Правила нежных предательств (СИ) - Максимовская Инга

— Кто еще в машине? — подозрительно спросил Сук.

— Безутешный вдовец, — хмыкнул мой подельничек. И мне захотелось его прибить. Ориентировки на исчадье крутят по всем каналам, развешены на каждом столбе. Не дай бог этот рьяный полицейский полезет смотреть на «висельницу» и опознает в ней пропавшую Феклу Быковских. Нас же нагнут по полной сначала, а потом разбираться начнут. И не факт, что разберутся. Что — то мне подсказывает, что наша мата — хари сдаст нас с потрохами, выставит злючими бандитами, спасая свою розовую попку.

Я завозился на полу, чувствуя себя гребаным Винни Пухом, застрявшим в кроличьей норе. Исчадье в гробу хрюкнуло, и снова пошевелилось. Теперь уже точно.

Эта женщина, с ее точеным носиком, тяжелыми сиськами и совершенно сумасшедшая почему — то свела меня с ума. Когда она летала над моей головой сверкая обнаженной хм… плотью, я вдруг понял, что мне надо бежать. Нестись сломя голову, не оглядываясь, как от адских демонов. А еще мне хотелось выдрать глаза поганцу Ктулху, чтобы он не смотрел. Что это было, вот скажите? Ревность?

— Открывайте перевозку, — потребовал полицейский. Черт, такого позорища я еще не переживал. Макс Буйнов валяется на полу труповозки, возле гроба с безумной бабой, пристегнутой ремнями. Офигенно день начался. Я как раз начал извиваться в попытках освободиться, когда послышался звук открывающейся дверцы. Выглядело это со стороны видимо весьма колоритно. Мои ноги, обутые в дорогие ботинки, дергались как у припадочного. Фекла тихо лежала в своем гробу, но я был уверен, что она пришла в себя и просто ждет удобного момента, чтобы совершить очередную глупость.

— Может не надо. Начальник. Баба говорят ведьмой была. Неспокойный труп, клянусь. Потому с утра перевозим, пока петухи поют, — прошептал Борис. — И мужик вон ее в молитвах колотится, как бурсак Хома Брут.

— Что ты мне голову морочишь? — рыкнул Сук, и судя по шагам подошел к гробу. Я вдруг почувствовал что мои плечи освободились, и начал подниматься.

Крик раздался прямо у меня над ухом, заставив снова опасть на пол. Это был вопль подбитого гризли, колотящегося в предсмертной агонии, переходящий в адский визг.

— Ты пришел, чтобы принять мою силу? Я готова, открой люк в крыше, чтобы я могла вылететь, — голос Феклы прозвучал в промежутке между диким ором и визгом как выстрел. Сук орать больше не мог, по всей вероятности. Он заскулил и метнулся к выходу.

Я снова попытался встать, но тяжелый ботинок, ломанувшегося в панике храброго полицейского, припечатал меня к полу. Ботинок был мокрым, что наводило на нехорошие мысли. Такого позора я не переживал никогда в своей жизни. Что произошло даже не сразу понял. Только успел увидеть, как Ктулху метнулся на водительское сиденье. Взвыл мотор, и катафалк сорвался с места. Со скрежетом отвалилось одно жестяное крыло с крыши и со скоростью болида врезалось в лобовое стекло полицейской машины, в которой что — то орал в рацию брат — близнец Сука.

— Держитесь, братцы, — проорал Бобок. Словно Матросов бросающийся на амбразуру.

Я вцепился в гроб, в котором ржала в голос поганка Фекла. Хламида на ее груди разорвалась, и теперь я явственно видел колышущиеся под прозрачной тканью сиськи, увенчанные крупными вишневыми сосками. Видимо когда исчадье пыталось подняться, тонкий материал порвался о стягивающие ее тело ремни. Мой «головастый» устремился к ней, уперся в борт гроба, раздираясь от горячего желания. Фекла как то меня спросила, как я отношусь к некрофилам. Теперь могу ответить — сочувствующе. Эта чертова девка превратила меня в извращенца, если меня возбуждает вид лежащей в гробу бабы. Правильно говорят — с кем поведешься.

— Ты слышал, как он орал? — веселилась Феня. — А я ведь просто взяла его за руку. Слушай, а в чем это я лежу? Это что, гроб? Оооооо. Я вас убью. Выберусь из чертовой домовины и порешу с особым цинизмом.

— Я разрываю все наши договоренности и первым же рейсом улетаю домой. Готов выплатить неустойку, — прохрипел я, борясь с желанием впиться зубами в манящий сосок и одуреть окончательно. — Фекла, моё положение в обществе не позволяет мне играть в идиотские игры. За полицейскую колымагу я заплачу, чтобы у Ктулху не было проблем. А ты подумай, как вернуться к жизни. Финита. Ты слишком заигралась, а я просто хотел тебя трахнуть. Своего я добился. Так что иди ты в пень со своими идиотскими играми. Я подонок, и всегда им был. Не знаю почему ты решила, что у нас что — то может получиться.

— Так ты просто…козлятина, — задохнулась Фекла. — Отвяжи меня, сейчас же. И вали куда хочешь. Понял. Ты мне тоже не нужен. Я вообще тебя обманула. У меня не может быть детей. Я бесплодна. Просто нужен был идиот, который поможет мне Федьку разуть. А ты как раз подвернулся. Так что не обольщайся о том, что я что — то там решила. Это твои влажные фантазии, не мои.

— Сука, — прорычал я, больше не в силах бороться с собой. Она задергалась в путах, когда я укусил ее за пухлую губку. — Значит ты мне еще должна осталась.

— Не смей меня трогать, — прошипела эта мерзавка, и в ее глазах появились зеленые искры. — Я тебя еще за изнасилование засажу и за похищение человека. Думаешь просто так и соскочишь?

— Нет, не думаю, — криво улыбнулся я, раздирая ремни, которыми была привязана моя пленница. — Похищение, говоришь? Ах, ты маленькая врушка. Что ж, хорошо. Я тебя похищаю. Чтобы не просто так потом потерять свою репутацию. И Изнасилование? Уммм. Это даже интереснее похищения. Детка, я сделаю с тобой такое, что ты будешь молить о пощаде. С этого момента играем по моим правилам. А сейчас…

Я резко перевернул ее на живот, выхватил обрывок ремня и со всей силы опустил его на круглую розовую попку. Исчадье замычало, и если бы не ужасный Ктулху, я бы точно поехал крышей. Член готовый взорваться сейчас руководил мной, как хвост одуревшей от счастья, собакой.

— Хрен тебе, — простонала Феня, — я не буду подчиняться тебе. Никому.

Моя рука скользнула в ее промежность. Девка была мокрой, как мартовская кошка. И этот ее голос, пробирающий до кишок. Черт. Бежать. Надо бежать от нее.

— Прибыли, — хмыкнул чертов шумахер, резко тормозя на гравийной дороге.

Фекла Быковских

Он наглец, нахал и хам. Чертов подонок, считающий себя королем мира. И я в его руках вся дрожу от непонятного чувства, от которого внутри все бурлит и клокочет, как раскаленная лава. И этому варвару наплевать на мои чувства, потому что он противный гадкий сноб. И я вообще удивляюсь, что он до сих пор здесь. Такие, как этот самец, не влипают в идиотские ситуации, не вляпываются в раскиданное по земле дерьмо, и не участвуют в сомнительных мероприятиях. Он гад и самоуверенный павиан. Но такой притягательный, черт бы его побрал этого небритого берсерка.

— Ты наказана, — ухмыльнулся Буйнов, кидая меня на уже знакомую кровать. Обрывки уродского балахона повисли на его запястье, словно специально зацепившись за застежку часового браслета. Макс хрюкнул, и в его глазах появилось странное, затравленное выражение. Мне показалось, что он пятится спиной к двери. И это его странное отступление очень меня разочаровало, а дрожь в моем теле усилилась настолько, что казалось оно сейчас просто заскачет на идиотской мягкой кровати как перекачаный мячик. Мягкий матрас я сейчас ощущала не как удобное ложе, а как инквизиторскую дыбу. Прокрустово ложе. — Я уеду сегодня вечером. До этого момента видеть твою хитрую физиономию не желаю.

— А как же я?

— Детка, я не мальчик — девственник, которого можно привязать к себе тем, чем ты там размахивала летая над моей головой, как переходящим красным знаменем. В принципе, я хотел сатисфакции, я ее получил. И знаешь, не очарован. Куколка, ты просто баба, одна из многих. Мое время стоит очень дорого.

— Ну ты и… — просипела я, колотясь от крупной дрожи, пронзающей тело.

— Козлятина? Это я уже слышал, — хмыкнул варвар, отводя сверкающие глаза. — Везет тебе на таких, малыш, тут уж не поделаешь ничего. Карма. Домик оплачен еще на три недели. Можешь пользоваться. И послушай мудрого совета — прекрати идиотничать, все это кончится плохо. Ты юрист, а не авантюристка. Оживай и борись за свое имущество. Федька твой…