Малые ангелы - Антуан Володин

По левую сторону пустынные ланды съеживались на солнце. На них дурачились собаки. Они рысью подбегали к нам издалека и в течение нескольких часов враждебно нас вынюхивали, и лаяли на нас. С правой стороны сверкали неглубокие воды. На них можно было иногда различить лодки, сделанные из порченного, сгнившего тростника.

Командир приводил в движение свои внутренние миры и на повышенных тонах делился со мной своими самыми абсурдными убеждениями. Видишь ли, — говорил он мне, — этот Мойшель, я любил его, как когда-то любили сыновей, во времена, когда еще можно было иметь сыновей. И еще он ответно лаял на собак или, когда на него набрасывались мухи, гнусно выпячивал губы и жужжал.

К четырем часам пополудни в нашем поле зрения оказалась железнодорожная станция, состоящая из лачуги и запасного пути, на котором стоял паровоз, тендер и покрытая брезентом платформа, предназначенная для пассажиров.

Я отправился искать человека, заведующего станцией. Он дремал в лачуге, убаюканный пофыркиваниями радиоточки. В это время ничего не передавали. Он выслушал мои объяснения, при этом его физиономия абсолютно ничего не говорила о том, в каком направлении он разрешит мою просьбу о помощи, затем, когда уже стали опускаться сумерки, он вручил мне два котелка и два мешочка с лиофилизованным супом и разрешил нам поселиться в любой точке этих прибрежных мест до наступления полнолуния. В это время, как он утверждал, в соответствии с зимним расписанием снова начнется движение поездов по линии.

Мы разместились под брезентом. Поскольку мы находились в месте довольно людном, некоторые аборигены, которым понравились несвязные, но забавные речи нашего командира, стали бросать нам лепту в виде небольшого количества продовольствия, которого было достаточно для того, чтобы нам не нужно было ходить исследовать задворки ресторанов или кузова с отбросами. Так прошла неделя, затем луна снова стала полной.

Капитан вновь оброс, как животное, и, когда пришли железнодорожники, он выразил желание сам вести локомотив; ему пояснили, что он не обладает для этого нужными способностями, и, поскольку он настаивал, машинист паровоза его поколотил.

Он проснулся позже. Поезд уже был в движении. Мы шли на небольшой скорости, и нашим направлением был северо-восток. Как это часто бывало, мы неудержимо направлялись к месту нашего исхода. Командир высунулся в сторону моря, которое теперь было слева. Ветер играл его волосами, на лице у него показалась торжественная улыбка. Локомотив подавал сигнал каждые семь секунд; огромная луна, хотя еще очень бледная, изливала на ландшафт таинственный свет. Справа от нас бежала стая собак и лаяла. Этот Адзмунд Мойшель, мой духовный сын, — кричал командир, — с каким достоинством умел он держаться в несчастии!.. Мужество, которым он обладал!.. Интуиция!.. Изменить направление компаса!.. Пойти впереди!..

В свою очередь я испытал прилив огромного счастья. Приключение начиналось вновь. Юго-запад или северо-восток, какая разница? Я начал горланить инструкции рулевому, чтобы тот продолжал держать свой курс. Бриз, доносившийся с суши, завывал у нас в ушах. Этот Адзмунд Мойшель!.. — восторгались мы хором. Какое мужество!.. Какая интуиция!..

37. ВИТОЛЬД ЯНШОГ

В этот год солнцестояние снова совпало с полнолунием. Ты высказала свои пожелания: самая короткая ночь в году, полная луна, пятница, и, чтобы еще более ограничить возможности, ты добавила: чтобы до этого не было ни магнитной бури, ни дождя в течение целого месяца. В первый раз, сорок восемь лет назад, все условия были соблюдены, но человек не пришел.

Ты ждала перед дверью, сидя на самой вершине узкой дюны из красного песка, которая перегораживала улицу, в то время как Альцина Баяджи ходила взад и вперед посреди своих ненужных инструментов, выложенных в одну линию на проемной трубе: барабан, гирлянды с растительным орнаментом, флакон духов, бутылка смазочного масла, бутылка со спиртом и большая пестрая корона, с которой каскадом свисали полоски ткани.

Луна медленно вращалась над нами. Улица была молчаливой. За стеной здания можно было слышать время от времени, как кудахчут куры и цесарки, потому что Альцина Баяджи занималась выращиванием птицы.

Ты рассматривала ноги, наполовину зарытые в теплый песок, ты ничего не говорила, ты смотрела на свои испорченные ногти, на пергаментную кожу своих пальцев, вены нарисовали на твоих руках деревья, ты вглядывалась в дома без жильцов, которые шли вдоль улицы, в черные окна черных квартир, в звезды, в ослепительную луну. Ты читала и перечитывала объявление, на котором Альцина Баяджи попыталась начертать буквами уйгурского алфавита: АЛЬЦИНА БАЯДЖИ ШАМАНИЧЕСКАЯ ПОМОЩЬ ПРИ РОДАХ, и где на самом деле она написала: АЛЬЦИНА БАЯДЖИ ШАМАНИЧЕСКАЯ ПОМОЩЬ ПРИ СОВОКУПЛЕНИИ. Твой взгляд скользил, тебе даже не приходило в голову заметить ей, что в ее вывеске содержалась ошибка, что она приняла одну вокабулу за другую. Уже наступила та эпоха человеческой истории, когда не только человеческий род угасал, но когда даже значение слов находилось в состоянии исчезновения. Ты чувствовала себя расслабленной, тебе было даже немного любопытно по поводу того, что могло произойти. С Альциной Баяджи в прошлую пятницу вы уже прорепетировали, ты знала в подробностях все те движения, которые она попросит тебя выполнить. Альцина Баяджи останется в любом случае дежурить в комнате. Не было предусмотрено оставить тебя наедине с мужчиной ни на один момент.

Ты сказала: А ты уверена, что он придет? И Альцина Баяджи подтвердила, что да, она была в этом уверена, что человек придет, и что зовут его Витольд Яншог, и что он немного похож на Энзо Мардиросяна, и что сходство, разумеется, очень относительно, но что, тем не менее, что-то есть, и что его фигура напоминает фигуру Энзо Мардиросяна, когда Энзо вышел из лагерей. И ты спросила: Но он, этот человек, он тоже был в лагерях? И Альцина Баяджи поклялась тебе, что да, что он провел девятнадцать лет за колючей проволокой и что, в соответствии с твоей просьбой, он будет воздерживаться от разговоров с тобой, чтобы ты легче могла вообразить присутствие в себе Энзо Мардиросяна и никого другого, кроме него.

Луна блуждала над вашими головами. Стены были освещены, как в солнечный день. Ящерицы ползали подле барабана Альцины Баяджи.

Ты знала, что есть только один шанс из пятидесяти восьми миллиардов, что акт деторождения совершится, даже если сексуальные отношения дошли до необходимой для этого точки. О том свидетельствовали цифры, они в особенности говорили, что человечество вымирает. При мысли, что ты должна будешь в какой-то момент снять свое нижнее белье и позволить мужчине шарить в себе своей полоской, тебя охватывал стыд, но ты утешалась, думая, что Энзо Мардиросян поощрил бы тебя принять условия намеченного сеанса во имя дела выживания человеческого рода. Во имя этой самой ничтожной возможности патетического выживания рода.

И ты уверена, — продолжила ты, — что речь не идет об адепте капитализма? — Послушай, Белла, я клянусь тебе, что это не нувориш, — ответила Альцина Баяджи. — Он работает на мусорном заводе. Он мусорщик.

Повсюду на песке стояли лунные лужицы. Дыхание ветра ласкало вершину дюны возле меня. Воздух был еще обжигающим. Ты вытерла немного пота на шее, вокруг рта, у глаз. Три собаки появились из серой мглы и пересекли западную окраину улицы, не зарычав и не залаяв. Ты понимаешь, мне бы не хотелось, чтобы в меня вошел поклонник капитализма, — сказала ты. Альцина Баяджи тебя успокоила, сначала словами, потом глотком спирта, затем ритм вашего разговора сбился. Вскоре вас стал посещать маленькими приступами сон, в две или три секунды. Становилось очевидным, что человек не придет.

Теперь Альцина Баяджи в задумчивости обрабатывала свои магические инструменты, она стирала с них пыль, подымала их, возвращала их на место. Тыльной стороной ладони она смахнула муравьев, которые приблизились к склянке со смазочным маслом. Она была неправа, полагая, что сеанс начнется в первом часу пополуночи, и она соответствующим образом приготовилась: она сбросила с себя одежды, чтобы Витольд Ян-шог смог смотреть, как она танцует, и мечтать о ней и ее обнаженном теле, в то время, как он возлег бы на тебя.

Я говорю ты, я употребляю местоимение второго лица единственного числа, чтобы не все время произносить имя Беллы Мардиросян и чтобы не думали, что я говорю только о том, что случилось со мной, и о самой себе.

Вот таким образом и прошла эта ночь солнцестояния.

38. НАИССО БАЛДАКШАН

Старухи ползали в хрустящей траве. Они описывали круги вокруг юрт.

У одной из них начался приступ кашля, то была, без сомнения, Соланж Бюд. В эти последние недели бронхи ее стали словно разодранными, это началось с тех пор, как ей приснилось, что она вдыхала хлор. Она сидела вместе с волками перед отравленной топью, которая дымилась. Насколько можно было понять, — на дворе стояла ночь, весь ландшафт был зеленым, очень темной зелени. Что касается пруда, то он был желтовато-черного цвета. В небе абсолютно ничего не светило. На заднем плане слышалась неотвязная музыка, то был квартет, исполнявший «Третью Гольдскую песнь» Наиссо Балдакшана. Волки сдерживали свое желание выть, которое нередко охватывало их в подобных случаях, возможно, из-за музыки или из-за окружения. Некоторые из них попрятали головы между передними лапами, и одни только глаза их вопросительно вращались. Другие словно свернулись в шар. Они были мертвы.