Атлантида - Сергей Минцлов

— Вот мы и дома! — сказал художник, потирая зазябшия руки. — Ты своего плаща не снимай. Я люблю, знаешь ли, когда в комнатах холодно!… А теперь приступим к ужину!…

Он направился в шкафчику, придвинутому к камину, покопался в нем, бормоча и пожимая плечами, и наконец обрадованно воскликнул — «эврика!»: в руке у него оказались два яйца и ломоть хлеба. Он разделил все найденное поровну и отдал половину мальчику. Тот проглотил яйцо с такой жадностью, что хозяин не успел поднести своего к губам и застыл с раскрытым ртом.

— Однако!! — проговорил он и с вожделением перевел взгляд на свою порцию: секунда колебания и он переломил яйцо и протянул большую часть его маленькому гостю. — Я, знаешь, что-то совсем сыт: я великолепно пообедал вчера у одних знакомых!.. Слышишь, какой обед в животе бурчит?.. — и он, опасаясь своей щедрости, поспешно запихал в рот остатки еды.

— Так ты совсем не можешь ничего говорить?.. — невнятно начал опять художник с набитым ртом; диковинно закрученные усы его шевелились как у таракана. В глазах мальчика мелькнула лукавинка. Он протянул ручонку к художнику и прикоснулся к усу его.

— Гам!! — совсем по-собачьи рявкнул хозяин.

Мальчик в испуге откинулся назад, но увидал козу, сделанную из пальцев художником и шествовавшую через стол бодаться, и засмеялся; смех его напомнил писк стрижа.

— Занятный ты малый!.. — проронил художник. — Однако, черт возьми, камин гаснет и становится холоднее. Надобно в лес за дровами съездить… у меня есть неподалеку собственная роща, да снег глубок!..

Он поднялся и вышел в соседнюю комнату; через минуту он вернулся, таща пару тяжелых стульев. Расшибить их об пол было делом двух взмахов и куски дерева отправились в камин. Мальчик усердно помогал собирать щепки и кидал их туда же. Огонь быстро охватил сухое дерево и комната сразу наполнилась теплом.

— Вот теперь, если бы у нас было доброе пиво и хозяйка, мы бы до утра пробеседовали бы с тобой по душам!.. Впрочем, ты немой, но это ничего не значит: мне нужны слушатели, а в болтунах я не нуждаюсь! Ложись спать, дружок, на мою кровать; хоть ты и легок, но нас двоих она все же не выдержит! Я привык начинать ночь на постели, а просыпаться на полу: это разнообразит жизнь! А я посижу у огня и расскажу тебе, отчего я сегодня выпил лишнее!

Он уложил мальчика на постель, прикрыл его одеялом, а сам передвинулся к камину и вытянул длинные ноги на другой стул. Мальчик, не моргая, глядел на него; откуда-то из угла появился пушистый черный кот, вспрыгнул на кровать и, мурлыкнув, стал ласково тереться мордочкой о щеку немого.

— Ты еще не знаешь, малыш, что значит влюбиться!.. — начал художник. — Это значит сделаться бараном, ослом, идиотом с пшенной кашей вместо мозгов! Вот и я попал в это благородное состояние! Что поделаешь: все мы ругаем женский пол, а чуть появится хорошенькое личико — и капут: вози на нас хоть воду!

И все бы ничего: и Лотхен меня любит до того, что видеть не может и я у ее ног, но я беден, как крыша на цапле… я хотел сказать — как цапля на крыше!.. Когда я расстроен, я всегда выражаюсь наоборот! А она единственная дочка богача-растгера Эйзенберга, важного, как бочка, и умного, как два свиных окорока. И он вчера заявил мне, что пока я не принесу ему тысячу талеров и не привяжу свой язык покороче, он запрещает мне даже упоминать о Лотхен!.. Кажется, талеры принести ему все же будет мне несколько легче!..

Легкий храп со стороны кровати заставил его оглянуться: мальчик сладко спал, подложив под смуглую мордашку ручонку. Художник безмолвно посидел несколько минут, затем такое состояние показалось ему нестерпимым; он встал, снял с деревянного гвоздя лютню, накинул плащ и на носках выбрался на улицу. Серо-синее небо усеивали яркие звезды; окна всех домов были освещены, искрился и хрустел под ногами снег.

Только что художник запер дверь — что-то мягкое и теплое уцепилось за его палец; он остановился и увидал обращенную к нему довольную рожицу мальчика.

— Ты как проскочил?! — возопил художник. — Ведь ты же спал, шельмец!

Отзыва, конечно, не было; не выпуская художника, мальчик потащил его за собой и остановился у каменной лесенки, уводившей в обширный погребок, полный посетителей; из распахнутой двери вырывался говор и шум, запахи стряпни; над входом висела вывеска с изображением белого оленя.

— Для твоих лет познания у тебя обширные! — заметил художник. — В «Белом олене» кормят хорошо и можно с толком провести время: заморское купечество любит коротать тут время за игрой в кости и в чет и нечет! Сыграть нам с тобой, конечно, не придется, но за песню нас угостят сытным ужином и хотя бы цельной бочкой пива!

Мальчик протянул ему что-то крепко зажатое в кулачке.

— Талер?! — гаркнул на всю улицу изумленный художник. — Ты владелец такой суммы? Спрячь его хорошенько, дружок! — Он хотел возвратить монету, но мальчик заложил руки за спину и отрицательно потряс головой.

— Чудеса!!.. — талеры стали расти на улицах как грибы!! — пробормотал художник. — Ну хорошо, я беру его у тебя на хранение и потому угощу тебя лукулловым пиром; сегодня обойдемся без песен!

Вместе с семенившим рядом с ним мальчиком, художник спустился в погребок и морозный воздух и тени ночи сразу сменились теплом и светом; пылал очаг, на стенах горели сальные свечи.

Художник выбрал местечко, откуда было видно все происходившее в погребке, заказал, чтобы «не мазаться с пустяками», целого поросенка, гуся и пива и в расплату кинул кокетливой служанке на поднос талер. Она принесла сдачу и наевшийся до одышки художник небрежно сунул деньги в карман.

— А знаешь, я, кажется, сыт? — произнес ублаготворенный художник. Он икнул и отодвинул от себя оловянное блюдо с оставшимися костями. — Теперь попробуем с тобой счастья на игорном турнире, но сначала подсчитаем наше вооружение!

Он запустил руку к себе в карман и вытащил пригоршню мелочи; среди нее белел новенький бременский талер.

Художник вытаращил глаза, поднес его к самому носу, попробовал зубом — монета была настоящая.

— Неразменный талер!! — сразу охрипнув, сказал он. — Пойдем, испытаем его еще раз!

Оба встали и начали пробираться среди столов и бочек в дальний угол, где шла крупная игра.

Художник бросил свой талер на середину стола и выиграл: поставил два, потом четыре, потом восемь — ставки все удваивались и счастье неизменно было на стороне художника. Скоро перед ним вырос на столе целый холм из серебра и золота: расстроенные, бледные и побагровевшие игроки спустили все, что имели и понемногу стали бросать игру.

— Баста!.. — закричал, наконец, художник и с помощью мальчика принялся набивать свои и его карманы деньгами. Дома он разделил пополам всю добычу, но мальчик отодвинул свою долю обратно и не взял даже чудесного талера.