Тишина - Василий Проходцев

дыхание. Тогда Пуховецкий решил, выбрав подходящий момент, дать ей бой своему преследователю. Иван наметил для себя большую иву, живописно склонявшуюся над очередным закруглением оврага, и решил, что если странный ночной гость от него не отвяжется, то именно там им придется испытать друг друга. Прошло еще немного времени, и Пуховецкий миновал иву, а топот копыт и жадное хрипение у него за спиной раздавались так же громко. Иван вовсе не рвался в бой, и ему легко было убедить себя, что совершенно не обязательно было сражаться со зверюгой именно у этой ивы, а что, вероятно, гораздо удобнее будет это сделать подальше, возле высокого тополя. Но грудная клетка Ивана разрывалась на части, ноги подгибались сами собой. Увидев небольшую иссохшую лещину, Пуховецкий выдернул ее из земли, и приготовился к рукопашной. Но именно в этот миг даже не глаза, а какое-то другое его чувство увидело путь к спасению. Неподалеку, на самом красивом изгибе оврага, видимое только путнику, подошедшему вплотную, возвышалось изящное каменное строение с высоким куполом и украшенным двумя колоннами порталом. На стене его, чуть выше человеческого роста, виднелось небольшое оконце, украшенное каменной резьбой. Это был старинный татарский мавзолей, один из многих, что встречались в диких местах по Днепру там, где некому было растащить ценный камень на хозяйственные нужды. Татарам тех старых времен нельзя было отказать в чувстве прекрасного: мавзолеи они обычно ставили в самых красивых и уединенных местах. "Ну, врешь, еще поживем!" – просипел Иван, злобно швырнул в сторону зверя неказистую рогатину, и помчался, невесть откуда взяв силы, к своему неожиданному спасению. Преследовавшее Ивана существо с не меньшим удивлением издало свой странный звук, но после этого торжествующе завизжало, и, подобно Пуховецкому, удвоило усилия. Красивое каменное здание, как оказалось, стояло на большой поляне, внезапно появившейся из глубины леса, а изгибы каменных стен ярко сверкали в лунном свете. Но поляна была не так уж мала, и Иван снова почувствовал, что выбивается из сил, и остатка их может ему не хватить. Тварь же, напротив, воодушевилась, и неслась за Пуховецким с радостным, уверенным в своей победе посапыванием. Поневоле оборачиваясь, Пуховецкий видел пропитанный ненавистью и голодом комок шерсти, а в середине его – два красных угля, выражавшие все те же неприятные для Ивана чувства. Последние силы оставляли Пуховецкого, но приходили сомнения в том, сможет ли он, даже и добравшись до вожделенного каменного мавзолея, запрыгнуть в находящееся на изрядной высоте оконце. Тут Иван пожалел о выброшенной поспешно рогатине, без которой он оставался уже вполне беззащитной жертвой своего преследователя.

Наконец, Пуховецкий подбежал к каменному строению, оказавшемуся вблизи изрядно потрескавшимся, неожиданно легко вскочил на мраморную приступку окна, и с удовольствием ощутил спиной холод камня – жесткого, равнодушного, но спасшего его камня. Первое время он сидел с закрытыми глазами, но когда он их открыл, то прямо перед своим лицом он увидел все те же клыки и жадные глаза – чертова тварь не хуже его пробралась вверх по камням, но от того, судя по всему, утратила окончательно силы, и сейчас могла лишь тяжело и зловонно дышать в лицо Ивану. На смену всему одолевавшему Пуховецкого сложному набору чувств пришло одно, наиболее верное: злоба. Со всей своей недоброй в ту минуту души, Иван двинул привязчивой скотине ногой куда-то между клыков, и тварь, неожиданно покорно, сползла вниз по увитой плющом каменной стенке. Оказавшись внизу, она отряхнулась и принялась с самым будничным видом прогуливаться по поляне, мотая время от времени ушибленной Иваном головой, а тот имел, наконец, возможность как следует рассмотреть ее: на залитой луной поляне было светло как днем. Пуховецкий издал вздох удивления: его страшный преследователь оказался ни кем иным, как самой обычной свиньей, однако до безобразия отощавшей, обросшей шерстью и, от долгого и голодного скитания по лесу приобретшей какой-то особенно зверский облик. Сейчас она, словно забыв про Ивана, спокойно прохаживалась по поляне, ковыряла пятачком землю и время от времени похрюкивала. "Вот тебе на, от кого уж от кого, а от хрюшек бегать еще не доводилось. До чего только москали не доведут человека!" – подумал, покачав головой, Пуховецкий.

Он еще некоторое время посидел прислонившись к стене, отдыхая и приходя в себя, а заодно любуясь красотой ночного леса. Но постепенно Пуховецкого начал пробирать холод, которого он не чувствовал во время бешеного бега наперегонки с Хавроньей. Нужно было задуматься о том, чтобы забраться внутрь мавзолея и устроиться там на ночлег. Но тот холод, который веял изнутри древней постройки, был ничуть не более приятным, чем тот, что был снаружи, а сама темнота оконного проема казалась зловещей. Оттуда поднимался запах земли, тления и ржавчины, однако вызывающий не отвращение, а скорее грусть. Иван вдруг почувствовал беспокойство и почти испуг, притом, пожалуй, более сильный, чем получасом ранее, когда на полянке к нему, хрустя ветками, подбирался одичалый поросенок. Но казаку татар бояться не пристало, тем более мертвых, и еще менее того – умерших Бог знает сколько столетий назад, и Иван решительно перегнулся на другую сторону окошка, пытаясь хотя бы что-то разглядеть в кромешной темноте мавзолея. Постепенно он стал различать очертания стен и пола, который был покрыт пылью и опавшими осенью сухими листьями. Иногда сквозняк поднимал листья, и они медленно кружились в полоске падавшего из окна лунного света. Все это было красиво и совсем не страшно, и Иван, дав глазам немного привыкнуть к темени, решительно спрыгнул вниз. Ему показалось, что оставшаяся снаружи свинья, увидев это, удивленно и испуганно хрюкнула, но Пуховецкому было уже не до нее. Точнее говоря, Иван начинал задумываться о ней в другом отношении: после всех перипетий этой бурной ночи, его все сильнее одолевал голод, а свинья, хотя и отощавшая, вполне могла быть использована для его утоления. Пуховецкий решил, что, немного отдохнув, он с утра вернет должок Хавронье, и сам за ней как следует погоняется. Сейчас же он начал осматриваться по сторонам в поисках места для ночлега. Мавзолей изнутри оказался более просторным, чем можно было предположить, глядя на него снаружи – верный признак мастерски построенного здания. Из той комнаты, в которой находился Пуховецкий, небольшая дверь вела еще в одну. Пол был покрыт массивными плитами из тщательно отполированного камня, кое-где покрытыми изысканной арабской вязью. Спать на таком полу, при всей его красоте, безусловно, было удовольствием сомнительным, но Иван решил, что если сгрести в кучу побольше листьев, которых намело в мавзолей немало, то лежанка получится что надо. Но