Соборная площадь - Юрий Иванов-Милюхин

— Да, брат, — вздохнул парень. — Помощи нам ждать не откуда. Только на свои силы. Если прихватишь с собой пику или газовый пистолет без удостоверения, менты мигом упрячут в «бутырку». Кто-то миллиардами ворочает — ничего, а тут копейки, и теми делись.

— По научному, такова сущность становления после посткоммунистического режима звериного русского капитализма. Чем меньше человек, тем больше его «гладят по головке». Ну, пока, брат, у меня скоро поезд. Желаю удачи.

— Взаимно, — согнал с лица печаль парень. — Привет Ростову. Если приедешь еще, подходи ко мне. Больше не обману.

— Договорились.

Запасшись немыслимой дороговизны продуктами, пирожок с картошкой стоил шестьсот рублей, тогда как у нас его можно было купить за двести, мы влезли в родной синий с красной окантовкой по боку вагон, и расслабились на целые сутки, изредка поднимаясь с жестких матрацев перекусить или попить чайку, который еще разносили разбитные проводницы в белых блузках и черных юбчонках. В переходах московского метро я накупил газет с интригующими заголовками, но отложил их просмотр до лучших времен. За два месяца трезвого образа жизни сосущее желание выпить ослабло. Я даже не воспользовался возможностью нажраться до поросячьего визга на именинах старшей дочери младшего брата. Ей как раз стукнуло семнадцать. Наверное, постеснялся выставить напоказ истинное свое лицо. А может, укоризненные взгляды Людмилы и тревожные матери принудили отставить предложенную рюмку. Как бы то ни было, полегоньку возвращалось утраченное после развода с женой чувство уверенности. Есть семья, о которой необходимо заботиться, есть родные, в любое время откроющие двери. Обогреют, накормят, успокоят. Поругают. Что еще надо! А дома, когда снова окажусь один, сготовлю, постираю, уберу в квартире сам, раз уж такая досталась мне сожительница. Нормально, писатель, не переживай. Еще все впереди.

С такими мыслями я вылез из душного вагона на перрон главного ростовского железнодорожного вокзала, размял затекшие ноги. Затем подхватил тяжелые чемоданы, как глава семьи, впереди, направился на остановку общественного транспорта. Солнце давно перешагнуло за полуденную черту, но держалось еще высоко. На трамвае мы доехали до обувной фабрики, где выходили Людмила с Антоном. Перед расставанием она крепко поцеловала меня в губы:

— Спасибо тебе, я уже сто лет никуда не выезжала. Мне понравились и мать, и твой брат. Такие обходительные. Кажется, я даже потолстела.

— Поправляешься. На один бок, — добродушно засмеялся я.

— Нет, правда, я так хорошо отдохнула. На рыбалку ездили, за ягодами.

— За грибами, — вставил Антон.

— А ты как себя чувствуешь? — повернулся я к нему. — Снял кого-нибудь из козельских девчат?

— Снял, — засмущался Антон. — Письма будут писать. Вообще, я у них командиром был. Местные пацаны несмелые, двое только неплохо дерутся. Теперь они мои друзья.

— Ну, да, ты ж у нас с Ростова, — подковырнул я. — Попривыкали здесь махаться по делу и без дела.

— Мы не дрались, — начал оправдываться Антон. — Просто я понял, что они могут дать сдачи. На рыбалку ходили, по крутым горкам ездили, с которых русские воины обливали горячей смолой татаро-монгольских всадников. Стрелами еще из луков. Пацаны ржавый наконечник нашли.

— Не подарили?

— Я не просил. Монеты старинные подарили.

— В общем, отпуск прошел нормально, — заметив, что подъезжаем к нужной остановке, подвел я итог. — Слава Богу. На следующий год, если все будет хорошо, съездим снова.

— Спасибо, нам очень понравилось, — в один голос поблагодарили Людмила и ее подросший сын. — Приходи почаще, будем ждать каждый вечер.

— Благодарю, непременно воспользуйтесь приглашением, — снова засмеялся я, — Сумки не забудьте. Люда, угости грибами мать и отца. Они, наверное, забыли, когда опят ели.

— Ладно. Одну банку отдам им. И литровую варенья. К чаю.

Они сошли, а я поехал дальше на том же трамвае. На душе было легко и радостно. Первый раз я возвращался с хорошим настроением. Поездки к матери были не столь часты — раз в три, а то и в пять лет. И всегда с приключениями на обратном пути. То черт дернет спрыгнуть на ходу умерившего ход поезда в районе завода Ростсельмаш, чтобы не тащиться потом через весь город, и разбить о насыпанную между рельсами щебенку все наставленные матерью банки. Или развернуть по приезде крутую пьянку, после которой пол усеют осколки от тех же, но опустошенных друзьями, банок и пропадут многие, подаренные родными, вещи. Сейчас же впервые появилась надежда съесть все самому. Надо только незаметно проскочить в квартиру и не открывать дверь никому. Иначе имеющие привычку прилипать банными листами к голой заднице «друзья-товарищи» уметут запасы за один присест, да вдобавок, затравив бутылкой дешевого вина, раскрутят на полную катушку. Ждут, поди, сволочи. Долго я не давал им попить своей крови. Мысленно вообразив елду, я сунул ее им под нос. Нормально, писатель. Крепись.

На следующее утро я уже банковал на базаре. Купленные в Козельске золотые безделушки сдал по сходной цене, монеты тоже, оставив парочку редких экземпляров для коллекции. Сумку на плече приятно отягощал миллион из купюр различного достоинства. Правда, на ваучерах я немного проиграл. В Ростове цена их оказалась повыше московской — пятнадцать тысяч. Но недобранные с двадцати чеков двадцать штук настроения не омрачали. Приходилось терять больше, а эта сумма не такая солидная, чтобы по ней горевать. На нашем участке стало попросторнее, потому что многие ребята умотали в отпуска. Ваучеристы с центрального прохода рынка во главе с Меченым наняли самолет и рванули в Арабские Эмираты за дешевой радио и телеаппаратурой. Сделав несколько удачных рейсов, они той же компанией отправились отдыхать на песчаные пляжи Кипра. Самые отчаянные и крутые занялись перегоном из бывшей ФРГ в Россию иномарок. По слухам, автомобиль в приличном состоянии там можно было купить за тысячу западногерманских марок, а продать на нашем авторынке за три — четыре тысячи. Но этот вид бизнеса относился к категории опасных. Мало того, что нужно было пересечь несколько границ с сопредельными государствами, на ночных дорогах за бугром действовали сплоченные группы рэкетиров, в основном, из бывших соотечественников. Русская мафия разбросала длинные щупальца по всему миру. И волокущие из необустроенной, открытой «розе ветров», России иконы, ордена, медали, монеты челноки отстегивали прямо на западных блошиных мини-базарчиках приличную мзду землякам — мафиози, дабы не лишиться товара вообще. А зачастую и жизни. Но кто не рискует, тот не пьет шампанского. Всегда найдутся отчаянные сорвиголовы, способные за жирным куском нырнуть хоть на дно морское, прыгнуть с парашютом в непреодолимые дебри южноамериканских тропических лесов, пройти пешком пустыню Сахара. Эта порода людей никогда не станет довольствоваться малым. Жизнь у них всегда будет плоха для того, чтобы желание лучшего не угасало в душах. Я аплодировал таким ребятам, в какой-то мере причисляя к ним себя. Всесоюзные рекорды на формовке, дипломы победителя городских, областных, Всесоюзных конкурсов на лучший очерк, статью, рассказ. Полная самоотдача во всем, будь то творчество, работа, пьянка, даже постель. Не раз после бурной ночи доводилось слышать горячий признательный шепот: «Мне никогда не было так хорошо. Спасибо тебе». Впрочем, я родился под знаком Скорпиона, равного в любви которому нет и не будет.

Базар бурлил, кипел страстями, подогреваемыми стаканом дешевого вина и жарким южным солнцем. То там, то здесь возникали мелкие стычки, заканчивающиеся кровавыми пузырями на губах, под носом. Грузины перехватывали у русских и кавказцев разных национальностей табачный бизнес, медленно, но, настойчиво вытесняя тех с насиженных мест, азербайджанцы вели непримиримую войну за фруктовый рынок с армянами, калмыки сознательно снижали цены на арбузы и дыни, чтобы не дать отпахавшим лето на бахчах и получившим расчет товаром русским и хохлам развернуться в полную силу. Конкуренция как-то незаметно набрала вес и силу, устрашая азиатской жестокостью наиболее цивилизованные слои населения. Вольготно чувствовали себя лишь колхозники из различных областей России, торгующие с огромных крытых грузовиков картошкой, капустой и прочими овощами. Охотников конкурировать с ними почему-то не находилось. Зато пивные ларьки, винные отделы в магазинах с правом розлива на стаканы оказалась в руках «беженцев» из бывших союзных республик.

Мы никак не вмешивались в естественный в изначальной стадии капитализма процесс. Если в наши плотные ряды затесывался шустрый инородец, да еще, не дай Бог, начинавший диктовать свои условия, ваучеристы негромко предупреждали об этом омоновцев и ребят из уголовки. А те не стеснялись шерстить нацменов по полной программе. Многие возвратившиеся из горячих точек омоновцы воочию убедились в надругательствах коренного населения республик над соотечественниками. В случае малейшего сопротивления, даже словесного, крепкие парни пускали в ход кулаки, тяжелые башмаки, резиновые дубинки. А если у задержанных не оказывалось ростовской прописки, или документы отсутствовали вообще, мигом составляли рапорт и отправляли в камеры предварительного заключения до полного выяснения обстоятельств дела. Впрочем, нам доставалось тоже. Не так жестоко, но все-таки.