Дом одиноких сердец - Чингиз Абдуллаев

– Скажу, – серьезно пообещал Дронго.

– А насчет убийства… – она задумалась, – если ее действительно убили, в чем я лично очень сомневаюсь, то могу подсказать вам, кто именно мог это сделать.

– Подскажите, – попросил он. Ему был интересен ход мыслей этой неординарной женщины.

В этот момент в дверь постучали. Она нахмурилась.

– Войдите! – крикнула она.

Дверь открылась. Это была Зинаида. Увидев Дронго, она смущенно отвернулась, затем взглянула на Тамару Рудольфовну.

– Вы будете обедать? – спросила Зина.

– Да. И я приду в столовую, – сказала Тамара Рудольфовна.

Зина, кивнув, быстро вышла, прикрыв за собой дверь. Тамара Рудольфовна улыбнулась.

– С меня можете сразу снять все подозрения, – сказала она. – Я не смогла бы этого сделать при всем желании. И знаете почему? От кровати в реанимационной палате, где лежит больная, до дверей шагов пять или шесть. Понимаете?

– Она бы увидела того, кто к ней подходит, – мгновенно понял Дронго, – я как раз думал об этом.

– Вот-вот. Спала она очень чутко. Так обычно спят больные люди, которые просыпаются при малейшем шуме. Она слышала даже во сне, это я вам могу сказать точно. И любой человек, который попытался бы незаметно и тихо войти в ее палату, просто не сумел бы этого сделать. Она бы сразу его почувствовала. А кнопка вызова находится рядом с ее рукой. Достаточно нажать кнопку – и сразу прибежит врач или санитарка. Убийца просто не успел бы выбежать из палаты. Но она не нажала этой кнопки. Значит, убийца был человеком, которого она знала и, самое главное, – доверяла. Иначе она хотя бы попыталась крикнуть. У нее был чудесный, почти мужской бас, и, несмотря на болезнь, она орала так, что слышно было на обоих этажах. Значит, убийца был из наших, и именно тот, кому она безусловно доверяла. Вот вам подсказка.

– Я тоже так думал, – кивнул Дронго. – Спасибо за вашу помощь. И извините, что я отнял у вас время.

– Ничего, – великодушно ответила она, – обычно редко попадаются умные люди. Чаще – дураки. Это всегда немного обидно. Хочешь встретить мыслителя, а встречаешь дворника. А наоборот почти никогда не бывает. Это раньше в дворниках ходили наши интеллектуалы-диссиденты, подпольные поэты, художники, композиторы. А сейчас – таджики и узбеки. Вы знаете, раньше в Москве и в Санкт-Петербурге дворниками были исключительно татары. И так продолжалось до середины пятидесятых. Потом в дворники пошли наши диссиденты, потом обычная рвань, бомжи, неустроенные типы. А сейчас – таджики и узбеки. Все возвращается на круги своя. Как вы считаете?

– Учитывая тяжелое положение в этих странах, – честно ответил Дронго, – они пытаются заработать на жизнь.

– Я не осуждаю, я обращаю внимание на тенденцию.

– Тогда конечно. До свидания.

– Удачи вам, – пожелала ему на прощание Тамара Рудольфовна.

Дронго снова вышел в коридор. У дома уже не было ни мужчин, ни машин – очевидно, они, забрав тело, уехали. Он подумал, что ему осталось побеседовать только с Желтович, которую перевели в соседнюю палату. Понятно, что Кравчук его просто к себе не пустит и откажется разговаривать. К тому же там будет Витицкая, с которой он так грубо обошелся. Он подошел к двери крайней палаты и постучал.

– Войдите, – услышал он тихий голос Казимиры Станиславовны.

Эта палата была меньше остальных – очевидно, изначально она была рассчитана на одного человека. В углу – телевизор. На столе лежали несколько журналов. Стоял мужской портрет в рамке. Желтович лежала на кровати, укрывшись до подбородка. Увидев его, она приподнялась.

– Добрый день, – кивнул Дронго, – а вы разве не пошли на обед?

– Нет, – немного испуганно сказала она, – я вообще стараюсь не ходить в столовую. Там сильно дует, к тому же мне трудно сидеть на стуле. Поэтому я обедаю немного позже, мне приносят еду сюда. Или хожу туда, когда там никого не бывает.

Она была небольшого роста, похожая на испуганного воробышка. Редкие седые волосы, круглое лицо.

– Можно я с вами поговорю? – спросил он.

– Можно, – кивнула она, – только я ничего не знаю.

– Я еще ничего не спросил, – улыбнулся он, усаживаясь на стул рядом с ней.

– Мне нужно встать, – жалобно произнесла она, – но у меня болит спина.

– Не нужно, – попросил Дронго, – это совсем необязательно. Лучше лежите и не вставайте.

Она кивнула, снова вытягиваясь на кровати.

– Я хотел вас спросить насчет Боровковой, – сказал Дронго.

– Ничего не знаю, – снова быстро произнесла она.

– Мне говорили, что вы с ней были в хороших отношениях.

– Я со всеми в хороших отношениях, – прошептала старушка.

– Значит, у вас прекрасный характер. Чей это портрет в рамке у вас на столе?

– Это мой сын, – сказала Желтович.

Он поднялся и подошел к фотографии. Мужчина лет сорока в генеральской форме. Рядом виднелась дата: восьмое июня, тысяча девятьсот восемьдесят восьмой год.

– Он был генерал-майором авиации, – сообщила она, – погиб в тридцать восемь лет. На испытаниях.

– У него были дети?

– Да, две мои внучки. Младшая сейчас замужем за вице-губернатором, – не без гордости сообщила Казимира Станиславовна, – а другая внучка сейчас в Нью-Йорке. Ее муж – известный американский модельер.

– Значит, вы можете гордиться своими внучками, – сказал он, возвращаясь на свое место.

Она осторожно вздохнула.

– Кроме них, у вас никого нет? – поинтересовался Дронго.

– Прямых родственников нет, – призналась она, – но у нас была большая семья. У моего деда – он был известным архитектором – было шестеро сыновей. Можете себе представить? Но в Санкт-Петербурге, или в Ленинграде, осталось только двое – мой отец и его младший брат. Остальные погибли. Один в Первую мировую войну, другой в Гражданскую на стороне большевиков, третий тоже в Гражданскую, но сражаясь за белых. А четвертый, самый старший, преподавал в Германии, и его судьба до сих пор неизвестна. Вот такая у нас была семья. Отец стал профессором архитектуры, а его брат пошел служить в ЧК. И самое поразительное, что моего отца не тронули, а дядю расстреляли. Вот так иногда бывает в жизни. Потом дядю реабилитировали в пятьдесят шестом. У него была дочь, которая вернулась из Казахстана в пятьдесят восьмом. Наша семья ей очень помогала.

– Где сейчас эта дочь?

– Умерла. Ей было уже много лет. А ее дочь вышла замуж за полулатыша-полулитовца и переехала в Ригу.

– У них никого не осталось?

– Только внук Арвид, мой внучатый племянник. Он иногда приезжает навестить меня. Такой хороший мальчик, но отчаянно нуждается. Работает инженером в конструкторском бюро и получает гроши. Ну, вы сами знаете, сколько сейчас получают инженеры. Поэтому я иногда помогаю ему.

– Вы разве получаете пенсию?

– Конечно. За своего мужа. Он тоже был генералом, только инженерных войск. Я свою фамилию так и не поменяла. И многие не знают, что генерал-полковник Ломакин был моим супругом. Вот такая у нас генеральская семья. Дед был генералом в царской России, мой муж генерал-полковником, а сын генерал-майором – уже в Советском Союзе. Сын решил стать военным именно из-за отца – он так гордился, когда получил лейтенантские погоны.

– У вас необыкновенная биография, – убежденно сказал Дронго. – Вы даете деньги Арвиду из своей пенсии?

– Иногда, – улыбнулась она, – но я думала, что смогу помочь ему купить квартиру.

– Квартира в Санкт-Петербурге стоит огромных денег.

– Я знаю, – ответила она, – мне говорил об этом муж моей младшей внучки. Но я все равно хотела помочь Арвиду. Он собирается жениться и так отчаяно нуждается…

– Вы хотели ему помочь и поэтому обратились к Генриетте Андреевне? – предположил он.

Она подняла голову и удивленно посмотрела на него.

– Откуда вы знаете?

– Просто предположил. Ведь она долгие годы работала в Ленгорсовете, знала все эти правила.

– Да-да, конечно. Я тоже так подумала. Мы даже нотариуса приглашали, чтобы все оформить. Он обещал все узнать, но пропал и на наши телефонные звонки даже не отвечал. Она мне сказала, что он, наверно, жулик и нужно будет вызвать другого. И я согласилась. Но потом все так случилось… – Она снова натянула на себя одеяло.

– Я думаю, ничего страшного, – успокоил Дронго свою собеседницу, – можно будет найти толкового нотариуса и сделать все, о чем вы просили Генриетту Андреевну. Можете не беспокоиться.

– Спасибо, – прошептала она, – я так хотела помочь Арвиду. У моих внучек есть все, о чем можно только мечтать, а он такой воспитанный мальчик… И такая трудная судьба. Прадеда расстреляли, а семью его бабушки сослали в Казахстан.

– Это наша история, – рассудительно ответил Дронго.

– Вы правы, – снова улыбнулась Казимира Станиславовна, – вот и Мишенин мне говорит, что не нужно переживать и все наладится. Я ему так благодарна, он меня очень поддерживает после ухода Генриетты Андреевны.