На броненосце “Князь Суворов" (Десять лет из жизни русского моряка, погибшего в Цусимском бою) - Петр Вырубов

В Вербную субботу нас ждал сюрприз: по дипломатическим соображениям французы должны были просить нас уйти из Камрана. В воскресенье мы ушли в море, оставив в бухте только транспорты, которые догружались с немецких угольщиков. Мы болтались в море до среды, когда стали на якорь в бухте Ван-Фанг на 50 миль севернее Камрана. Это тоже очень удобная бухта, но более пустынная, чем Камранская. Но и это наше убежище открыто 19 апреля; и нас опять попросили честью. На этот раз, мы впрочем, ушли всего на один только день и сегодня стали на якорь на старом месте. Как видите, положение наше довольно глупое, но что делать, нам необходимо дождаться Небогатова, который должен прийти не сегодня – завтра. У нас уже есть телеграмма, что 15-го третья эскадра прошла Пенанг. Беспокоит только, что нет известий о проходе ей Сингапура.

До сих пор Небогатое шел молодцом, сделав этот путь в 2,5 месяца. Как жаль, что осадка наших судов не дала возможности и нашей эскадре пройти Суэцким каналом, и мы были бы уже давно на театре войны, и кто знает, что бы случилось!

“Теперь мы на пороге самых интересных событий. Когда это письмо дойдет до Вас, судьба многих из нас уже решится." (С картины художника А.А. Троня)

Пасху мы встретили довольно хорошо, но вследствие угольной погрузки на Страстной неделе многих служб не было. Благодаря изобилию свиней и птицы в бухте, пасхальный стол вышел довольно приличный. Великолепно удались куличи и пасхи; к сожалению, сырной пасхи не удалось соорудить. В Страстную субботу я привез с берега целую гору всякой тропической зелени; попадались очень красивые экземпляры, так что церковь и кают-компания украшены очень недурно, хотя у нас половина кают-компании завалена углем.

Адмирал с нами только христосовался, разговлялся он у себя, потому что из-за угля мы не могли поместить у себя весь штаб. В такие дни, как Пасха, как- то особенно грустно становится отсутствие близких людей, а в эту Пасху у меня это чувство было необычайно сильно. В два часа дня в воскресенье я ушел в дозор на минном катере, где и болтался до 7 часов утра 18-го.

Недавно я чуть не задушил на смерть человека голыми руками. Дело было на пароходе “Eridan”, во время разгрузки провизии для кают-компании. 5 апреля команда “Орла” перепилась и страшно бесчинствовала. Один пьяный матрос бросился с кулаками на капитана 2-го ранга Г. Тот отбил нападение, но в это время свихнул себе ногу, а матрос обхватил его руками и старался повалить на палубу. Я немедленно бросился на помощь Г. Так как матроса нельзя было оторвать, то я схватил его за горло и душил, пока тот не закричал и не разжал рук, после чего бросил его на палубу.

Вообще, команда с “Орла” ведет себя ниже всякой критики, и адмирал решил за них приняться серьезно. Моего матроса расстреляют по приходе во Владивосток. Как на зло, на “Орле” на Пасху был небольшой беспорядок, адмирал поехал туда и навел на нем порядочного страха, орал он, как никогда, и наговорил таких вещей и в таких образных выражениях, что доставил нам развлечение по крайней мере на сутки. Ю, и Ш. страшно влетело, попало и офицерам, но те очень довольны, так как теперь у них руки развязаны и они могут подтягивать команду, а то Ю. своим отношением к команде совершенно ее развратил и лишил офицеров всякого авторитета.

LXVI-a. Бухта Ван-Фанг. 29 апреля 1905 г.

26 апреля мы наконец соединились с Небогатовым. Слава Богу, у нас теперь руки развязаны, и завтра мы идем во Владивосток. Небогатов совершил свой поход блестяще и привел свои корабли в отличном состоянии. Он совершил весь поход в 2,5 месяца, да еще с кораблями, про которые говорили, что они дальше Средиземного моря не уйдут. Наш адмирал, видимо, никак не может переварить, что Небогатов распорядился куда умнее его и проявил гораздо более энергии и здравого смысла. В общем, мы получили солидную прибавку в два 12-дюймовых, два 10-дюймовых, четыре 9 дюймовых и шесть 120-мм орудий. К сожалению, японцы открытого морского боя, наверно, не дадут, так как для них риск большой, а будут морить нас мелкими гадостями в виде всевозможных мин и брандеров. Теперь мы на пороге самых интересных событий. Когда это письмо дойдет до Вас, судьба многих из нас уже решится.

Ужасно обидно, что нельзя повидаться со Ждановым, мы с ним обменялись только приветствием по семафору. Небогатов привез нам почту, правда, немного: я получил письмо от жены и от Вас.

Французы опять изгнали нас из Ван-Фанга. 26 го мы вышли, а 28-го опять пришли на старое место. Теперь, кажется, в последний раз Небогатов грузится углем в соседнем Куа-Бэ. Сегодня с рассветом опять выходим в море, где и будем болтаться до завтра.

Дай Бог, завтра двинуться окончательно вперед!

Эпилог

Лейтенант Н.П. Богданов

Прапорщик по морской части В. В. фон Курсель-Вернер

Последние письмо П.А. Вырубова было написано 29 апреля, за две недели до Цусимского боя, где погиб геройскою смертью автор писем, верный своему служебному долгу. Вот как изображают это событие участники Цусимского боя Таубе и В. Семенов в своих книгах: “Последние дни второй Тихоокеанской эскадры” и “Бой при Цусиме”.

“Настал роковой день 14 мая. Около 5 часов утра справа по носу эскадры показался коммерческий пароход, который, увидев нас, сейчас же повернул от эскадры и через несколько времени скрылся из виду. Это было весьма подозрительно.

В 6 часов с крейсера “Адмирал Нахимов” был сделан сигнал: “Вижу неприятельский корабль на правом траверзе”. Это был японский крейсер “Идзуми”.

В 10 ч 50 мин был дан сигнал адмирала: “С “Суворова” будет сделан выстрел из 12-дюймового орудия по “Идзуми””, но выстрела так и не последовало, потому что внимание было сразу обращено в другую сторону: в то-же время с левой стороны сзади показался новый неприятельский отряд, который быстро шел, нагоняя эскадру.

В 1 ч 50 мин “Суворов” открыл огонь по шедшему головным японскому броненосцу “Миказа”. Через несколько моментов японцы стали отвечать, и бой начался по всей линии. “Я,- пишет В. Семенов, – серьезно собирался в предстоящем бою записывать моменты и места отдельных попаданий, а также производимые ими разрушения. Но где же тут было записывать подробности, когда и сосчитать попадания оказалось невозможным! Такой стрельбы я не только никогда не видел, но и не представлял себе. Снаряды сыпались беспрерывно, один за другим”.

В короткое время “Суворову” японскими снарядами были нанесены очень крупные повреждения; большинство офицеров и команды были перебиты, в нескольких местах начинался пожар, с которым едва успевали бороться. “Между тем, – говорит В. Семенов, – если из-за дыма от собственного пожара почти не видели неприятеля, он нас хорошо видел и всю силу своего огня сосредоточил на подбитом броненосце, пытаясь добить его окончательно. Снаряды сыпались один за другим. Это был какой-то вихрь огня и железа… Стоя почти на месте и медленно разворачиваясь машинами, чтобы привести на должный курс и следовать за эскадрой, “Суворов по очереди подставлял неприятелю свои избитые борта, бешено отстреливаясь из уцелевших (уже немногих) орудий…”

Вот что написано об этих моментах очевидцами из японцев.

“Вышедший из строя “Суворов”, охваченный пожаром, все еще двигался за эскадрой. ”

“Отваливайте! черт возьми! отваливайте!" – поддерживал Вырубов, высунувшись из пушечного порта позади правой передней 6-дюймовой башни…"

Мемориальная доска, посвященная броненосцу “Князь Суворов” в храме Христа Спасителя (Спас на водах), открытого в г. Санкт-Петербурге в 1911 г.

“Вышедший из строя “Суворов”, охваченный пожаром, все еще двигался за эскадрой, но скоро под нашим огнем потерял переднюю мачту, обе трубы и весь был окутан огнем и дымом. Положительно никто бы не узнал, что это за судно, так оно было избито. Однако и в этом жалком состоянии все же, как настоящий флагманский корабль, “Суворов” не прекращал боя, действуя, как мог, из уцелевших орудий…”

Другая выдержка из описания действия эскадры адмирала Камимуры сообщает следующее: “Суворов”, поражаемый огнем от действия обеих наших эскадр, окончательно вышел из строя. Вся верхняя часть его была в бесчисленных пробоинах, и весь он был окутан дымом. Мачты упали; трубы упали одна за другой; он потерял способность управляться, а пожар все усиливался… Но, и находясь вне боевой линии, он все же продолжал сражаться так, что наши воины отдавали должное его геройскому сопротивлению…”

Между тем, положение “Суворова” становилось все хуже и хуже. “В нижней батарее за недостатком рук начали чаще и чаще заниматься пожары… Из судовых офицеров, кроме Богданова, прибежал еще лейтенант Вырубов (младший минер). Молодой, рослый, здоровый, в кителе нараспашку, он всюду бросался в первую голову, и один его окрик “Навались! Не сдавай!” – раздававшийся среди дыма и пламени, казалось, удваивал силы работавших…