А вот еще... - Йон Колфер

Непрроходим смотрел на свое отражение в зеркальце и не испытывал ни малейшего отвращения. Более того — увиденное ему даже нравилось.

Боже мой, думал он. Что со мной происходит?

Что-то с Тупом определенно происходило. И даже, можно сказать, уже произошло. Несколько месяцев назад приготовленной ему на завтрак байды коснулся кончик щупальца мандарина-поганки, в результате чего в его организм попало достаточно психотропных токсинов, чтобы он признал-таки то, что заподозрил уже достаточно давно.

Я не ненавижу себя.

Для вогона одна эта мысль являлась революционной, чтобы не сказать — еретической, и Тупа наверняка изгнали бы с позором из бюрократического цехового сообщества, признайся он в этом при прохождении психологического теста. Если бы, конечно, члены бюрократического сообщества проходили психологический тест.

Рядовой Непрроходим в последнее время много, даже очень много думал.

— Я не ненавижу себя, — прошептал он зеркалу. — Во многих отношениях я вовсе не так уж и плох.

И раз уж рядовой Непрроходим не настолько плох, чтобы ненавидеть себя, чем он может отблагодарить за это Вселенную? Ну, если не любовью, то хотя бы симпатией, этакой разбавленной версией.

Я себе нравлюсь — значит, возможно, могу нравиться и другим.

— Только если я их прежде не убью, — мрачно заметил Туп своему отражению.

Раз он уже испытал боль, став свидетелем уничтожения землян; случись это еще раз — и он может себя возненавидеть.

Туп крепче стиснул в пальцах крошечное зеркальце.

Зачем я сказал отцу о колонии?

Впрочем, ответ на этот вопрос Туп уже знал.

Затем, что о ней известно многим, и он бы все равно узнал о ее существовании — и тогда я стал бы тем, кто не сообщил ему о ней. И без меня у землян вообще не было бы никаких шансов.

Туп едва заметно улыбнулся своему отражению и запихнул зеркальце обратно под матрас.

Наверняка ведь есть способ спасти их, подумал он. Спасти землян так, чтобы и меня при этом не вышвырнули в космос через торпедный аппарат.

7

Борт «Тангриснира»

Корабль Гавбеггера ушел красным смещением из реальной Вселенной в неведомые слои темного пространства. Вид в иллюминаторы открывался такой, что среднестатистический гуманоид выдержал бы всего несколько минут созерцания этого зрелища, прежде чем забиться в эпилептическом припадке или заменить реально воспринимаемые сетчаткой образы на что-нибудь более приятное — кстати, это «что-нибудь» может многое рассказать о личности того, кто это «что-нибудь» видит.

Форд Префект так прямо залился краской.

— Зарктвоюмать! — прохрипел он и прикрыл иллюминатор сумкой. — На своем веку я всякого повидал, но это… это… — И сбежал с мостика, рассудив, что в жизни каждого мужчины случаются моменты, когда лучше побыть одному, а не обсуждать то, что ты видишь. Тем более, если то, что ты видишь, вполне вероятно, произошло из твоего собственного сознания. В случае Форда это происходило из воспоминаний об одном мясном фестивале на Карна-Валле, на который он нарядился мишкой-полло и запутался в штабеле запасных стульев, а спасла его компания треногих стажеров — пластических хирургов, потребовавших за спасение очень и очень специфическую плату.

— Что это он? — удивилась Рэндом. — Я ничего такого не вижу. Я вообще ничего не вижу. Целую бесконечность ничего.

— Тебе повезло, — заметил Тяверик Гавбеггер. — Можно увидеть вещи и похуже, чем ничего. Ничтожность, например.

— Ух ты, это радует. Вы могли бы зарабатывать, сочиняя тексты для поздравительных открыток.

— Ты слушай, слушай, странная девочка. Может, чему-нибудь и научишься.

— У вас? Нет уж, спасибо. Лучше останусь дурой.

— Твое пожелание, можно сказать, уже удовлетворено.

Рэндом ощетинилась — сильнее, чем обычно — при том, что обычно она ощетинивалась на порядок сильнее, чем среднестатистический клубненосый иглокабан, учуявший свору охотничьих псов.

— Да как вы смеете! Знаете, кто я такая?

— Адепт Культа Придурковатости с Заикающихся Грязнопустошей Сантрагинуса-5? — предположил Тяверик.

— Дурь какая!

— Ох, прости, ошибся. Культа Придурков с Заикающихся Грязнопустошей Сантрагинуса-5.

Необходимое пояснение. Этот диалог в некотором отношении схож с тем, который имел место непосредственно перед крахом подлинного Культа Придурков с Заикающихся Грязнопустошей Сантрагинуса-5. В рядах КП во времена его расцвета состояло несколько десятков членов, однако всему пришел конец после затянувшихся пятничных викторин, на которых Хранитель Казны комитета Т'тал Йчунь обозвал Председателя Ойлууна Йджита олицетворением названия сообщества. Дальнейший диалог записан следующим образом:

Йджит: Комитет опознает в выступающем казначея Йчуня.

Йчунь: Еще бы ты меня не узнал. Я твой двоюродный брат. Мы с тобой вместе по пышкам ходили… или тебе хотелось бы забыть о таких делах?

Йджит: Прошу тебя, Т'тал…

Йчунь: Казначей Йчунь.

Йджит: Прошу вас, казначей Йчунь, почему бы нам не разобраться с этим по-человечески?

Йчунь: Тебе ведь ничто человеческое не чуждо, а? Очень по-человечески заваливаться к моей голубе с пачкой контрацептивов на всякий случай, как на прошлой неделе. Прямо-таки по-братски.

Йджит: Но я же все объяснил…

Йчунь (с горькой усмешкой): Ну да, бутылка воды. И как это я забыл?

Йджит: Вы хотели сделать какое-то официальное заявление?

Йчунь: Разумеется, хотел. Я выдвигаю предложение изменить название общества с «Культа Придурковатости» на «Культ Придурков».

Йджит: Вы это серьезно?

Йчунь: Абсолютно. «Придурковатость» звучит немного старомодно, простовато. Мне кажется, «Придурки» придадут нам больше серьезности.

Йджит: Серьезности? Мы — общество, посвящающее себя истории комедии абсурда — не серьезнее, чем на вкладышах в готовые завтраки. Серьезность… Дурь какая.

Йчунь: Вот! Ты лишний раз подтвердил мою точку зрения.

Йджит (вскакивая): Йджиньин любит меня, а не тебя! Так что оставь ее в покое! А это дурацкое общество можешь оставить себе и делать с ним что угодно!

Йчунь (также вставая и вытаскивая здоровенный мачете, который он каким-то образом ухитрился пронести в зал, спрятав в форменных штанишках в полосочку): Оно не дурацкое — оно придурковатое. Это не одно и то же.

Оставшаяся часть стенограммы не поддается расшифровке, поскольку чернила смыты пятнами крови. Разобрать можно только три фразы: «проверены электроникой», «можешь называть это клоунскими штанишками» и «разумеется, слоны видят сны». Понимайте это, как вам угодно.

Рэндом скрестила руки на груди и чуть наклонилась вперед, словно сопротивляясь встречному ветру.

— Знаю я, о чем вы думаете, Тяверик. Вы думаете, я вот-вот не найду, что ответить, и скачусь к «я вас ненавижу», и выбегу отсюда прочь.

— Я надеялся только, что наш разговор закончится традиционным образом.

— Второй раз вы так легко не отделаетесь. У меня опыт пенсионера, а энергии — как у подростка, и я могу спорить с вами хоть день напролет, если вы этого хотите.

Тяверик Гавбеггер задумчиво потер переносицу.

— Ты даже не представляешь себе, насколько это далеко от того, чего я хотел.

Все время, пока этот диалог подходил к кульминации, Триллиан буквально заламывала пальцы. По части родительского опыта у нее были большие пробелы, поэтому она не имела ни малейшего представления о том, что такое хорошо и что такое плохо в данной конкретной ситуации. Даже если она и могла углядеть неясные очертания чего-то — как близорукий турист созерцает подернутый ночным туманом холм, — она не знала ни чего от этого ожидать, ни как оценить размер и крутизну «холма», если вдруг на него наткнется.

— Рэндом! — рявкнула она и тут же спохватилась. — Я хотела сказать, Рэндом… — Мягко — вот так: — Рэ-э-эндом.

— Что это ты там лепечешь, мама?

Триллиан ощутила, как в ней снова закипает привычное раздражение, но подавила его в корне.

— Я просто хочу быть с тобой помягче… участливее. Но «лепетать»? Лепетать, Рэндом, милая? Я ведь больше, чем просто мать: я твой друг. Но я ничего не лепетала, дорогая.

Рэндом обратила взгляд своих готских глаз-лазеров на Триллиан.

— Правда? А мне кажется, что сейчас ты как раз лепечешь. Лепечешь и трепещешь крылышками. Может, тебе лучше снова на репортаж? Освещать выставку собак или еще чего такого? Чтобы оставить меня наедине с каким-нибудь совершенно незнакомым типом?