Дорога в небо - Виктория Шавина

— Они должны усвоить цивилизованные методы общения, — сказал «халат» под гербом с лентами. — Сейчас мы говорим на разных языках, не в буквальном, конечно, смысле, хотя и это тоже. Разность норм морали, обычаев, традиций, ритуалов и, в особенности, норм права делает невозможными как торговлю, так и дипломатию.

— Неэффективными, — поправил кто-то из гильдийцев Гаэл и выразился по-простецки: — Им хоть бы хны, а мы страдаем.

— В прошлый раз эта проблема так и не была толком осознана и решена, — сказала Даэа. — Мы вывели войска, но бегство не решает такие вопросы. Оно в лучшем случае позволяет оттянуть необходимость решения.

— Мы заинтересованы в том, чтобы иметь дело с единой страной, в крайнем случае — едиными зонами, и долговременным правительством, — подытожил мужчина с жезлом.

Люди внизу, кроме двоих из Гаэл, одного «халата» и мага в белой мантии под гербом со стрелами, подняли руки. Сил'ан с золотистой пылью на ресницах и фиолетовыми губами, удостоил гильдийцев вниманием, что, должно быть, означало и его согласие. Остальные уплыли прочь с полнейшим равнодушием. Но их пренебрежение едва ли считалось голосом «против».

Мегордэ встретила летней у выхода из ложи. Эрлих молчал, что-то сосредоточенно обдумывая, Чанакья выглядел по-обычному мрачно: среди беззаботных весенов, наряженных в яркие одежды, прямо пара коварных дикарей. Хину не хотелось, чтобы дама разобралась в их настроении. Он весело улыбнулся, так словно решение совета вовсе его не касалось.

— Я всё же не понял, — начал он. Дама вежливо обернулась. — Поезд — это живое существо или машина?

— Ни то, ни другое. Биологический механизм. Она ползёт за сочным разростком штирийских полей, а в конце пути получает его.

— А зачем она сказала: чуф-чуф?

У него неплохо получилось передать звук, дама усмехнулась:

— А, её родственницы вечно играют в паровоз, но это ещё ничего. Вот когда одна из них сыграла в аварию…

«Паровоз», «авария» — эти слова Хин не понял, да уже и не слушал. У подножия лестницы в толпе, степенно вытекавшей наружу сквозь широкие двери, он увидел чёрный, гибкий силуэт. Его сопровождал коротко остриженный весен в сером военном платье. Должно быть, они смотрели заседание с балкона.

Извинившись, Одезри заторопился вниз. Весены провожали его неодобрительными взглядами; одни сторонились как больного, другие неохотно уступали дорогу. Наконец, уже снаружи, Хин догнал неторопливую пару и, задержав дыхание, едва коснулся чужого локтя.

Сил'ан резко обернулся.

— Келеф… — Одезри осёкся.

При всей удивительно схожей повадке и внешности, глаза оказались другими: водами чистой реки, в которой летели яркие рыбы. И в зеленовато-красной, пронизанной Солнцем глубине — ни тени узнавания.

Стриженный человек с угрозой шагнул к Хину, но Сил'ан остановил его жестом. Одезри неожиданно для самого себя растерялся под загадочным, весёлым взглядом дерзких глаз, и уставился на губы маски, вполне знакомые, металлически-синие.

— Разве это имя?

Голос поразил Хина: страшно знакомый, хотя не слышанный прежде, он вмиг всколыхнул далёкие, прекрасные воспоминания. Не голос Келефа, нет, даже не тенор — альт, ласковый, уверенный, почти человеческий и — так же почти — женский, он будто снял заклятие неподвижности. Одезри молча, быстро поклонился, отступил на шаг, и выходившая толпа разделила их.

— Настоящий шедевр, — рассказывал немолодой весен в одежде зажиточного простолюдина — дорогой, но без гербовой вышивки. Он водил гостя из комнаты в комнату, с готовностью отвечал на вопросы, и почтительно обращал внимание возможного покупателя на достоинства особняка. — Четыре трёхэтажных крыла. Тихий внутренний двор. Элегантные аркады с медальонами, пилястры, лепнина, изящные колонны с энтазисом, капители стилизованные рельефным орнаментом под архитектурный стиль усаопа — всё это приведёт в восторг знатоков архитектуры.

— Хм, да, — глубокомысленно отвечал покупатель, среброволосый маг с крупным носом и вечно прищуренными, словно от Солнца, глазами.

Из комнаты, украшенной кельским деревянным панно оба перешли в другую, обшитую розовым камнем. В панели были вмонтированы картины с осенними миниатюрами. Маг остановился перед одной из них. Весен почтительно замер на шаг позади.

— Что мне здесь больше всего нравится, — медленно проговорил Льениз, переходя к следующему изображению, — так тишина и простор. И, — он улыбнулся, — конечно, Город вокруг.

Стриженый человек в форме лётчика слонялся по внутреннему двору, нахально обрывая цветы. Лье-Кьи заметил его ещё из окна второго этажа — десять минут назад.

— Назови себя, — потребовал маг, останавливаясь у конусообразного куста, в паре айрер от юного безумца.

Тот выпрямился, растирая нежный цветок в ладонях.

— Преакс-Дан, — узнал зимень и про себя поморщился. — Как ты меня нашёл? И к чему маскарад?

— Есть разговор, — насмешливо ответил химера, бросая на дорожку голубоватое месиво.

Льениз сел на скамейку, закрыл глаза, внушая себе покой. Никто и ничто на свете не раздражало его, кроме самоуверенной насмешки над природой, с неприкрытым нахальством вторгшейся в почти принадлежащий магу сад.

— Я сегодня был в совете… — начал Преакс.

— Рад за тебя.

На секунду повисла пауза, потом химера продолжил, как ни в чём не бывало:

— …с Нэрэи. Он приехал, ты знаешь?

— По-твоему, мне это так важно?

Юноша усмехнулся. Грубость не выводила его из себя, напротив, придавала уверенности:

— Ты урод, Льениз, — совершенно тем же тоном, что и прежде, сказал он. Маг открыл глаза. — Мелкая сошка, терзаемая непомерными амбициями. О да, ты влез высоко, ты теперь владеешь дворцом. Возможно, в глазах людей это многое изменит, но не в наших. Сооруди себе постамент, вышиной с гору, если хочешь — это не сделает тебя ни великаном, ни Богом, — он ударил себя ладонью в грудь. — Ты здесь — гнилой, и этого не скрыть.

Зимень пару раз качнул головой, хитрые глаза блеснули торжеством:

— Странно. Мне-то казалось, ревновать можно только того, кем обладаешь.

По лицу химеры расползлась неровная улыбка.

— Я никогда не понимал, — сказал он негромко, — как можно при его выдающемся уме оставаться слепым.

— Вопрос желания, — пожал плечами маг. — Ты пришёл излить душу? Или, может быть, выпытать секрет успеха?

Юноша отвёл взгляд и повернулся в профиль:

— А ты, стало быть, теперь настроен слушать? — его волевое лицо казалось высеченным из камня. — Какой-то рыжий долговязый молодчик в трауре сегодня набросился на Нэрэи как раз по окончании совета. Словно из-под земли вырос. Он, между прочим, назвал имя…

— Хин, — перебил маг и тихим движением поднялся с места.

— Нет, — удивлённо поморщился Преакс. — Какой ещё…

— Его имя — Хин Одезри, — отрезал Льениз. — Молодчик, говоришь? — уставившись в землю, он что-то быстро обдумал. — Не такой уж. Я был не старше его, когда бежал в Весну.

— Меня не волнует, как его зовут, молод он или стар, — нахохлился химера. — Прошлое должно оставаться в прошлом.

Маг хмыкнул, провёл пальцем по губам:

— Замечательная уверенность. И ты, значит, хочешь, чтобы я этому поспособствовал?

— Наши интересы совпадают.

— Любопытно. В чём же?

Юноша мрачно усмехнулся:

— Ты думаешь, я не понимаю, кому в первую очередь выгодна война с Летом, — он кивнул на роскошное каменное строение. — Ему ведь не придётся разжёвывать, достаточно намекнуть.

— Он тебя не услышит.

— Так уверен? Тогда рискни.

Лье-Кьи помолчал, собираясь с мыслями, а потом заметил вкрадчивым тоном:

— О какой войне ты говоришь? И речи нет.

Юноша презрительно поджал губы. Льениз внимательно присмотрелся к нему, потом, тихо рассмеявшись, прошептал:

— Ах, да. Я забыл про твои видения, — он щёлкнул языком. — Интересно, насколько проницательным ты стал бы без них, умник.

— Значит, мы договорились?

Маг очаровательно улыбнулся, снял правую перчатку, посмотрел на ухоженные ногти:

— Договорились. Не сомневайся.

Глава X

Балкон и ложи опустели. Гильдийцы по древней традиции последними покидали залу. Не всегда они расходились сразу, и совет продолжался, но уже для ничьих глаз.

Из Сил'ан остался лишь один; его ресницы и губы отливали синевой, длинные чёрные волосы мелко вились — к этой странности всем людям было трудно привыкнуть. Высокий, даже для своего вида, он прислонился спиной к одной из колонн, поддерживавших балкон, скрестил руки на груди. Всё его гибкое, выразительное тело говорило сейчас только о сдерживаемом раздражении.

— Кес кё-а-кьё Биё-сиэ… — нудно затянул маг в красном.

— Вальзаар, — безрадостно перебил тот. Голос его оказался мужским, завораживающим, чуть гортанным и широким — стоило ему зазвучать, как чудились открытый горизонт и древний плач. Речь — с придыханием, словно от подавляемого восторга или ярости. — Я для того и ношу прозвище, чтобы не слушать каждый раз ахинею.