Ревнивая лампа Аладдина - Шахразада

– Бедная девочка! Так ты там прячешься? И тебе не страшно появляться вот так? А если эти маги найдут тебя?

– О нет, добрая женщина! Так просто меня не найти. Да и отец мой многому научил меня! Думаю, я смогу за себя постоять.

– Храбрая девочка! Как зовут тебя, малышка?

– Хусни, добрая Фатима, – ответила джинния, подумав, что ее уже давным-давно никто не называл малышкой.

– Скажи мне, Хусни, а джинны пьют чай? Можно, я угощу тебя?

– Джинны любят чай, почтенная матушка! И я с удовольствием разделю с тобой трапезу…

Тот, кто заглянул бы сейчас в тихий дворик мастера Салаха, поразился бы невероятному, немыслимому зрелищу. Почтенная Фатима угощала чаем и свежими лепешками с медом какую-то полупрозрачную, нечеловечески красивую девушку, называя ее при этом «малышка», «моя девочка» и «крошка». Та же называла мать Аладдина матушкой и жмурилась от удовольствия, прихлебывая ароматный чай.

– И этот дурачок, мой сын, не угостил тебя даже персиком?

– Увы, матушка! Он же мужчина. А мужчины любят получать, а не отдавать. Вот так и твой сын – он все пытался понять, какие выгоды принесет ему владение старой лампой.

Правду говоря, джинния немного кривила душой. Аладдин вовсе не искал выгоды, и Хусни это знала. Но… Чуть добавить красок картине никогда ведь не помешает, верно? Тем более, когда так хлопочет сердобольная Фатима… И потом, побыть малышкой и крошкой тоже очень приятно.

– И чего же захотел мой сыночек? Гору алмазов? Корабль для странствий?

– О нет, матушка. Он влюбился в царевну Будур и мечтает стать ее мужем.

– Аллах милосердный! Всего лишь?! Но… где он мог увидеть царевну? Она ведь живет затворницей в высокой башне дворца и выходит в город лишь раз в год, в праздник Воцарения.

– Увы, матушка, это всего лишь красивая легенда! Ваша царевна совсем не затворница. Мой язык отказывается назвать ее тем словом, которого она достойна на самом деле.

– Правда? – на лице Фатимы отразился живейший интерес.

Она, слава Аллаху, конечно, не была сплетницей. Но ведь подробности жизни царской семьи не могут оставить равнодушной ни одну женщину!

– Увы, это правда! Говорят, царевна познала уже множество мужчин…

– О Аллах, спаси и помилуй нас, грешных! Множество мужчин? Да как же так?

– Да, матушка. Я слышала, будто она любит переодеваться в иноземные платья и вместе со служанкой на закате выскальзывать из дворца.

– В виде иноземки? Неужели она решается странствовать по городу с одной лишь служанкой?

– Да, решается. И более того, она не прячет лица, ведет себя смело, называясь дочерью купца из далекой страны. И, да простит почтенная Фатима мне эти слова, она даже осмеливалась появиться на багдадском базаре. Там ее и увидел твой сын. Он влюбился без памяти с первого мгновения и теперь мечтает стать мужем этой ветреной царевны!

– Ах она… – но справедливые слова застряли в горле у Фатимы. Она ведь никогда не позволяла себе браниться…

– Увы, матушка, именно так и обстоит дело. Аладдин влюблен в ветреную и своенравную царевну. А она… Она, жестокосердная, играет с ним, как играла раньше с другими мужчинами.

– Но почему так печально твое лицо, Хусни? – Фатима бросила на джиннию проницательный взгляд.

– Оно так печально потому, что Аладдин влюблен в жестокую дрянную девчонку, а я… я влюблена в Аладдина.

И только произнеся эти слова, Хусни поняла, что же мучило ее все это время. Просто она влюбилась! Наконец – о счастье! – она смогла признаться сама себе, что и в ее волшебном сердце появилось светлое и сладкое чувство. Пусть эта любовь никогда не станет взаимной, но она подарила Хусни великолепное ощущение жизни. С этого мига джинния более не была узницей лампы и рабыней любого, кто возьмет в руки светильник. Теперь она была лишь волшебным духом, прячущимся за медными стенками от злого колдуна. Все обстояло именно так, как рассказала она добрейшей Фатиме.

– Моя девочка… Бедняжка… Что же теперь будет?

– Я пообещала юному Аладдину, что приведу Будур к нему. Более того, я поклялась, что не пожалею для этого сил. А слово джиннов нерушимо.

– Ах, доченька, как было бы замечательно, если бы ты стала невестой моего Аладдина. Или, о Аллах милосердный, прости мне такую смелую мечту, у нашей несравненной царевны была бы твоя душа.

Лицо Фатимы было озабоченным. Джинния подумала, что в мечтаниях доброй Фатимы нет ничего несбыточного. Ведь если Инсар-маг соединится с Будур, то…

И в душе Хусни вновь возникло воспоминание о той страшной ночи, когда видела она Иблиса Проклятого. Именно тогда, когда отец спас ее от великого мага, Черного Магрибинца, произнесла Хусни страшные слова, прокляв своего мужа.

Словно только что произнесенное, услышала она в своем сердце то давнее проклятие: «Да будет твоя цель бесконечно близка, но одновременно и бесконечно далека, да сбудутся твои мечты, но на один лишь миг!» Но не только это проклятие тяготело теперь над Магрибинцем, ибо пожелала еще одного Хусни, не произнеся вслух самого страшного своего желания. «Да не возляжешь ты более ни с одной женщиной. Ибо в миг соединения всегда будет появляться двойник твоей возлюбленной, мечтающий лишь об одном – о твоей скорейшей смерти!» Снова и снова повторяла Хусни сейчас про себя эти слова, всем сердцем чувствуя, что и они, невысказанные, тоже стали проклятием для мага Инсара, Черного Магрибинца, самого страшного из колдунов, какие рождались когда-либо в подлунном мире.

Макама восемнадцатая

– Спасибо, матушка, за добрые твои слова, – Хусни поклонилась Фатиме.

– Ах, дочка, это же просто мечта.

– Добрейшая Фатима, мечты иногда сбываются. И потом, ты все-таки беседуешь с джиннией. Я, конечно, не всесильна, но кое-что могу…

– Конечно, девочка.

Но было видно, что мысли матери Аладдина где-то очень далеко. Быть может, даже в тех далеких днях, когда сама она была невестой. А быть может, вспоминала тот день, когда впервые увидела свою свекровь, и как впервые назвала ее матушкой. Джинния не решилась заглядывать в мысли доброй Фатимы, боясь узнать нечто такое, что помешало бы ей и дальше ощущать лишь доброту и заботу почтенной матери Аладдина.

– Простит ли меня добрая матушка, если я ненадолго оставлю ее?

– Ты мне подарила много радостных минут, малышка Хусни. Теперь я стану вспоминать, о чем мы беседовали. И буду рада видеть тебя в любой день и час.

Вновь джинния превратилась в светлую дымную ленту и растаяла в ночном небе. Фатима осторожно подняла с плит двора светильник и поставила его в нишу в стене. «Здесь тебе самое место, почтенная медная лампа!» – подумала она, уже забыв, как призывала Аллаха, впервые увидев ее необыкновенную обитательницу.