Поводырь в опале - Андрей Дай

Гера! Думай! Откуда мы карту взяли? Отец у нас в масонской ложе не последний человек? Вот это новость… Великим секретарем ложи «Астрея». Мама дорогая! Вот родитель наш чудил в молодости? Что, правда? Масоны все еще существуют? А царь к ним как относится? Да-а-а?!

— Ну? Что вы там молчите? — бросив раздавленный картонный мундштук, проговорил Александр.

— Опасаюсь вызвать ваше неудовольствие, Ваше Императорское Величество! — какой-то злой кураж кольнул меня… гм… снизу. Я подскочил и поклонился. — Я мог бы легко объяснить все, но не в силах открыть вам, Ваше Императорское Величество, секрет, который мне не принадлежит.

— И чей же он?

— Нескольких десятков господ, Ваше Императорское Величество. Раскрытие этого секрета может стоить им вашего Высочайшего доверия и даже места, на котором они ныне беспорочно Вам служат.

— Что же дает вам, господин Лерхе, основание для таких выводов?

— Рескрипт вашего венценосного дяди, Императора Александра. От первого августа 1822 года, согласно которому «все тайные общества, под какими бы именами они ни существовали, как то масонских лож или другими, закрыть и учреждение их впредь не дозволять; всех членов этих обществ обязать, что они впредь никаких масонских и других тайных обществ составлять не будут и, потребовав от воинских и гражданских чинов объявления, не принадлежат ли они к каким тайным обществам, взять с них подписки, что они впредь принадлежать к ним не будут; если же кто такового обязательства дать не пожелает, тот не должен остаться на службе».

— Масоны? — отмахнулся герцог. — Вот уж безобидное времяпровождение. Точно так можно гнать со службы за посещение Английского клуба.

— Прежде они мешали, — поморщился царь. — А ныне, значит, решили послужить на пользу Отечества?

— Точно так, Ваше Императорское Величество, — снова поклонился я, чтоб спрятать глаза. И чтоб не засмеяться. — Все к вящей славе Великой Империи.

— А чего же вы, сударь, раньше никак себя не проявляли? Пребывая еще здесь, в Санкт-Петербурге? Вы ведь, кажется, и в Морском министерстве служили, и в Государственном контроле у Татаринова? Отчего вам нужно было удалиться от столицы на тысячи верст, чтоб начать приносить столь ощутимую пользу?

— Я уже имел честь докладывать Его сиятельству, графу Строганову, Ваше Императорское Величество. Это можно считать экспериментом. Научным опытом, по постепенному и осторожному реформированию одной какой-то губернии. С тем, чтобы потом, когда изменения станут очевидны своей пользой, испросить вашего дозволения, распространить опыт на иные места Империи.

— Да-да, — вдруг поддержал меня Великий князь. — Сергей Григорьевич рассказывал мне что-то в этом роде. У него, кстати, есть удивительной остроумности прожект. Он предлагает позволить крестьянам из бедных землей губерний невозбранно переселятся на Урал или Сибирь. Вы что-то об этом знаете, Герман Густавович?

Вполне себе прозрачный намек. Все-таки в уме младшему царскому брату не откажешь. Как только понял, что гроза на мою бедную голову миновала, тут же бросился спасать инвестиции. Интересно, сколько он уже, стараниями Асташева, в наши предприятия успел вложить?

— Его Сиятельство изволил поделиться со мной своими планами, — едрешкин корень. С этими политесами язык вывихнуть можно. — Мне тоже показался его прожект заслуживающим интереса. Это могло бы успокоить обиженных и направить силы самых активных в наиболее полезную сторону.

— О болезни Николая вам тоже масоны доложили? — все еще сомневался царь.

— В некотором роде, Ваше Императорское Величество.

— Вот каналья же этот фрондер Мезенцев, — откинулся на спинку кресла Александр. — Ведь чувствую — знает наш лихой кавалерист! Все знает. Но не говорит. И этот вот — тоже. А вот Петя Ольденбургский — тот напротив. Понятия ни о чем не имеет, а говорит. Прямо проклятие какое-то! Вы говорите, старца Федора Кузьмича в живых не застали?

Опа-на! Виртуоз! Ему бы следователем в прокуратуре работать!

— Не застал, Ваше Императорское Величество.

— А хотел?

— Хотел, Ваше Императорское Величество.

— Зачем? Что выспросить должен был?

— Ничего, Ваше Императорское Величество. Поклониться ему хотел.

— За что?

— За святость, Ваше Императорское Величество.

— И только-то? А на могиле с духовником старца о чем говорил?

Ну что ты будешь делать!? Всю мою томскую жизнь под микроскопом сейчас рассмотрят. Что бы такого сказать?

Прежде мне и в голову не могло прийти, что кто-то станет сводить в одну кучу все «прегрешения». Для всего, что показалось начальнику Третьего отделения, а потом и самодержцу, по отдельности я легко находил оправдания. Химия? Какая еще химия? Это Зимин. Я только идею подал. Винтовка? Увлечение у меня такое. Люблю оружие, знаете ли. И после двух покушений и маленькой войны в Чуйской степи, особенно сильно. Фабрики с заводами? Так время теперь такое. Промышленная революция. Весь мир промышленностью озаботился. Чуйский тракт? С Китаем торговать. Не в Англию же из Сибири товары тащить! Карта? А вы ее видели? Пара или тройка пятен с малопонятными надписями. За червонец серебром у горных инженеров еще и не такое купить можно. Подлый они народец. Из найденного в экспедициях большую часть утаивают. Заговор против наследника? Умерший у меня поляк тайну выдал! И больше ничего знать — не знаю, и ведать не ведаю.

Но стоит посмотреть на все это, так сказать, в комплексе — тут же все мои доводы становятся, мягко говоря, детскими отговорками. Как-то уж слишком много всего. А это по силам либо невероятному, уровня Ломоносова, гению, либо организации. Группе неизвестных жандармам и царю господ, что-то непонятное, а от этого настораживающее, замышляющих. Добавить сюда пару капель присущей семейке Романовых мнительности, и можно такого нафантазировать — от одержимости меня каким-нибудь Дьяволом, до существования заговора более обширного и мощного чем декабристы.

Александр конечно весьма верующий человек. Рассказывают, что прежде чем поставить свой автограф под Тем Самым Манифестом, молился несколько часов. Да только и он вряд ли всерьез решил бы, что в тело несчастного Герочки вселился Князь Тьмы. А даже, если бы и промелькнула у него такая мысль, так велел бы исподтишка брызнуть на меня главным христианским индикатором — святой водой. Не удивлюсь, если узнаю, что уже и побрызгали. Или хотя бы чайком на «индикаторе» заваренном угостили.

А вот в тайное общество любой царь куда охотнее поверит. Особенно, если оно старое, можно даже сказать — домашнее. Членство в масонской ложе, по словам Германа, давно уже из моды вышло. Только старики и держаться за древние ритуалы, да разговоры разговаривают о всяческих благостях.

Вот вспомнить бы еще, о чем я в действительности говорил с удивительным священником, отцом Серафимом на могиле старца! Что-то о прощении и… Едрешкин корень! Попика с потрясающими ясными глазами хорошо помню, а о чем говорили — убей Бог… Что, Герочка? Он сказал, что, должно быть, Федор Кузьмич позвал меня к себе, чтоб нужные мысли в голову вложить? И ты всерьез полагаешь, будто царь поверит в эту бредятину? Да ладно-ладно! Не кипятись! Других версий все равно нет…

В общем, я так Александру и заявил. Дескать, отец Серафим велел мне молиться, и открыл, что старец сам, каким-то невероятным образом, зазвал меня к себе на могилу. Пока говорил, кстати, хмыкнул про себя и добавил, что будто бы именно тогда мне пришла в голову мысль построить в губернии железоделательный завод и чугунку.

— И все? — чуть ли не разочарованно выдохнул Император.

— Все, Ваше Императорское Величество.

— Вы, Герман, садитесь. Не стойте тут, как… в общем — не стойте. Вам еще…

Договорить Государь не успел. Потому что именно в этот момент открылась дверь, и вошел очередной гвардейский офицер.

— Его Императорское Высочество, Великий Князь Константин Николаевич испрашивает…

Бравый, потешно и пестро наряженный военный тоже, подобно Александру не успел закончить фразу. Потому как его самым беспардонным образом отодвинули с прохода, и в кабинет ворвался еще один младший брат Императора.

— Уйди, мать… — Великий Князь в совершенстве владел русским матерным. И совершенно не стеснялся это наречие использовать. — Уйди с глаз моих! Испрашивает, козлячья морда, пошел ты…

Ну и так далее. Герцог Мекленбург-Стрелицкий морщился, словно от зубной боли, а Николай откровенно веселился. Как к нежданному явлению генерал-адмирала отнесся царь, понять было трудно. Он снова занимался прикуриванием очередной папиросы.

— Коко? Что-то ты сегодня особенно… — наконец покачал головой Александр, когда гвардеец ретировался, и двери за собой захлопнул. — Не ожидал, что ты решишь составить нам компанию в завтрашней охоте.