Новые герои. Массовые убийцы и самоубийцы - Франко Берарди

Эпидемии самоубийств

Самоубийство распространяется как эпидемия, как эффект социального давления, эмоционального оскудения и постоянного стресса. По данным Всемирной организация здравоохранения, за последние 45 лет уровень самоубийств увеличился на 60 % по всему миру. Эти цифры не включают попытки суицида, которые происходят в 20 раз чаще, чем завершенные самоубийства. Возможно, не случайно, это были годы комплексной реализации капиталистической модели во всем мире, годы тщательного подчинения времени человека требованиям экономической машины.

ВОЗ указывает, что эти цифры следует рассматривать как недооцененные:

Это можно частично объяснить религиозными и социокультурными табу относительно самоубийства, а также слабостью статистики и системы здравоохранения в некоторых странах. Результатом является отсутствие точной информации об уровне проблемы, методах, используемых для попыток и совершения суицида, и групп, особенно подверженных риску покушения на самоубийство и завершенным попыткам суицида[85].

Кроме того, присутствует значительное увеличение случаев самоубийств среди молодежи:

Хотя традиционно уровень самоубийств был наивысшим среди мужчин пожилого возраста, теперь показатель среди молодых людей увеличивается до такой степени, что они составляют новую группу высокого риска в трети стран, как развитых, так и развивающихся.

Хотя я уверен, что самоубийство является грандиозной проблемой нашего времени, мое внимание сосредоточено не на удивительном росте числа людей, которые совершают или пытаются совершить самоубийство, но на конкретном значении, которое эти акты готовы приобрести на социальном и культурном уровне.

Эпидемия несчастья распространяется по всей планете, в то время как капиталистический абсолютизм утверждает свое право на неограниченный контроль нашей жизни. Просачиваясь в нервные клетки сознательных разумных организмов семиокапитализм прививает им танато-политическое обоснование, болезненное чувство, которое постепенно захватывает коллективное бессознательное, культуру и чувства. Биополитический эффект семиокапитализма (лучше сказать: танатологический эффект семиокапитализма) есть, по существу, капитуляция познавательной деятельности и подчинение человека бессоннице и агрессивной динамике рынка труда.

Язык оказался захвачен сетевой машиной и превратился, по существу, в инструмент производственной деятельности. В этом и заключается ловушка: людей заставляют рассматривать их языковую компетентность как фактор экономической конкуренции и управлять и инвестировать в них как таковых. Творчество, выразительность, любовь, эмоции — человеческая душа, другими словами — считаются факторами производства, и, следовательно, они оцениваются в соответствии со стандартами продуктивности. Эксплуатация, конкуренция, ненадежность, избыточность не воспринимаются как последствия конфликтных социальных отношений, но усваиваются как определения самого себя, как личные недостатки. Непрестанная реструктуризация организации работы воспринимается как унижение и жестокость.

Только невовлеченность и способность оставаться в стороне, отказаться от любой идентификации со своей работой и со своим состоянием, только радикальный отказ от этики капиталистической ответственности могли бы предложить работникам возможность выхода из этого пространства непрерывного шантажа.

К сожалению, этика ответственности, поддельный дискурс об участии и сотрудничестве преобладают в сегодняшней политической и культурной жизни. Мы инвестируем нашу энергию и наши ожидания в работу, потому что наша интеллектуальная и эмоциональная жизнь бедна, потому что мы в депрессии, тревоге и неуверенности. Таким образом, мы оказались в ловушке. Индустриальные рабочие, которые были вынуждены повторять одно и то же действие тысячу раз каждый день, не имели никаких оснований, чтобы идентифицировать себя со своей работой — они вкладывали энергию в солидарность с коллегами, а ум был свободен для того, чтобы ненавидеть конвейерное производство, и позволял сформироваться мыслям, которые не имели ничего общего с повседневным рабством. С другой стороны, когнитивных рабочих заманили в ловушку творчества: их ожидания подчинены шантажу производительности, потому что они обязаны идентифицировать свою душу (языковой и эмоциональный стержень их деятельности) со своей работой. Социальные конфликты и неудовлетворенность воспринимаются как психологический сбой, задача которого — уничтожение самоуважения.

Французский психоаналитик Кристоф Дежур много написал об этой ловушке в «Страдании на работе» (La Souffrance au travail), где он касается явления, которым почти полностью пренебрегают социологи и психологи, — самоубийство на рабочем месте. Он отмечает, что в прошлом работа и самоубийство имели мало общего. Промышленные рабочие не страдали, делая различие между своей производственной деятельностью и интеллектуальной и социальной жизнью, но страдание заставило их выйти за рамки работы и вложить психическую энергию в солидарность. У когнитивных работников, особенно в условиях нестабильности, солидарность редка. Каждый чувствует себя одиночкой, вынужденным конкурировать, отданным на милость нестабильности.

Индивидуальная оценка

26 сентября 2009 года первая полоса французского ежедневника Le Monde открылась статьей о продуктивности, жесткой конкуренции и самоубийствах сотрудников France Telecom.

France Telecom, одна из наиболее важных телекоммуникационных корпораций в мире, была приватизирована в 1998 году. В ходе бума телекоммуникаций конца 1990-х годов France Telecom купил Orange, и долг компании увеличился до 70 миллиардов евро. В последующие годы, в основном путем реструктуризации, эта цифра была снижена, преимущественно за счет сотрудников компании. С 2004 года был реализован план оздоровления под названием «NeXT scheme»: он был, по существу, направлен на сокращение расходов, особенно расходов на зарплату, продолжая политику конвергенции для продуктов и услуг, группируя все бренды под единым брендом Orange.

Этот план оздоровления продемонстрировал стиль агрессивного управления, для которого приоритетом было уменьшение числа рабочей силы. 40 тысяч сотрудников были уволены за восемь лет в период между 2002 и 2010 годами.

Так как две трети работников France Telecom имели статус государственного служащего, они не могли быть уволены просто так. Тогда новые директора компании организовали изменения в содержании и условиях работы, представлявшие серьезные неудобства для высококвалифицированных сотрудников (большинству из которых было 40–50 лет), что фактически заставило людей увольняться по собственному желанию. Многие оставшиеся оказались в колл-центрах, где ожидалось, что люди будут конкурировать друг с другом за месячные бонусы на основе достигнутых результатов.

«В двух словах, от культуры государственной службы все пришло к банкомату», — сказал Иван дю Руа, автор «Orange в стрессе» (Stressed Orange), книги, которая отображает трансформацию компании.

История France Telecom, преобразовавшейся в Orange, — один из наиболее впечатляющих примеров корпоративной реструктуризации на основе политики индивидуализма, конкуренции и так называемой «меритократии», эвфемизм для описания джунглей, в которых наемные работники ежедневно ведут войну друг с другом, вынужденные сражаться за зарплату, зависящую от производительности и результатов работы. Меритократический шантаж — топливо индивидуализма, а индивидуализм, в свою очередь, уничтожает сотрудничество, таким образом делая работу менее, а не более продуктивной.

Иерархия, послушание, подчинение, унижение и психологическое насилие — оружие, которое используется неолиберальной философией против политической солидарности рабочего класса. Это оружие консолидирует политическую власть элиты, но при этом оно не в состоянии способствовать росту производительности и КПД. Как следствие, работники чувствуют себя политически бесправными, одинокими жертвами системы, вынужденными прилагать все больше психофизических усилий для того, чтобы удовлетворить требования менеджмента.

То, что произошло в France Telecom — Orange, не есть нечто исключительное. За последнее десятилетие многие промышленные компании в мире и особенно в Европе сделали то же самое: увеличение производительности; расстановка работников друг против друга; перемещение работников с их привычного рабочего места, чтобы разорвать трудовое сообщество и, в конечном итоге, способность к сопротивлению и, наконец, сделать их жизнь совершенно неустойчивой. Такая агрессия против психологического благополучия сотрудников была важным аспектом стратегии капиталистического абсолютизма. Неудивительно, что ее результатом стала лавина самоубийств.