него вышел Томас. Анника обернулась, и у нее екнуло в груди. «Боже, как же хорошо он выглядит!»

В большой руке он держал портфель, волосы спадали на высокий лоб, и он был в новом костюме, купленном, видимо, в эти выходные.

— Прошу извинить за опоздание, — немного запыхавшись, произнес Томас и пожал руку юристу.

Он бросил быстрый взгляд на Аннику, но она торопливо отвернулась.

— Моя фамилия Закриссон, — сказал консультант, и его улыбка стала, пожалуй, чуть более искренней. — Заходите, заходите оба…

Анника подняла с пола сумку и вошла в кабинет, отметив, что вся внешняя стена была стеклянной. Сверху в панели упирались облака, а далеко внизу была вода озера. Она спиной чувствовала присутствие Томаса, его стройного жилистого тела, затянутого в новый костюм и отутюженную сорочку. От него теперь пахло по-другому, пахло ею — Софией Гренборг. Анника почувствовала острое желание разбежаться, разбить стекло и полететь — полететь над каналом Хаммарбю и взмыть в небо.