Лики русской святости - Наталья Валерьевна Иртенина

жены – той, с кем он соединен в венчании нерасторжимыми узами, с кем стал «в плоть едину», – это гибель не одного человека, а двух. Обеих половин целого. Убийство и одновременно духовное самоубийство. Точно такое же двойное человекоубийство произошло в раю – через те же соблазн, обман и непослушание.

Гроб с телом жены в лодке. Любой грех, тем более смертный, ложится тяжестью на совершившего его. Человек носит свой грех с собой, даже исповеданный, пока не истлеют все его последствия, пока он не загладится делами покаяния, пока не оживет умерщвленная им душа. Гроб в карбасе непрестанно напоминал кающемуся, что он нанес смертельную рану собственной душе. И даже двойную рану – как убийца, и как женоубийца.

Карбас и гребец в нем. Телесная храмина и душа человеческая. Тело же может быть храмом, если в нем прославляются дела Божии, а может – гробом для души, если наполнено страстями и похотями. Три года в карбасе Василия звучали псалмы и покаянный плач. Кающийся грешник вел свою лодку против волн и ветров, великими трудами очищая себя, претворяя свою человеческую немощь в подвиг. Морской подвиг стал подвигом христианским и в жизни, и в иносказании.

Море. Символ настолько ясный и распространенный, настолько употребительный в церковном обиходе, что вряд ли нуждается в дополнительном объяснении. Житейское море, полное бурь и иных опасностей, переплывает от рождения к смерти каждый. По неверным водам над морской бездной плывет и корабль спасения – Церковь.

Противные (встречные) ветра и туманы. Всякий идущий узким путем спасения знает о противлении этому врага рода человеческого, о коварстве нечистых духов, живущих в воздушной стихии между землей и небом. Их козни грозят опрокинуть лодку спасающегося, а мо́роки – соблазны и обманы – сбивают с пути, не дают видеть ориентиры. Оказавшийся во власти мо́рока (мара – по-поморски, туман) рискует насадить свою лодку на мель или подводную скалу, разбить ее в щепы о камни и погибнуть. Нужно быть очень опытным мореходом и подвижником, чтобы держать верный курс в тумане-мо́роке. И надо не выпускать весла, натруживая руки до кровавых мозолей, чтобы противостоять злым ветрам.

Морское скитание в утлой лодке. Любой грех отрезает человека от Церкви до покаяния, до разрешительной молитвы священника, воссоединяющей с церковным Телом Христовым («…Примири и соедини его святой Твоей Церковью»). С корабля Церкви, плывущего по морю, постоянно падают за борт, в бурные волны, его пассажиры – кто с небольшим камушком в кармане, кто с булыжником на шее. Кому-то вслед летят спасательные канаты и круги, для других спускают на воду лодку. Но есть грехи, для которых недостаточно спасательного круга разрешительной молитвы. Смертный грех, даже прощеный на исповеди, оставляет метастазы в душе. И сохраняются ветви (страсти), давшие этот плод (грех). Нужно длительное деятельное покаяние, чтобы вырезать то и другое. По древнему правилу, невольное убийство отлучало от церковного единства и причастия на 10 лет, убийство сознательное – на 20 лет. С церковного корабля спускают лодку и отправляют кающегося в долгое одинокое плавание-епитимью.

Через три года покаянного скитания по морским «непроходимым местам» иерей Василий был прощен Богом. Открылось это через совершение чуда. На севере Кольского полуострова есть длинный мыс Святой Нос, разделяющий воды Белого и Баренцева морей. Поморы не рисковали огибать его: течения двух морей рождают там сильные хаотичные волны, и риск для кораблей очень велик. Ладьи тянули сухим волоком через мыс, но в бухте моряков ждала другая опасность – моллюск-древоточец, «корабельное сверлило». Этот «червь» вгрызался в обшивку судов, незаметно продырявливая ее насквозь, что грозило гибелью в море.

Руки, обагренные некогда кровью жены, были воздеты в молитве об очищении Святого Носа от «червя». И молитва была исполнена, пакостное «сверлило» ушло «в пучину моря». Волоковый путь стал чист и «благопоспешен». «Люди возрадовались радостью неизглаголанною» – мореходы получили избавление от смертельной опасности.

Святоносский древоточец, «червь» неусыпающий – жало ада, несущее смерть. Но – «стяжи дух мирен, и вокруг тебя спасутся тысячи». Вот что говорит эта притча о прощении и чуде с «червем». Победи свои страсти, спасись сам, стань сосудом благодати Святого Духа – и избавишь от гибели многих.

Лишь после совершения своего морского подвига Василий стал Варлаамом, приняв монашество. Его земная жизнь длилась еще полвека, проходя в лесной келье отшельника недалеко от Керети. К нему приходили как к имеющему дар исцелений, почитали как чудотворца. Через годы после его кончины начали происходить чудеса спасения на море. К терпящим бедствие являлся сгорбленный старец в монашьей одежде, помогал справиться со стихией и называл себя: «Аз есмь из Керети Варлаам». Поморы стали почитать его своим покровителем наряду с Николой Угодником.

Собственно, смысл притчи, рассказанной Богом через Варлаама Керетского, прост и вечен. Грех убивает и мертвит, а животворит и исцеляет покаянный труд, совершаемый в вере и терпении.

Но как же красива и глубока эта притча.

РУССКИЕ КИРИЛЛЫ И МЕФОДИИ, СОЗДАТЕЛИ АЗБУК

Христианская вера немыслима без Священного Писания. Как и без регулярного употребления в повседневности книг – богослужебных, толковательных, учительных, житийных. Приходя в новые земли и страны, христианство прежде всего утверждало в них культуру книжности – ставя книгу и письменность на вершину культурного делания новокрещеного народа. Звучащие в книгах письмена почитались как образ и отзвук слова изначального – Премудрости Божьей. «В начало было Слово, и Слово было Бог».

Словоцентричность христианства становилась причиной быстрого распространения грамотности и образованности в прежде языческих народах. Церковная литература требовала переводов на местные языки, создания новых алфавитов. Вновь рожденная письменность у дотоле бесписьменного народа служила залогом сохранения его самобытности, прорастания новой ветви на культурном древе христианской цивилизации. Эта волна просвещения, начавшись у границ Римской империи в IV столетии, постепенно, со временем доходила до пределов знаемого мира. Но и сам знаемый мир с течением веков расширялся, в орбиту христианской вселенной попадали всё новые земли и народы, их населяющие. Очередь славян в этой последовательности и постепенности наступила в IX веке, когда солунские братья Кирилл и Мефодий создали славянскую письменность и первые славянские переводы церковных книг.

Славянские страны – Болгария, Сербия, Русь буквально в одночасье становились искушенными в книжности, в словесном искусстве. Одаренный русский писатель Нестор Летописец создает в начале XII века настоящий гимн искусству книжного слова: «Велика бывает польза от учения книжного; книгами наставляемы и поучаемы на путь покаяния, ибо от слов книжных обретаем мудрость и воздержание. Это реки, наполняющие вселенную, это источники мудрости; в книгах неизмеримая глубина… Ибо кто часто читает книги, тот беседует с Богом и святыми мужами…»

Окончательное формирование русского народа приходится как раз на это время бурного развития церковнославянской книжности. Именно поэтому в основании нашей культуры лежит слово, книжно-учительные письмена. Естественное следствие из этого – стремление делиться своим сокровищем с другими народами, соседящими с русским, так или иначе вовлеченными в бытие русского мира. На протяжении веков в России появлялись собственные Кириллы и Мефодии, равноапостольные просветители иноплеменников-язычников на российских просторах, создатели новых азбук и переводов, училищ, монастырей, духовных миссий, становившихся центрами просвещения на землях малых народов.

Первым из них стал святитель Стефан Пермской, современник великого Сергия Радонежского. Он родился около 1340 года в Устюге, городе на самой границе тогдашних православных русских земель, за которой начинались края языческие, населенные пермичами (коми-зырянами) и вогуличами (манси). Тяготение его к книжному духовному слову было необыкновенным даже для той эпохи нарождавшейся Святой Руси. Оно-то и привело юного Стефана в Ростов, в монастырь, называвшийся Григорьевским Затвором и владевший богатой библиотекой. Став монахом, он изучил греческий язык и творения Отцов Церкви, овладел в совершенстве знанием Священного Писания. Характерная черта книголюба Стефана – по словам автора его Жития, он не просто читал священные и богословские письмена, но глубоко задумывался над каждой строчкой, постигая сокровенный смысл написанного.

Молодой инок обладал всеми дарованиями миссионера: имел горячую веру, которая, как известно, «без дел мертва», способность к языкам, решительный нрав и бьющую через край энергию – недаром современники прозвали его Храп, что значило «неистовый», «яростный». В 1379 году он отправился в Москву, где обрел благоволение великого князя Дмитрия Ивановича (будущего Донского) и получил благословение священноначалия на проповедь среди пермичей-зырян. Стефан с детства знал их язык