Записки белого партизана - Андрей Шкуро

Мы, оба послали записки председателю Рады Рябоволу о том, что просим слова. Покровский говорил первый. При его появлении вся Рада встала и приветствовала его аплодисментами.

— Я прошел всю Кубань огнем и мечом, — сказал Покровский, — и все казачество дружно восставало и шло за мной. И мне больно видеть теперь, как какие-то интриги роняют престиж главнокомандующего и губят общее дело.

После Покровского выступил я, встреченный криками «ура» и бурными овациями Рады. Взволнованный и возбужденный горячим приемом, я сказал речь, проводя ту же мысль, что и Покровский, но выразил ее в более мягкой формулировке. Я кончил свою речь здравицей за главкома, за Кубанское войско, казачество и Россию. Вскоре должны были состояться выборы кубанского войскового атамана. Покровский, как я заметил это еще и раньше, в Ставропольской губернии, сильно целил на атаманский пост. Он тратил большие деньги на агитацию в станицах и рассылал повсюду своих офицеров, добивавшихся на сходах приговоров о желательности избрания Покровского войсковым атаманом. В одной станице даже случилось недоразумение: послав в Раду благоприятный Покровскому приговор, станичный сход тотчас же прислал и второй, коим аннулировал первый, как неправильный и написанный под давлением офицера, присланного генералом. Покровского поддерживал и «Союз хлеборобов» — кубанских крупных земельных собственников.

Рябовол просил меня выставить мою кандидатуру в атаманы.

— Вы природный казак, и на вас вся наша надежда. Поддержите нас, — убеждал он меня, но я решительно отклонил это предложение, ссылаясь на то, что еще молод для такого поста, неопытен в политике, а кроме того, враг сепаратистских тенденций левых элементов Рады и сторонник Великой России.

Через несколько дней, по открытии сессии Рады, станица Пашковская, праздновавшая какой-то местный праздник, прислала нам с Покровским приглашение приехать в станицу. Оба мы вместе со своими штабами в специально поданном для нас трамвае поехали в Пашковку. Нам была приготовлена торжественная встреча: построены стоявшие там части Покровского и мои полки, хор трубачей играл войсковой марш. Станичный атаман подхорунжий Голубь приготовил для нас особую честь — все местные старики были в строю. Нам подали коней, и Покровский, сопровождаемый мною, принял парад. Затем мы оба встали на правый фланг своих частей и прошли церемониальным маршем перед стариками. Был приглашен и мой отец, отставной полковник, а пашковцы особенно приветствовали меня, как своего одностаничника. Затем нас пригласили на обед, сервированный в местной гимназии. Покровский произнес застольную речь, совершенно недвусмысленно направленную против Рады. Подвыпившие старики поддерживали его: «Якы там бунты, теперь тышь и гладь» и т. п. На другой день в газетах появились статьи о празднестве с намеками, что скоро Покровскому быть атаманом.

При последующих встречах наших Покровский начал со мной заводить разговоры на политические темы: о необходимости унять крикунов в Раде и о том, что власть войскового атамана должна быть расширена; что атаман Филимонов и главное командование держатся. того же мнения, равно как и значительная часть самой Рады; таково же мнение и на местах, о чем у него, Покровского, имеются донесения. С другой стороны, из бесед моих с членами Рады, станичниками и общественными деятелями у меня создалось впечатление, что общественные настроения отнюдь не соответствуют картине, изображенной мне генералом Покровским.

Однажды поздно вечером ко мне приехал адъютант генерала Покровского капитан Козловский и просил меня, по поручению своего начальника, немедленно ехать к нему по важному делу, не терпящему отлагательства. Последовав за ним, я застал Покровского сидящим за столом. Вокруг него сидели четыре полковника (командиры полков дивизии Покровского), его начальник штаба полковник Гебдев и временный заместитель Покровского в должности начальника дивизии генерал Крыжановский (плененный впоследствии в 1919 году вместе со своим штабом и зарубленный большевиками). Покровский обратился к нам с речью, в которой сообщил, что главнокомандующий и атаман Филимонов настаивают на необходимости обуздать крикунов из Рады.

— Сегодня в четыре часа я намерен арестовать этих господ и предать их военно-полевому суду по обвинению в государственной измене. Части моей дивизии, расквартированные в станице Пашковской, уже идут сюда. Они займут все караулы. Полковник же Шкуро со своей «волчьей» сотней произведет намеченные аресты, причем я дам в качестве провожатых моих офицеров, которые знают адреса лиц, коих необходимо арестовать.

Возмущенный тем, что Покровский, пользуясь моим временным подчинением ему, хочет заставить меня совершить государственный переворот, я резко возразил, что сомневаюсь, чтобы подобные приказания могли быть отданы главнокомандующим и атаманом, и не поверю, пока не услышу подтверждения этого приказания из их собственных уст.

— Хорошо, — ответил Покровский, — едем же, не теряя времени, к ним.

Мы с Покровским поехали к генералу Романовскому. Остальные же заседавшие по моему настоянию отправились к Филимонову, куда должны были вскоре прибыть и мы с Покровским. Романовский уже спал, когда мы приехали к нему; разбуженный, он вышел к нам.

— Ваше превосходительство, — обратился я к нему, — уполномочило ли главное командование генерала Покровского арестовать и предать военно-полевому суду часть членов Рады?

— Мне ничего не известно об этом, — ответил изумленный Романовский, — впрочем, я спрошу главнокомандующего по телефону.

Вернувшись через некоторое время, он сообщил, что главнокомандующий ничего не приказывал генералу Покровскому и что вообще главное командование не может взять на себя никакой ответственности в этом деле. Взбешенный, я наговорил дерзостей Покровскому, и, простившись с Романовским, мы поехали к атаману. Разбуженный приехавшими раньше офицерами, Филимонов, весьма смущенный и расстроенный, сидел, окруженный ими.

— Господин атаман, — обратился я к нему, — генерал Покровский приказал мне произвести аресты членов Рады, причем ссылался на приказания, якобы им полученные от главнокомандующего и от вас. Главнокомандующий, как я уже выяснил, не подтвердил этой ссылки на него. Жду ваших приказаний и объяснений.

— Ничего подобного, — возразил Филимонов, — я генералу Покровскому не приказывал. Мне ли, облеченному доверием народа, народному избраннику, становиться на путь нарушения конституции и государственного переворота?

— Значит, это провокация, ваше превосходительство! — крикнул я Покровскому. — Я не только не пойду с вами, но не допущу вас до этого шага, — добавил я.

— Что же, мы с тобой драться будем? — полувопросительно, полушутливо и полуугрожающе сказал мне Покровский.

— Да, — ответил я, — если потребуется, но ни в коем случае не допущу переворота, который разложит армию и расколет Кубань.

Покровский смутился и глухим голосом отдал офицерам приказ остановить двигавшиеся из Пашковской свои войсковые части…

С тех пор я избегал встречаться с Покровским. Он же, в свою очередь, перестал бывать у атамана, у которого прежде бывал почти ежедневно.

ГЛАВА 18

В Раде все больше обозначалось недовольство части ее членов главным командованием на почве постоянных столкновений о пределах компетенции между органами кубанских правительственных учреждений и таковыми же главного командования. Против атамана Филимонова велась агитация; его обвиняли в чрезмерной уступчивости командованию и неумении постоять за Кубань. Выдвигалась кандидатура на атаманский пост Луки Лаврентьевича Быча, председателя кубанского краевого правительства. Л. Л. Быч вместе с правительством сопутствовал генералу Покровскому в его первом походе, затем по соединении кубанцев с отрядом генерала Корнилова последовал за Добрармией на Дон, а после обратного занятия Екатеринодара продолжал свои прежние функции министра-президента.

Презрительное отношение добровольцев к членам Рады и игнорирование главным командованием конституции края и договора, заключенного в свое время между Кубанью и генералом Корниловым, глубоко уязвляло самолюбие Быча. В Екатеринодаре съезжавшиеся с мест старые депутаты нашли уже скристаллизовавшиеся настроения и примыкали к ним. Основных течений было два: одно, возглавляемое депутатами Сушковым и Скобцовым, стояло за всемерную, безоговорочную поддержку главного командования; оно поддерживалось преимущественно депутатами так называемых линейных отделов, населенных в большинстве казаками-донцами великорусского происхождения (Лабинский, Баталпашинский, Майкопский). Другое течение, оппозиционное главному командованию, возглавляемое Л. Л. Бычом и председателем Законодательной Рады Рябоволом, поддерживалось преимущественно депутатами черноморских отделов, украинского, частью запорожского, происхождения (отделы Ейский, Таманский, частично Екатеринодарский и Кавказский).