Жива ли мать - Вигдис Йорт

прошла по лугу до омута, туда, где река поворачивает, но старалась не слишком удаляться, чтобы видеть дым над моей избушкой. Мох оставался зеленым и свежим, листва на ольшанике – густой и темной, вода в мелком ручье журчала и умиротворенно перекатывалась через желтоватые камни, тонкая полоска пены блестела на солнце, воздух напитался прохладой. Позади, словно теплая стена, и впереди, будто обещание, раскинулся равномерный холмистый сумрак большого елового леса, спокойного, точно спящего, и мне казалось, что я вижу, как медленно бродит в деревьях и остальной растительности сок, как им наполняются вереск, и низенький кустарник, и запоздалый колокольчик в траве – как все они готовятся к морозам. И я чувствовала, как жизнь ворочается во мне так же сонно и беззвучно, словно моя скорбь укладывается спать.

Мне было тогда двадцать четыре, и я как раз недавно вышла замуж. Я изучала юриспруденцию, как того хотел отец, а значит, и мать, и удалилась от себя еще сильнее, чем в четырнадцать, когда я голодала, я запечатала свой гнев: боялась последствий, если выпущу его, – это я усвоила на примере матери.

Было лето, я ехала на поезде в Арендал, отцу Торлейфа исполнялось шестьдесят, Торлейф уехал раньше, чтобы помочь организовать торжество. Мои мать с отцом собирались приехать на машине через день, прямо к празднику.

Я отыскала свободное купе – хотела почитать в тишине, я захватила с собой книги, пугающе тяжелое «Норвежское законодательство», тем летом я усердно училась, хотела побыстрее завершить учебу, учиться было невыносимо, и мне хотелось положить конец страданиями. В купе вошла женщина. Она села напротив и спокойно посмотрела в окно. Руки она сложила на коленях и будто излучала покой. Она едва ли была намного старше меня, но спокойной, и я вдруг поняла, что никогда прежде не видела женщин, преисполненных покоя. От ее присутствия в купе стало светлее, а может, это выглянуло за окном солнце, заливая светом поля, и внезапно выбегающие на нас лесные опушки, и синие блестящие озера с маленькими зелеными островами. Женщина улыбалась. Я пыталась читать, но глаза то и дело возвращались к пейзажу за окном, а когда я смотрела в окно, взгляд мой невольно падал и на женщину. Летнее платье, светлые волосы рассыпаны по плечам, улыбка. Когда глаза мои в очередной раз отвлеклись от книги, она открыла лежащую рядом на сиденье сумку и достала маленькую бутылочку шампанского, из тех, что продаются в самолетах, она что, прямо здесь пить собирается? Женщина подошла к двери, приоткрыла ее и, высунув голову, оглядела коридор, после чего подмигнула мне и сказала, что на горизонте все чисто, словно играла в какую-то игру. Она содрала с горлышка фольгу, потянула за пробку, и та с глухим хлопком поддалась. «Я отмечаю, – сказала женщина, – работу мечты получила. В музее Лунде, в саду. Как же я счастлива!»

Я не ответила, да и что мне было ответить. «Ну, за будущее!» – добавила она, я подняла голову, и женщина рассказала, что она садовница, только что окончила училище, ее родители говорили, что ее разве что в теплицу работать возьмут, а сейчас ей доверили двадцать восемь фруктовых деревьев, два дуба и десять клумб в саду при музее Лунде, ну разве не чудесно? Я кивнула. «Какие же у меня глупые родители!» – воскликнула она.

Женщина помолчала, но тишина тяготила ее, поэтому она спросила, что я читаю, голос у нее был таким спокойным, а у меня – надтреснутый, с надрывом, поэтому ответить я не осмелилась и вместо этого приподняла книгу, показав ей обложку, моя попутчица кивнула, я опустила книгу, и женщина спросила, собираюсь ли я стать адвокатом, а может, полицейским, чтобы ловить таких, как она, кто распивает в общественных местах алкоголь, я не сводила глаз со страницы, буквы наползали друг на дружку, к горлу подкатил комок, мне хотелось сквозь землю провалиться от стыда, но она сказала: «Да брось, я же шучу. – Женщина наклонилась и дотронулась мне до колена. – Ты куда едешь?» – спросила она, чтобы спасти меня.

«Я, – голос у меня задрожал, – мы с мужем… – я запнулась и покраснела, но не могла же я сказать – с парнем, мы ведь были женаты, совсем недавно поженились, – отец моего мужа… свекор, он…» – Я сглотнула. «У него, может, день рожденья, да?» – предположила она. «Да», – подтвердила я, она кивнула на книгу у меня на коленях. «Ты рада, что скоро закончишь?»

Рада ли я? Вид у меня, похоже, был удивленный, потому что она решила объяснить: «Я вот рада, что скоро начну». Я посмотрела на нее, и у меня возникло такое ощущение, будто во взрослой жизни я никогда ничему не радовалась, но если бы я получила желанную работу, – особенно если бы мои родители думали, что я ее ни за что не получу, – может, тогда я бы тоже радовалась? От этой мысли я почувствовала себя предательницей.

По селектору объявили, что поезд подходит к Нордагуту, женщина сказала, что ей выходить, допила шампанское и выкинула бутылку в мусорницу. «Ну вот, теперь все подумают, будто это ты ее выпила, – сказала она, – да ладно, шучу», поезд остановился, она вышла на перрон – быстрыми, но спокойными шагами, радостными шагами, и скрылась, канула в лето, а поезд тронулся, жизнь тронулась, «мои родители, какие они глупые». Я представила отца, таким, каким он был на недавно отыгранной свадьбе, величественный, уверенный в себе хозяин торжества, представила мать, какой та была на недавно отыгранной свадьбе, хозяйка торжества, которая продумала каждую мелочь от начала и до конца, я понимала, что это не моя свадьба и даже не Торлейфа, хотя тому наверняка казалось иначе, я чувствовала себя насквозь чужой и далекой, слушая речь отца, я с такой силой стиснула спинку стула, что, когда отец наконец договорил, пальцы у меня одеревенели и я не смогла толком разрезать стейк из оленины. «Академия распутств и убожеств», – звенело у меня в ушах, и я вспоминала слова матери, сказанные, когда она позвонила мне утром. Она попросила меня не надевать синее цветастое платье, в которое я нарядилась на день рожденья Рут, мол, я в нем как оборванка, отец не желает больше за меня краснеть, у меня ведь столько красивых юбок и белых блузок, поэтому я взяла с собой серую юбку, и белую блузку, и еще ленту для смокинга – Торлейф ее забыл, а это катастрофа или вроде того, я проделала это бездумно, словно